— Вы думаете, что работа в детективном агентстве заставит вас погрязнуть в моральном убожестве, вам нужно взглянуть на нашу контору.
Лью кивнул и принял предложение. Следующий кадр — он штатный сотрудник, каждый раз, когда он заходит в дверь, кто-нибудь обязательно нарочито говорит кому-то другому:
— Отлично, там на улице могли убить человека!
К тому времени, когда Лью полностью расшифровал эту шутку, он уже понял, что вполне способен не обращать на нее внимания. Его способности работать в офисе и в полевых условиях были не худшими в агентстве, но он знал, что его отличает от остальных сотрудников острая чувствительность к невидимому.
В «Расследованиях Белого города» невидимость считалась сакральным условием, целые чертовы этажи офисного здания выделяли под освоение его искусства и науки — ресурсы для маскировки, которые могли бы превзойти костюмерную любого театра на запад от Гудзона, ряды комодов и зеркал, продолженные длинными тенями, гектары костюмов, леса вешалок для шляп, содержащие целый Музей истории шляпы, бесчисленные шкафы, полные париков, фальшивых бород, клея, пудры, сурьмы и румян, красителей для кожи и волос, регулируемая газовая лампа возле каждого зеркала, с приема в саду коттеджа миллионера в Ньюпорте можно переместиться в салун полуночных трущоб с помощью одного-двух поворотов клапана. Лью нравилось бродить там, примеряя разные аксессуары, словно каждый день Хэллоуин, но спустя некоторое время он понял, что не должен этого делать. Он научился отступать на обочину дня. Мостовая, на которую он отступал, хранила свою богатую непостижимую историю, свои опасности и восторги, свой потенциал неожиданных романов и безвременных похорон, но, когда он находился там, очевидно, никто в «Чикаго» не мог с легкостью вычислить его местопребывание. Не совсем невидимость. Экскурсия.
Однажды Нейт положил на стол Лью пухлую папку с чем-то вроде королевского герба, на ней был изображен двуглавый орел.
— Только не я, — отстранился Лью.
— Австрийский эрцгерцог в городе, нам нужно, чтобы кто-то за ним присмотрел.
— У таких парней нет своих личных телохранителей?
— Конечно, есть, их называют «трабантами», но пусть юрист объясняет тебе твою гражданскую ответственность, Лью, я — просто старый сыскарь, всё, что мне известно — несколько тысяч рабочих-эмигрантов со скотопригонных дворов идут сюда с ненавистью в сердцах к этой важной птице и его семье, может быть, и обоснованной. Если бы это была просто безопасная учебная выставка на ярмарочной площади, разве я бы волновался, но в этой папке досье на молодого Франца-Фердинанда, он предпочитает нашу Новую Дамбу и аналогичные светские предместья. Так что каждый здешний переулок, каждая тень, достаточно большая, чтобы спрятать художника при лучине, затаившего обиду, — теплое приглашение переписать историю.
— Я получу подкрепление, Нейт?
— Могу предоставить Квиркела.
— Кто-то получит Правку! — Лью притворился, что кричит, достаточно вежливо.
Ф. Ф., как его обозначили в досье, находился в мировом турне, официально заявленной целью которого было «больше узнать об иностранцах». Становилось понятнее, как Чикаго соответствует этой цели. Эрцгерцог ненадолго заглянул в Австрийский павильон, до конца досидел на шоу «Дикий Запад Буффало Билла», с определенной долей нетерпения, и задержался на выставке «Серебряный лагерь Колорадо», где, представляя, что в лагере обязательно должны быть маркитантки, он отправился со своей свитой на активные поиски дам скандальной репутации, которые могли бы обмануть даже опытного детектива, уж не говоря о желторотом Лью — он бегал по всей выставке и в итоге выбежал на аллею Парка развлечений, приставая к актерам-любителям, никогда не бывавшим западнее Джолиета, с непереводимыми несвязностями на венском диалекте и жестами, которые легко можно было понять — ну, они так и были поняты — превратно. Служители в униформе, вводившие в заблуждение своими аккуратными усами, смотрели куда угодно, только не на полоумного князька. Лью скользил, как змея, от одной архитектурной фальшивки к другой, в конце каждого дня его рабочий костюм становился белым от того, что он так много терся о «реквизит» — смесь шпаклевки и пакли, повсеместно наводнившая Белый город в том сезоне, должна была заменить собой бессмертный белый камень.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что я действительно ищу в Чикаго, — наконец удосужился признаться эрцгерцог, — так это кого-то нового и интересного, кого можно убить. Дома мы убиваем кабанов, медведей, оленей, все обычно, а здесь, в Америке, как я слышал, есть огромные стада бизонов, да?
