Тед уже распаковал камеру к моему приходу и выложил ее на витрине. Выглядела она сногсшибательно: резковатый, но изящный корпус (прочный алюминиевый сплав, вылитый под давлением), черная окантовка. Камера также характеризовалась великолепной эргономикой, рукоятка была идеально выполнена, а весь корпус камеры отличался приятной для руки прочной тяжестью. И объектив (шестидесятимиллиметровый 1:14) обеспечивал идеальную резкость, столь необходимую для работы в новостях.
— Попробуйте спуск затвора, — посоветовал Тед.
Я нажал на черную кнопку. Как будто нажал, на спуск автомата. Послышалось резкое та-та-та — это заработал вращательный электропривод.
— Отщелкивает всю пленку в тридцать шесть кадров за четыре секунды, — сказал Тед. — Вот такая скорость. Но думаю, вам больше всего понравится ее продвинутая многоцелевая система контроля и пять вариантов метражной шкалы на выбор.
— Как вы думаете, а мне не стоит прикупить к ней систему вспышки «Автозум»?
— Странно, что вы об этом заговорили, — сказал Тед. — Я как раз заказал одну на случай, если вы заинтересуетесь.
— Мысли читаете?
— Просто вспомнил, что вы жаловались на ту систему, которой вы пользовались, говорили, что она не сочетается с девяностопятимиллиметровым фотообъективом. Ну, так эта новая система «Кэнон» не только имеет фокусное расстояние от широкоугольника двадцать четыре до телевика сто пять миллиметров, но также, задействовав встроенную широкоугольную панель, вы сможете использовать диапазон сверхширокоугольников восемнадцать миллиметров, что идеально подходит для ландшафтных съемок при слабом освещении.
— И на сколько это меня разорит?
— На ней проставлена цена в триста тридцать четыре доллара, но я дам вам профессиональную скидку в двадцать процентов.
— Продано, — сказал я.
Профессиональная скидка в двадцать процентов. Тед был талантливым продавцом. За все те три года, прошедшие с того времени, как я отыскал его магазин, он ни единого раза не спросил меня, чем я зарабатываю на жизнь (хотя моя одежда и деньги, которыми я разбрасываюсь, явно говорили, что я прямиком с Уолл-стрит). Более того, он всегда обращался со мной как с коллегой-профессионалом и ограничивался в своих разговорах лексикой, относящейся только к первоклассному фотографическому оборудованию. Но я часто задумывался, не кажусь ли я ему богатеньким болваном, готовым переплачивать за дорогую технику, которую не станут покупать даже настоящие профессионалы, а болван будет это делать только потому, что он nouveau riche. И замечал ли он, как я виновато морщусь, протягивая ему свою платиновую карточку «Америкэн Экспресс», чтобы заплатить за все эти абсурдные игрушки?
— Итак, с налогами получилось две тысячи девятьсот сорок семь долларов, — сообщил Тед, пока машина зажужжала, обрабатывая кредитку, и выплюнула счет.
— Прекрасно, — хрипло отозвался я и расписался в положенном месте, при этом заметив, что ладони у меня вспотели.
Почти три тысячи баксов за камеру, которая мне совершенно не нужна. Я не знал, что чувствую — отчаяние или пьяный восторг человека, который только что растратил семейное достояние. Только, разумеется, я ничего не растратил. Три штуки для меня были мелочью.
— Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном? — спросил я.
Тед протянул мне радиотелефон. Я вытащил свою телефонную карточку.
— Не надо, — остановил меня Тед.
Я набрал свой домашний номер и подождал. Один звонок. Второй. Третий… Четвертый…
— Привет, вы позвонили Бену и Бет…
Я нажал на кнопку отсоединения и набрал номер моего офиса.
— Кто-нибудь звонил? — спросил я у Эстелл, когда она ответила.
— Несколько деловых звонков, ничего срочного.
— А жена звонила?
Она помолчала, затем сказала:
— Простите, мистер Брэдфорд.
Я закусил губу и вернул телефон Теду. Он вел себя так, будто и не заметил, что я звонил и что в моем голосе слышится беспокойство.
— Думаю, вы останетесь довольны вашим новым приобретением, — сказал Тед, разворачивая новую «Темба Венче Пэк» (лучшая в мире сумка для фотокамеры, если верить их рекламе, — впрочем, у меня уже три таких). Он упаковал туда мою новую камеру и остальные покупки.
— Гм… Я эту сумку не покупал, — заметил я.
— Это вам подарок от магазина.
— Спасибо, Тед.
— Да нет, это вам спасибо, мистер Брэдфорд, как обычно. И вы знаете, что мы всегда к вашим услугам.
