Задания разрешалось выполнять на английском, но финальный проект Марина надеялась по-французски изобразить. Привычка учить языки у нее была: после инглиша она разучивала немецкий за компанию с Аней и даже на японский однажды замахнулась — ничего не вышло, но ощущение причастности к тайне осталось.
Кстати, сейчас она корпела над «рекламной кампанией» для Японии. Духи “L’air du Temps” от Nina Ricci: как если бы японцы про них не знали, отстали от цивилизации.
Тишина. Марина пялится в экран, разглядывая изящный флакон с двумя голубками. В голове пусто. Требуются слоган, плакат, брошюрка и план презентации. Срок — вторая неделя января. Десять дней на всё про всё.
Из-за аквариума доносится:
— Я тебе слоган придумал: «Налетай, косоглазые!»
— Не смешно, Корто.
— Ох, не люблю азиатов…
Никак не мог он забыть стычку восьмилетней давности: возвращался во Францию, и казахи на таможне…
— Заявили: не отдашь все бабки — опоздаешь на самолет. Русский, да с французским видом на жительство, — мимо этого они пройти не могли. Я б с ними обошелся, как мой папашка с министром, но тогда точно не улетел бы…
— Корто, не отвлекай.
Давно хотела такое сказать — а то обычно ей рот затыкают, мол, мешаешь изучать пищеварительный процесс у гадюк.
Курс разделили на четыре группы, у каждой — свой парфюм. Кроме “L’air du Temps” («Дух времени», дословно — «Воздух времени»), названия были вымышленные: «Поток времени», «Пламя времени» и «Почва времени». Четыре стихии, кто не понял — воздух, вода, огонь, земля.
— Корто, а что мы делаем на Новый год?
— Понятия не имею. К Макарову таскаться мне надоело. Там русские собираются — напьются, песни орут под гитару. Курят. — Денис перекосил физиономию.
— А давай в Испанию двинем?
Оторвался от компьютера, ткнул пальцем в дужку очков на переносице:
— У тебя пара тысяч евро завалялась?
На всё — сразу нет, не разобравшись.
— Воробушек едет на машине в Сарагосу, у него там квартира.
— И что в этой Сарагосе делать?
От упрямства Корто есть прок: она работу сдаст вовремя.
Как собрать воедино эти манящие словечки: «древесный шлейф из кедра, мускуса, сандала и амбры, нотки бергамота, палисандра и пряной гвоздики»? Плюс дурацкие голубки, грязная птица. Нет, не получается творить по заказу. Слоган не выдумывается, в голове одно банальное “Express your personality”. Но банальности, кстати, никого не пугают: в подмогу раздали рекламный текст. Там что-то про «провоцирующую гармонию совершенных запахов, абсолютную гармонию, что возникает при фатальном взаимопритяжении мужчины и женщины». И в ней «нет ни логики, ни здравого смысла, как и вообще в современных отношениях»… Того и глядишь — мозги сварятся, ни здравого смысла не останется, ничего, одна провоцирующая гармония. Поехать бы голову проветрить.
— Скажи своему Воробью, что бензин пополам оплачиваем.
66
— Да это у вас в столицу не рвутся! А в России существует понятие глухой провинции.
— Как я хотел бы там жить! — Воробушек вел машину, Марина угнездилась на переднем сиденье, а сзади развалился Денис, в дискуссии участия не принимавший.
«Хотел бы там жить»… Забавные они, иностранцы. А еще у них проблемы с дикцией возникают, когда речь о наших городищах заходит.
— Если бы я влюбился в твою подругу Катью, запросто поехал бы к ней в Но… в Нова…
— В Новочебоксарск.
— Нова…барсакс. Это далеко от Сибири?
Воробушек выяснил, что у Марины есть знакомая, которая непрочь обзавестись добрым молодцем. А то что-то все злые попадаются.
— Воробушек, Катью устроил бы бульвар Ришар-Ленуар, поверь.
Денис гоготнул. Альберто пожал плечами:
— Вы что, не любите свой город?
Нет, ну кто ж его не любит. Полжизни там прожито (вторая половина — в Чебоксарах: художественное училище, замужняя жизнь с чужими родителями, незамужняя — с канувшим бизнесменом), никому дурного слова сказать про Новочебоксарск не разрешается. Другое дело, что окна квартиры на химзавод выходят, а снизу машины — жжух! жжух! (правда, это как музыка). Летом иной раз просыпаешься от запаха серы или хлорки — а нечего с открытыми окнами спать! Город был построен во имя и в честь химзавода, и всякий, кто сюда ехал, знал, что селиться надо с подветренной стороны. Либо не селиться вообще. Либо помалкивать.
