так выходите на улицу с оружием в руках. Заставляйте бастовать неприсоединившиеся фабрики. Помните, что в случае сильного движения в Москве к вам присоединятся рабочие Орехово-Зуева и Иваново-Вознесенска. Следуйте примеру петербургских товарищей — они вооружены и дали клятву добиться своего или умереть… Помните, что за вас вся интеллигенция, вся учащаяся молодежь, — y одним словом, за вас весь русский народ»{89}.
Призыв большевиков нашел отклик среди московских рабочих. В тот же день, 10 января, забастовали фабрики бр. Бромлей, Вейхельта и другие предприятия, «причем, — как сообщал директор департамента полиции, — началась агитация за устройство, по примеру Петербурга, всеобщей забастовки»{90}. На следующий день забастовало 21 промышленное заведение, а число стачечников возросло до 14 тыс.
В архиве сохранился интересный документ: «Сводка телефонных сообщений приставов и полицейских надзирателей в Московское охранное отделение о ходе стачечного движения в Москве» за И января. Из него видно, что телефон в охранке с 7 часов 40 минут утра до 9 часов вечера не замолкал буквально ни на минуту. Отовсюду шли тревожные вести, везде возмущенные москвичи бросали станки, митинговали, выходили на улицу и призывали рабочих соседних предприятий последовать их примеру.
12 января к забастовке присоединилось 14 фабрик с 3,3 тыс. рабочих. На следующий день еще 17 с 3 тыс. человек. «В течение дня, — доносила охранка, — войсковыми и полицейскими нарядами рассеивались группы рабочих, пытавшихся образовать толпу, и арестовано 8 коноводов»{91}. В январе в Москве бастовало, по официальным, явно преуменьшенным данным, более 40 тыс. человек, т. е. треть московского промышленного пролетариата.
Движение протеста перекинулось и на предприятия Московской губернии. Простой их перечень занял у департамента полиции не одну страницу убористого текста. Причем характерно то, что в одних случаях рабочие выдвигали конкретные требования, а в других «прекратили работы, не заявляя никаких требований и не нарушая ни в чем порядка»{92}. Чувство пролетарской солидарности с расстрелянными в Петербурге братьями по классу заставляло москвичей выступать в их поддержку. В ряде случаев царские власти прибегали в борьбе с забастовщиками к помощи солдат, а в Мытищах открыли стрельбу по рабочим вагоностроительного завода, вышедшим на улицы города.
Всего в связи с событиями 9 января в Москве бастовало 140 заводов и фабрик, 52 тыс. человек. Забастовки в Москве и Московской губернии носили кратковременный характер. Но власти ясно чувствовали, что наступившее затишье ненадежно. «Это, несомненно, лишь временное затишье, — доносил в столицу фабричный инспектор, — обусловленное неблагоприятным для рабочих положением (рабочие только что вернулись после рождественских праздников из деревень, были без денег и боялись потерять место). При первых же благоприятных условиях подобное движение легко может возобновиться»{93}.
Анализируя ход разгоравшейся революции, В. И. Ленин в конце января 1905 г. отмечал: «В промежутке между массовыми движениями учащаются, как и всегда, единичные террористические акты: покушение на одесского полицмейстера, убийство на Кавказе, убийство прокурора сената в Гельсингфорсе»{94}. Наиболее громким террористическим актом было убийство московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, предпринятое Боевой организацией партии эсеров.
Любимый дядя царя, развращенный до мозга костей пьяница, одна из самых влиятельных и самых мрачных фигур в царском окружении, являлся самым ярым и самым решительным сторонником крутых *мер в отношении рабочих, студентов и всей московской интеллигенции. Вся Россия знала, что с его именем связаны не только слава грязного развратника, но и деятельность зубатовских организаций. По его протекции получили назначение самые реакционные министры — Сипягин, Плеве и другие полицейские зубры. Именно поэтому, желая нанести Николаю II наиболее чувствительный удар, Боевая организация эсеров приговорила царского любимца к смертной казни.
4 февраля Иван Каляев в Кремле, у Никольских ворот, бросил бомбу в карету Сергея Александровича. Карета разлетелась в щепки. Чудом оставшийся в живых Иван Каляев был осужден и повешен.
Отдавая должное мужеству людей, подобных Каляеву, социал-демократы отрицательно относились к индивидуальному террору. Еще на II съезде РСДРП В. И. Ленин предложил резолюцию о порицании тактики асе-ров: объезд решительно отвергает террор, т. е. систему единичных политических убийств, как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный в настоящее время, отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и агитационной работы… — говорилось в ней{95}.
Ленин писал, что эсеры с бомбами «подкарауливали в Москве Сергея в то время, как масса (в Питере)… без оружия, без революционных офицеров и без революционного штаба, «с гневной яростью кидалась на колючую щетину штыков», как выражается та же «Рев. Россия» (нелегальный печатный орган эсеровской партии. — К. Ш.)»{96}. Чтобы одержать над самодержавием победу, у народов России был один-единственный способ: массовое движение, перерастающее во всенародное вооруженное восстание. Именно по «этому пути и призывали идти пролетариат и крестьянство революционные социал-демократы.
Революционное движение охватило по только Центральный промышленный район со второй российской столицей Москвой. Оно вспыхнуло и в Поволжье — Нижнем Новгороде (Сормове), Казани, Самаре. Особенно крупные волнения произошли в Саратове. Как только здесь узнали о подробностях событий 9 января, рабочие без предъявления каких-либо требований начали стачку. На третий день, 14 января, она превратилась во всеобщую — остановились железнодорожные мастерские, заводы, прервалось телеграфное и железнодорожное сообщение. Даже учащиеся гимназий и реальных училищ вышли на уличные демонстрации. На товарной станции 15 января собрался грандиозный митинг — 3 тыс. человек. При приближении жандармов в них открывали огонь. Всеобщая стачка продолжалась здесь неделю.
Не остался безучастным и пролетариат Украины. Работавший слесарем в Луганске К. Е. Ворошилов пишет: «17 января забастовали юзовские металлисты, 22 января — рабочие Петровского завода в Енакиеве, 24 января — горловские машиностроители, 25 января — рабочие заводов и шахт Макеевки, в начале февраля забастовали рабочие Краматорского, Дружковского и некоторых других заводов». Луганские большевики назначили всеобщую стачку на 18 февраля{97}.
Даже в далекой Сибири рабочий класс высказал свое отношение к Кровавому воскресенью. В Томске 18 января под руководством С. М. Цирова и рабочего-печатника И. Кононова произошла демонстрация. Знаменосца Кононова охраняла боевая Пружина. На демонстрацию напали казаки, завязалась перестрелка, в результате которой были убит И. Кононов и 13-летний мальчик, около 200 человек было ранено, 120 арестовано. Похороны жертв демонстрации 18 января превратились в новую манифестацию, в которой приняло участие около 2 тыс. человек.
Особенно широкий размах революция с первых же дней получила в Прибалтике, Польше, на Кавказе в значительной мере потому, что здесь гнет политический и экономический переплетался с гнетом национальным и усиливался им. «В столице 9 января грянул первый гром революционного выступления пролетариата, — писал Ленин о первом периоде революции. — Раскаты этого грома пронеслись по всей России, подняв