Мы всегда к вашим услугам. Розничная терапия. Но, шагая вниз по 33-й улице, я не испытывал терапевтического блаженства Только беспокойство. Особенно когда я увидел идущую прямо мне навстречу Венди Уэггонер.
— Эй, привет тебе, Бен Брэдфорд.
Сегодня никаких клетчатых юбок в складку. Наоборот. На ней был деловой черный костюм от Армани. Светлые волосы подстрижены в стиле Одри Хепбёрн. У нее была идеальная фигура, которая намекала на великосветское воспитание и правильный уход. Ее сопровождал некто очень высокого роста, весь в Версаче, в очках от дизайнера и с седым хвостом. Он оглядел мой плащ от Берберри и сумку из магазина фототоваров с плохо скрываемым презрением. Венди расцеловала меня в обе щеки.
— Бен, познакомься с Джорданом Лонгфеллоу, моим редактором. Бен наш сосед в Нью-Кройдоне.
— Почти сосед, — поправил я (на самом деле она со своим клятым мужем живет примерно в миле от нас).
— Выбрался в город? — спросила она. — Шопинг?
— Вот камеру купил, — признался я.
Она повернулась к своему модному спутнику:
— Бен — фотограф и одновременно случайно юрист. Ты ведь печатаешь юристов, не правда ли, Джордан?
Он сверкнул зубами.
— Кое-кто из моих лучших авторов — юристы, — сказал он. — Вы писатель, Бен?
— Он пишет завещания, — сказала Венди.
Мне хотелось ее придушить. Но вместо этого я выдавил улыбку. Джордан взглянул на часы.
— Пора бежать, — сказала Венди. — Большое редакционное совещание по поводу новой книги. Вы с Бет придете к Хартли в субботу?
Сидя в такси на пути в офис, я еле сдерживался, чтобы не высадить кулаком стекло. Бен — фотограф и одновременно случайно юрист. Большое редакционное совещание по поводу новой книги. И Пулицеровская премия за 1995 год присуждается гребаной Венди Хэмингуэй за «триста шестьдесят пять рецептов мясного рулета».
Я перестал злиться где-то около пяти, после трех часов напряженной работы над остатками доверительного управления, когда мне позвонила Эстелл:
— Ваша жена на второй линии, мистер Брэдфорд.
Я почувствовал, как взыграл адреналин. Постарайся говорить спокойно, без раздражения.
— Привет, — сказал я.
— Не вовремя позвонила? — спросила она на удивление приятным тоном.
— Ничего подобного.
— Просто… меня с детками пригласила на ужин Джейн Сигрейв…
— Без проблем. Я собирался поработать попозже, вернуться поездом в семь сорок.
— Если хочешь, я оставлю тебе что-нибудь на ужин…
— Надо же, мы практически цивилизованно разговариваем.
— Мне пива достаточно.
Бет Брэдфорд рассмеялась. Это уже обнадеживало.
— Хороший день? — спросила она.
Благодарю тебя, Боже! Впервые за две недели она сказала мне что-то приятное. Я решил не говорить ничего о Джеке.
— Средне. Эстелл загребли за торговлю кокаином. В остальном…
Бет Брэдфорд снова рассмеялась. Наконец-то был объявлен мир.
— А ты как? — спросил я. — Чем ты занималась?
— Да ничем особенно. Приятный ленч с Венди в Гринвиче.
— Венди Вэггонер? — уточнил я.
— Единственной и неповторимой, — хихикнула Бет.
Я постарался сохранить спокойствие:
— Ну и как там Венди?
Глава пятая
Неожиданно мы снова начали ладить. Появившись в тот вечер дома, я получил поцелуй и предложение очень сухого мартини. (Предложение я принял.) Она спросила меня, как прошел день, и очень сокрушалась, когда я рассказал ей о Джеке. Она вроде бы осталась довольна моим сообщением о возможном полноправном партнерстве и с воодушевлением рассказывала о диване, который обнаружила в одном из магазинов и который якобы когда-то стоял в кабинете Ральфа Альдо Эмерсона.[14] Она сделала мне омлет с травами и открыла бутылку Пино нуар, очень приличного вина из Напы. Мы обсудили положительные и отрицательные качества Фионы, нашей няни из Корка (кстати, тоже легальной), которая была очень привязана к обоим мальчикам, но не отличалась личной чистоплотностью. Мы посмеялись над Адамом, который сказал Фионе, что, когда вырастет, станет пожарной машиной. Отправились спать. Мы занялись любовью впервые за сто пятьдесят шесть дней. Без особой страсти, заметьте. Цивилизованно. Все в этот вечер было цивилизованно. Настолько цивилизованно, что я так и не спросил ее насчет «ленча» с Венди.