Как-то разом все опостылело: работа, к живописи отношения не имеющая, подъезд родительского дома, остановка автобуса, идущего до Чебоксар, магазин на углу улицы, хамство отца, лужа разливанная возле аптеки, мамино нытье про осеменителя на ишаке и еще — ощущение одиночества, постоянных потерь. Вернее, настоящая потеря была одна — Вадим. Но страшно на всю жизнь стало.
— Воробушек, ну захотелось мне уехать. Твоя мама перебралась в Париж из Сарагосы, некоторые из Казахстана удрали (Корто расселся как барин и делает вид, что не слушает), а сколько в России тех, что в Москву подались! Почему мне-то нельзя?
Воробушек покосился на Марину.
— Кажется, я… — оглянулся: Денис, как сказать по-английски: “Je l’ai piqué au vif”?
— Воробей говорит, что наступил тебе на мозоль.
Корто ведет себя с напускной небрежностью. Ей это даже нравится. Но и неловко. Воробушек, наверно, думает — попал, пять суток в обществе нахала.
— Скажи ему, нет у меня никаких мозолей. Просто я не хочу туда возвращаться.
67
Воробушек направил колеса в Дордонь — там в деревушке ждала ночевка.
— Я же каменщик, вот и построил себе дом.
Гнездо было свито Воробушком собственнокрыльно — строителей он прогнал в шею: оказались пройдохами.
— У вас такое бывает?
Воробушек взъерошился:
— Я на них в суд подал!
За три года строительства Альберто полюбил мирную провинциальную жизнь, хоть и скучал. Походы в суд между замешиванием бетона и приумножением мировых запасов стружки были даже похожи на культурную программу.
В новоиспеченном доме Воробушек не задержался: полетел в Париж. Оставалось найти невесту с «рибионком», сдать квартиру и счастливо зажить «на земле». Здесь, на окраине деревушки Сен-Фуа-де-Лонга, можно с Жилем Мартеном трюфели искать, а еще завести голубятню, дело веселое.
— Воробушек! Ты же в Новочебоксарск порывался!
— Нет… Катья сюда приедет… Увидишь, это рай… Я просто так сказал про Новабаркаск.
Всю дорогу — нет да и спросит про Катю. Огорчился, что у Марины нет фотографии.
Корто, конечно, смолчать не мог:
— Альберто, ты в курсе, сколько во Франции развод стоит?
— Да, но я не хочу…
— Она, глядишь, у тебя еще полдома оттяпает.
— Так я ж… контракт заключу…
— Ты русских не знаешь… любой контракт обойдут.
Воробушек пугается. Денис хохочет:
— Ладно, ладно, хорошего адвоката наймешь!
Воробушек бросает отчаянный взгляд на Марину, но тут выплывает указатель на Бордо. Денис оживляется:
— Надо к черепашникам на обратном пути заглянуть. Альберто, я там три года в лаборатории оттрубил…
Бордо так Бордо. Воробушку на работу не спешить: он на бирже труда время от времени отмечается, и дело с концом. Каменщиком вкалывать неохота, лучше уж скромнехонько жить на доходы от сдачи загородной резиденции.
Жильцы хорошие, вот на праздники уехали и разрешили хозяину переночевать.
Дом с круглой башенкой на въезде в деревню. Следом — другая башенка, квадратная. Альберто ловит Маринин взгляд:
— Это голубятни.
С заднего сиденья — ехидный голос:
— Они тут не только лягушек, они еще и голубей жрут.
Марина оглядывается:
— Корто, при Воробушке мы не говорим по-русски.
— Я стих придумал: «Воробей жрет голубей».
Марина поворачивается к Альберто:
— Это правда, что вы голубей едите?
— Конечно. А вы разве нет?
Сзади — голос (уже по-английски):
— Голуби — отрава. У них нет желчного пузыря, и весь shit идет в мясо.
Альберто кивает:
— Но вкусно… И у них помет ценный.
Денис фыркает.
— Я правду говорю! — обижается Альберто. — Это удобрение для виноградников! Неплохой источник дохода… Его даже в брачный контракт вписывали. — И Марине: — Знаешь, что в Средние века во Франции только феодалам позволялось строить голубятни?
— Нет.
— А после революции разрешили всем, и на голубей началась повальная мода.
На седьмом часу езды Корто перестал делать вид, что любуется пейзажами на трассе.
— Ага, а потом явились немцы и запретили грязную птицу. Французы прятали голубей и тряслись: курлыкнет какой идиот не вовремя или нет…
— Воробушек, это правда?
— Не знаю… Но на голубятню могу вас сводить.
