Приснилась, к примеру, тебе баня. Как приснилась? Это большое значение имеет. Входишь ты в баню — жди, скоро тебя обманут, причем не по мелочи. Выходишь из бани — обязательно у тебя обновка будет. Моешься ты в бане — плохо это, к болезни. Причем, если мужчине это мытьё приснится, болезнь будет тяжелая, а то и смертная. Такую, лечи, не лечи — толку от лечения не получится…
Деньги, если приснились, опять не всё просто. Медные — к слезам, к неприятностям. Серебряные — скоро будут у тебя напрасные хлопоты. Золотые — ждет тебя важное, но не выгодное дело. Если в твоем сне были деньги бумажные — впереди у тебя новости. Какие? А, не известно. Могут любые случиться. Платишь ты кому-то деньгами — непременно наступит успех в делах, сам получаешь — жди прироста в семье…
Тут же у Павла Павловича был сон вещий, к тому же начал он уже подтверждаться. Появился я селе, как ему в сне и привиделось.
Как только порог медицинского заведения переступили, Павел Павлович мне на стул указал. Садись, мол. Сам на стол стал накрывать. Гостя, его с дороги накормить положено.
Да, что-то скромно…
Не как раньше.
В скупости фельдшера заподозрить я не мог. Значит — и тут война себя проявила. Хуже село жить стало, если уж даже фельдшеру хороший стол организовать для гостя не получается.
Выпили по первой, закусили.
Вторая себя ждать не заставила.
После третьей, я свои ладони вместе сложил и такую конструкцию к щеке прижал. Намекнул Павлу Павловичу, что пора бы ему мне свой вещий сон рассказать. Он же непосредственно меня касается. Причем, каким-то ещё нехорошим образом. Даже ноги уносить мне из села надо, а это — значит что-то серьезное.
Фельдшер повздыхал, пенсне платочком протёр, глазами поморгал, прибор для оптической коррекции зрения обратно себе на нос водрузил.
— Тут такое дело, Иван… Ну, что ты сегодня в селе появишься, я уже повторять про сон не буду. Сбылось уже это…
Павел Павлович каждое слово из себя словно клещами вытягивал. Против своего желания говорил, как партизан на допросе у немцев.
— Приснилась мне Федотиха-солдатка…
Тут фельдшер опять прервался и чтобы паузу заполнить, опять по рюмкам разлил.
— Так вот, её Федота на японскую забрали, а хозяйка она… — тут Павел Павлович гримаску изобразил, продемонстрировал своё мнение о способностях вести дом вышеназванной бабы. — Всё на муже держалось. Работящий он был и смирный. С бабой-дурой не спорил, а своё дело делал.
Фельдшер поднял свою рюмку.
Я поддержал его. Закусил долькой сала.
А, ведь — оно прошлогоднее… Да, плохи тут дела…
— Четверо детей у них. Всех кормить-поить надо… В прошлом году неурожай был. Давно такого не случалось. В справных хозяйствах половины не собрали, а эта… — Павел Павлович головой повертел. — Так вот, снится мне изба Федотихи. Она своих чадушек уложить спать пытается, а они ревут, голод их терзает, два дня кроме водички ничего во рту у них не было. Говорит тогда Федотиха, что если они сейчас заснут, она завтра прямо с утра убоинки им сварит. Старшая, Фёкла, ей шестой годочек, их нужду горькую уже хорошо понимает, мать и спрашивает — откуда она ночью убоинку возьмет. Та отвечает, что в лес сбегает и впотьмах у волка из пасти мясо вырвет. Девочка подивилась, какая у неё храбрая матушка…
Павла Павловича уже развозить начало и он разливая, стол разведенным спиртом залил.
Мужики выпили и рассказ вещего сна продолжился.
— Федотиха нас с тобой видела, как мы сюда шли, и плохое задумала. Тебя выследить и топором зарубить. На части поделить, варить и детушек кормить. И так она не больно умна была, а тут от бед, тоски по мужу и из-за голодных детей совсем умом порушилась. Ты — пришлый, пропадёшь — сильно искать не будут…
Я не дожидаясь фельдшера свою рюмку опустошил.
Во дела…
— Слушай дальше. Во сне моем, на следующий день ты по гостям пошел. Там про геройства твои выспрашивали, наливали без меры… — Павел Павлович ткнул пальцем на мой крест. — Когда спать сюда возвращался, она тебя топором и уханькала. Пьян ты был сильно. На части тебя разняла, мяса насовала в горшок, сварила. Утром детей накормила…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Фельдшер слезу смахнул — тяжело, до боли в сердце, ему было свой страшный сон мне пересказывать.
