— Держи её! — я выскочившим из вагона кричу, а сам девочку по голове глажу, успокаиваю её.
Не дали тётке сбежать. Немного посопротивлялась она, одному демобилизованному щеку своими ногтями даже раскровенила.
Так… Шесть детишек у нас теперь на руках. Надо как-то со всем этим разбираться. Если честно, ситуация мне не сильно понятна. Баба ещё…
Девочка, что меня знает, Маша, про учёбу рукоделию что-то сказала, потом — про публичный дом…
Сколько тут простоим? Вопрос…
Можем на сутки застрять и через пять минут двинуться…
Похоже — вырисовывался второй вариант. Со стороны головы состава загудело. Отправляемся?
Тут и буферы вагонов начали друг о друга бумкать — состав дёрнулся, а потом опять встал.
— Так, давай детей в вагон, — скомандовал я. — Дорогой разберемся.
— С бабой что? — спросил солдат, что тётку сейчас за шиворот держал.
— Дай ей раза под микитки… — посоветовал тот, что первым из вагона ко мне выпрыгнул.
Рекомендуемое тут же было исполнено.
— Не заразила бы чем, сука… — освободившейся рукой только что державший тётку потрогал свою щеку.
Действительно, расцарапана она у него была здорово. Хорошо, баба ему глаз ещё не выдрала. Такая — запросто могла.
Паровоз снова гуднул. Похоже, сейчас отправимся…
— Давай к нам. — из дверного проема вагона мне протянули сразу две руки.
Буферы опять лязгнули.
Через пару секунд я уже был не на земле.
Спасенные сидели рядком на нарах.
Сейчас я Машу и повыспрашиваю, что с нею случилось. Может и про Федора и Агапита что узнаю…
Глава 22
Глава 22 На обучение рукодельному мастерству
Шесть молодых девушек сидели в рядок на нарах.
Скорее даже, не девушек, а девочек. На мой взгляд, самой старшей не больше двенадцати — тринадцати лет было.
Худенькие, одеты бедно, глаза — голодные.
— Мужики, покормить красавиц есть чем?
Никого из этого вагона я не знаю. Даже, как и кого зовут.
— Сейчас, сейчас. — засуетился солдат, что первый на помощь ко мне пришёл.
Скоро уже каждая пассажирка в руках кружку с чаем держала.
— Ну, Маша, рассказывай.
Спросил я не сразу, а когда все спасенные нами от бабы девочки свои кружки выпили. Дал время в себя прийти и чуть успокоиться.
— Тятьку на японскую забрали… Там и пропал.
Маша шмыгнула носом. Понятное дело — нет в этом ничего хорошего.
— У мамки нас семеро по лавкам, — явно чужими словами продолжила она. — Мал-мала меньше…
Соседка Маши утвердительно закивала головой. Не врёт, мол рассказчица.
— В село женщина приехала. — Маша всхлипнула. — От избы к избе ходила, говорила, что девочки нужны для обучения рукодельному мастерству. Кто учиться не желает, может помочь она наняться в услужение. Работы не много будет, житьё — в довольствии, жалование — пять рублей в месяц. Ещё красивое платье дадут…
Маша замолчала.
— Ну, и? — немного поторопил её я.
— Нам, то же обещано было, — вступила в разговор одна из соседок Маши. — Мамка долго не думала, отдала нас в услужение…
— Погоди, — остановил её я. — Давай сначала Машу послушаем.
— Матушка сразу не согласилась, тогда ей женщина пять рублей посулила. Что даст их сразу, как моё жалование за месяц вперёд…
Соседка Маши опять головой замотала — так и её из дома выманивали.
— Во как…
Это уже кто-то из солдат за моей спиной. Не один я, как оказывается, рассказ девочки внимательно слушал.
— Женщина та не один день по селу ходила. Матушка меня в услужение не отдала — избалуюсь мол… А, учить меня рукодельному мастерству согласилась. На следующий день мы в Вятку и отправились. Я, а ещё Анна Рудина и Таня.
Сидящая рядом с Машей девочка на себя пальчиком показала. Она де Анна.
— Таня у нас в Перми осталась… — опять влезла она в разговор.
Маша к ней голову повернула, брови нахмурила.
Анна вмиг осеклась.
— В Вятке на вокзале нас этой и передали. — последовал кивок на дверь вагона.