— Вокруг Чикаго их больше нет, Ваше Высочество, вынужден вас разочаровать, — ответил Лью.
— А. Но сейчас вы работаете в знаменитом районе скотобоен...здесь много...венгров, не так ли?
— Да, наверное. Мне нужно проверить цифры, — Лью старался не смотреть клиенту в глаза.
-- У нас в Австрии, — объяснял эрцгерцог, — леса полны дичи, и сотни загонщиков выгоняют животных к охотникам вроде меня, ожидающим возможности их подстрелить.
Он лучезарно улыбнулся Лью, словно ехидно утаив окончание шутки. Уши Лью начали зудеть.
— Венгры находятся на низшем уровне грубого существования, — заявил Франц-Фердинанд, — дикие свиньи по сравнению с ними демонстрируют утонченность и благородство, как вы думаете, Чикагский скотопригонный двор можно будет арендовать для меня и моих друзей, развлечение на выходных? Мы, конечно же, компенсируем владельцам любые потери доходов.
— Ваше Королевское Высочество, я, конечно же, спрошу об этом, и кто-то сообщит вам ответ.
Нейт Приветт решил, что это — просто уморительная острота:
— Он со дня на день может стать императором, как ты не можешь запомнить!
— Разве не достаточно венгров возвращаются домой, чтобы ему было чем заняться? — поинтересовался Лью.
— Ну, не так много, поэтому он оказывает нам честь.
— Как это, шеф?
—Всё больше чертовых анархистов-иностранцев на юг от Сорок седьмой авеню, на всех не наставишь винтовку Манлихера, — хмыкнул Нейт, — хотя так у нас было бы меньше поводов для беспокойства, правда?
Заинтересовавшись, кто может быть его коллегой с австрийской стороны этой схемы, Лью кое что выведал и узнал несколько деталей. Молодой Макс Кнеуш, новоназначенный капитан «трабантов», был здесь в своей первой заграничной командировке в качестве выездного начальника «Специальной охраны K&K», уже зарекомендовав себя дома, кажется, как полезного убийцу, особо беспощадного. Стандартная процедура дома Габсбургов предусматривала, что его должны были убрать в согласованной точке уменьшения эффективности, но никто не хотел пытаться. Несмотря на его молодость, как говорили, у него был доступ к ресурсам помимо собственных, ему было комфортно в тени, и он был абсолютно беспринципен, неизменно пренебрегая разницей между жизнью и смертью. Послать его в Америку казалось правильным.
Лью он показался симпатичным . . . наклонные поверхности его лица выдавали происхождение со славянских просторов Европы, куда до сих пор иногда наведываются досужие туристы.... У них вошло в привычку пить свой утренний кофе в Австрийском павильоне вприкуску с разнообразной выпечкой.
— И это может быть крайне интересно для вас, учитывая широко известную Kuchenteigs-Verderbtheit, или депривацию выпечки американского детектива....
— Ну, мы... мы стараемся не говорить об этом.
— И что? В Австрии это широко обсуждается.
Несмотря на полицейские способности молодого Кнеуша, как-то эрцгерцог обвинил его в промахе.
— Наверное, я слишком умен для эффективного взаимодействия с тупостью Габсбургов, — задумчиво пробормотал Кнеуш.
Однажды ночью, когда казалось, что Франц-Фердинанд исчез с карты большого Чикаго, Кнеуш подошел к телефону и начал обзванивать весь город, в конце концов дозвонившись в «Расследования Белого города».
— Я приеду и посмотрю, — сказал Лью.
После продолжительных поисков в заведениях, включая таких очевидных фаворитов, как «Серебряный доллар» и «Эверли-Хауз», Лью в конце концов нашел эрцгерцога в «Долгоносик-Лаунж», негритянском баре в стиле Южных штатов тридцатых, в сердце квартала водевилей и черных развлечений тех дней, криком прокладывая себе дорогу в вечер, обещавший несколько беспокойных моментов. Трактирное пианино, молодое пиво, несколько бильярдных столов, девочки в номерах наверху, дым сигар «две за пенни».