— Сама же Федотиха, насмотревшись, как её детки человечину едят, вечером в сенцах удавилась, на веревке повесилась…
Павел Павлович встал из-за стола, подошёл к окну и долго в темноту за ним смотрел. Что там видел — одному ему было известно.
— Ты, Ваня, не доводи бабу до греха, по гостям не ходи, а сразу утром, как выспишься, из села отправляйся. Ну, куда тебе надо. Ладно, баба — дура, мне детишек её жалко…
Мля… Детишек и бабу ему жалко, а то, что меня в горшке сварят и съедят — это нормально? Ну, Павел Павлович…
Покурить я на крыльцо вышел, а сам настороже. Вдруг сон фельдшера не совсем точен и Федотиха с топором уже меня в темноте поджидает? Как выпрыгнет сейчас…
С улицы я вернулся, на Павла Павловича посмотрел. Сидит, голову опустил. В бутылке на столе убыло.
— Всё понял. Утром уйду.
— Ты, уж, Ваня…
Фельдшер не договорил, спирт сильнее его оказался.
Глава 26
Глава 26 Ночная свадьба
Так, похоже подустал сегодня у нас Павел Павлович…
Норму свою превысил…
Тут, ни к селу, ни к городу мне одна присказка институтского друга Мишки вспомнилась — чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган. К чему бы это? Павел Павлович ни разу на комсомольца не похож, а я — на хулигана. Так уж, взбрело в пьяную голову…
Надо фельдшера до дома довести. Сам он дорогой ещё где-то завалится и замерзнет. Хоть и весна на дворе, ночи пока холодные.
Дом Павла Павловича недалеко от фельдшерского пункта. Ближе к лесу. Через поле у дома перешёл, и уже березняк начинается.
— Павел Павлович, давайте я Вас до дома провожу. — потормошил легонько я фельдшера за плечо.
— А… Давай, давай… Что-то я сегодня…
Вышли на улицу — хорошо-то как! Свежо, ветерок немного подувает… Самое то голову немного проветрить.
А, ничего, мой спутник шагает, бодро. Думал я, под руку вести его придётся…
— Завтра Федотихе муки отнесу… Пусть детишек кормит…
Павел Павлович озвучил на очередном шаге мне свои мысли.
Верно говорят — что у пьяного в голове, то и на языке.
— Правильно, — поддержал я его задумку.
Вот и дом фельдшера. Ещё с десяток шагов и пришли.
Так, а это кто?
У ворот человек стоял. В темноте — плохо и разглядеть, кто это. Федотиха? Да нет, поджидавший нас был повыше.
Непонятно кто шаг навстречу нам сделал. Тут его луна немного и осветила.
Мать моя! Бьярм?
Одет незнакомец в куртку мехом наружу, конусообразную шапку. Морда вся диким волосом заросла.
На хранителя вроде и не похож, но точно не из села. Такого персонажа я здесь раньше не встречал. Видел бы, так запомнил. Личность уж больно колоритная.
Не обращая никакого внимания на меня, стоявший у дома что-то на смеси русского и марийского начал фельдшеру говорить. В селе черемисов хватает, я пока тут жил, некоторых словечек от них нахватался. Говорить не могу, но немного понимаю. Что-то про баню и свадьбу речь сейчас. Какая к лешему ночью свадьба?
Павел Павлович на глазах моих моментально протрезвел. Только-только почти лыка не вязал, а тут — почти как огурец.
Ответил незнакомцу на марийском. Тот кивнул и как его и не было.
— Овда. Баню просит истопить и дом для свадьбы предоставить. Сегодня ночью.
Отрапортовал мне всё это Павел Павлович совершенно трезвым голосом. Как и не пили мы с ним.
Так, так, так… Вот, это я конкретно затупил… Сразу мог бы и догадаться, как только речь про свадьбу и баню ночью пошла. А, Павел Павлович-то сейчас всё село спас. Ну, и себя тоже.
Про овда, лесной народ, я пока в селе Федора жил, не одну быличку слышал. Есть де такие. Роста высокого, по телу — шерсть, сердце у них во время сна вынимается через подмышку. Живут овда в лесу, а ночуют на лугах под стогами. Утром же всеми семействами возвращаются обратно в лес.