Правильно, тётка-царапунья за дверью и осталась. По правильному, надо было её в полицию сдать…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Там ещё и другие девушки были. Из Слободского уезда, — уточнила Маша.
Один из слушателей у меня за спиной охнул. Затем выматерился.
А, говорок-то у него вятский. Когда в психиатрическом отделении работал, я такого наслушался. С москвичом вятского не спутаешь…
Может матершинник как раз из Слободского уезда? Прикинул на себя — вдруг его дочурку вербовщики тоже неизвестно куда увезли. Баба-дура, пока он кровь проливал, за пять рублей его дочурку кому-то и продала. Могла, могла, полоротая… Ляменькая она немножко…
— Девять девушек всего набралось, трое нас и ещё шестеро. Мы рукодельному мастерству должны были ехать учиться, а они — в услужение. Таня в Вятке и передумала. Сказала — тоже пойдёт в услужение. Нас дурами назвала, говорила, что там у неё житьё будет лёгкое.
За спиной опять матьки посыпались.
— Хватит уже. — обернулся я.
Солдат-матерщинник стоял с красным лицом, кулаки его были сжаты.
— Всё, всё… Суки…
Ну, суки — это уже совсем не матёк. Так, собаки женского рода.
— В Перми я и подслушала, как Таню продали. Мужчина подошёл, хорошо одетый, но старый уже. Спросил ещё, за сколько ему эту красивую девочку в публичный дом продадут. Тихо говорили, но я слышала. Сошлись они на трёхстах рублях… Больше у него с собой денег не было. Про нас она сказала, что продаст дальше. В Сибири в публичные дома дороже девочек берут… — Маша снова кивнула на вагонную дверь.
— Да уж… — сказать на такое мне было нечего. — Федор-то, проглядел вербовщицу…
— Нет его в селе, дяденька Иван. На японскую забрали. Говорят — жив, грудь в крестах, но ещё не вернулся. И Фролку забрали, и Егора Артемьевича… Почти половина баб без мужиков…
Так, что-то кажется мне, что ещё один раз в селе Федора побывать придётся. Анну и Машу домой доставить. Одни они ещё в какие передряги попадут…
Глава 23
Глава 23 Куколки
Это мне так повезло, что в пьющий всю дорогу вагон попал…
Оказывается, не все такие в составе были. Имелись и нормальные. В том, что сейчас я со спасенными девочками находился, никто о выпивке и не заговаривал.
Пол тут был чисто подметен, печка — протоплена как нужно. В том же вагоне, в который я в Омске подсел, стенки буржуйки — то чуть не до красна раскалялись, то холодина стояла…
Девочек солдаты, как своих родных, вниманием окружили. Места им на нарах рядышком выделили, одеялами их занавесили. Тесниться не пришлось, свободных полок было предостаточно. Как и в бывшем моем вагоне, часть пассажиров тут уже на своих станциях сошла. Ну, те, сибиряки которые. Оставались теперь в эшелоне почти одни жители центральных губерний, из Царства Польского и Великого княжества Финляндского.
Солдаты вдали от родного дома наскучались по своим семьям, по женам, по детишкам. На девчушек, что были ими он горькой судьбы спасены, их накопленная ласка сейчас и выплеснулась.
— Кушайте, кушайте. — сладенькие куски им подкладывали.
— Не холодно ли? — заботливо то и дело девочек спрашивали.
Некоторые и свои вещевые мешки развязали и подарки, что для домашних были припасены, им в руки неумело совали.
— Возьмите вот, поиграйтесь…
Так, опять меня Япония догнала…
Дарили-то девочкам всё больше игрушки японские. А, какими они могут быть в солдатском сидоре, если из японского плена мужики возвращаются?
Маше досталась кукла Дарума. Неваляшка это такая, олицетворяющая Бодхидхарму — божка, приносящего счастье.
Я про эти игрушки, опять же благодаря поручику, много чего знал.
Где он теперь? В столице давно уж поди…
Так вот, этот самый Бодхидхарма день и ночь медитировал целых девять лет, смотря при этом на стену. При этом он постоянно подвергался различным искушениям, а однажды понял, что вместо медитации погрузился в сон. Рассердился божок, срезал ножом веки со своих глаз и бросил их на землю. Теперь он с постоянно открытыми глазами мог бодрствовать. Из его же выброшенных век выросло чудесное растение, прогоняющее сон. Это был чай.
