Я замер… Но в этот момент дверь наконец поддалась, и вся банда с шумом ворвалась в хижину, а один из негодяев заорал во всю глотку, окликая Луарна.
Поднялась невообразимая кутерьма, крики ярости, проклятья, брань сливались в отвратительный гул, на фоне которого я отчетливо различал пронзительный голос матроса с «Бешеного».
Бежать… скорее бежать… теперь или никогда… — лихорадочно выстукивало у меня в мозгу…
Но… я испугался. Ночь надвинулась как-то внезапно, и первые раскаты грозы, собиравшиеся еще с утра, уже будили в скалах мощное эхо. Взвесив опасность, которая ожидала меня снаружи, я решил остаться. И хорошо сделал, ибо не прошло и десяти минут, как буря разыгралась вовсю, молния сверкающим зигзагом расколола непроглядную мглу, и потоки дождя хлынули на землю и море. Я вытянулся плашмя на полу и заглянул в щель между досками — там внизу я увидел ненавистную «лисью морду»,
Их было семь человек. Ужасная старуха, остановившая меня накануне, оказалась здоровенным малым, и теперь, в мужском костюме, с красным шейным платком и нахлобученной на глаза шляпой, он внушил мне еще меньше доверия, чем тогда.
Все они говорили разом, сильно жестикулируя, и были, по-видимому, чем-то очень взволнованы, все, кроме одного человека. Опершись на стол и закрыв лицо руками, он не шевелился и, казалось, спал глубоким сном. Он ни разу не шелохнулся, не сделал ни малейшего знака для движения во время всей последующей сцены.
Трудно было разобрать что-нибудь в этом нестройном хоре криков и проклятий. Прибавьте к этому вой ветра, грохот волн, разбивавшихся о скалы, и громовые раскаты, покрывавшие время от времени гул голосов.
Однако, привыкнув к шуму, я разобрал, что люди эти в чем-то упрекают Луарна.
— Ты всегда ненавидел его…
— Говорю вам, что он погубил бы всех нас… Он рыскал за мной по всему острову и громко выкрикивал наши имена…
Чтобы лучше слышать, я буквально распластался на полу. Вся банда теснилась вокруг Луарна, осыпая его вопросами и упреками. Право, можно было подумать, что это судебное заседание, а неподвижный человек у стола мог смело сойти за председателя.
— Да поймите вы, черти полосатые, что он совсем рехнулся, — вопил Луарн, — после того, как ослеп тогда в кочегарке… Ну, а если бы он напоролся на папашу Менгама, что тогда? одно слово — и тот бы все понял. «Ян, — твердил я ему, — Ян, заткнись… заткнись, или ты всех нас погубишь… « Но он не узнавал уже моего голоса, не понимал слов… Вот тут-то я и припечатал его.
— Месть!..
— Месть и ревность, вот что! Все знают, что вы охотились за одной юбкой, и ты…
— А теперь он унес с собой тайну…
Несколько человек в бешенстве ринулись на Луарна, но он оттолкнул их.
— Я решил, что Ян спятил… что он выдаст всех нас. Но остается Антуан…
При этих словах все обернулись к человеку, неподвижно сидевшему у стола, и только тут я понял, что это хозяин хижины.
— Он видел клад, — заявил Луарн, — и сумеет лучше Яна объяснить нам, как его найти. А кто же заставит его развязать язык, если не мы?
Раздалось отвратительное хихиканье.
— Слишком поздно!
И человек, произнесший эти слова — он стоял как раз около бывшего рыбака — изо всей силы грохнул кулаком по столу… Хозяин хижины, хранивший до сих пор молчание, вернее, труп его, медленно соскользнул на пол.
— Старый мешок насквозь прогнил от водки, — проворчал кто-то, — вот кондрашка и прикончила его разом.
Поднялась невообразимая суматоха. Луарн весь побелел. Убив Яна, он выпустил из рук сокровище, так как Антуан тоже умолк навеки.
Все накинулись на «лисью морду». Он вывернулся с ловкостью обезьяны, выскочил из хижины и был таков. Вся ватага бросилась за ним в погоню, и скоро их крики и шум шагов потонули вдали. Только море да ветер, слив свои голоса, точно служили панихиду над мертвецом.
Я, однако, благоразумно предпочел провести ночь на своем чердаке. Спустившись поутру вниз, я заглянул в хижину — около стола все еще лежало распростертое тело Антуана.
Вернувшись в Порсал, я нашел там папашу Менгама, Корсена и моего крестного. Они только что приехали. Я, разумеется, не стал посвящать их в свои приключения. Луарн вертелся тут же. Лицо его показалось мне довольно кислым, а правый кулак был обмотан окровавленной тряпкой.
Я с нетерпением ждал, что будет дальше… Днем три друга направились к хижине. Какое разочарование ожидало их там! Что мог поведать мертвый?
Ночью они вернулись, молчаливые и сосредоточенные, а утром «Бешеный» вышел в море и взял курс на Уэссан.
Из этого я заключил, что папаше Менгаму, подобно многим другим, не удалось разрешить тайну… если только он не получил каких-нибудь сведений из другого источника.
Воображение мое работало лихорадочно, но я умел держать язык за зубами и никому не заикнулся о том, что видел в ту страшную ночь.
Глава X
Рамоно
У моего крестного Прижана была собака, помесь овчарки с болонкой, звали ее Рамоно. Это было умнейшее существо» хотя, правда, не слишком красивое, и никогда, мне кажется, ни один хозяин не любил своего пса с такой страстной нежностью, как капитан «Бешеного» любил Рамоно.
В этом, собственно, не было ничего удивительного. Мой крестный был прекрасным семьянином, но жена и дети не могли сопровождать его в плавании, тогда как с собакой не было нужды расставаться. Вот почему Прижан и привязался к ней с такой силой. Он буквально обожал своего рыжего Рамоно, и тот платил ему за это глубочайшей преданностью.
Когда мой крестный выходил в море без хозяина, Рамоно неизменно сопровождал его, но стоило папаше Менгаму появиться на палубе «Бешеного», как беднягу тотчас же высаживали на берег, и крестный отправлялся в ближайший порт искать для своего любимца надежное убежище.
Дело было в том, что Менгам просто не выносил этой собаки. И когда Прижан вступал с ним в пререкания, доказывая, что капитан полный хозяин на своем корабле и может, если пожелает, завести себе не только собаку, но и медведя, папаша Менгам ехидно возражал ему, что и он, мол, как владелец судна, не последняя спица в колеснице и право диктовать законы принадлежит отчасти и ему.
На этой почве между ними постоянно вспыхивали ссоры, и дело подчас доходило чуть не до драки. Однако папаша Менгам всегда умел вовремя остановиться и охладить пыл крестного.
Высадившись на берег, Прижан тотчас же мчался к своему любимцу. Он посвятил меня во все подробности этой истории и возложил на меня обязанность следить за тем, чтобы собака не голодала. Поэтому я часто отправлялся навестить Рамоно, щедро нагруженный всякой снедью. Но каких предосторожностей мы ни принимали, от зорких глаз папаши Менгама уйти было трудно, и он буквально ходил за нами по пятам. Лишь только Прижан подходил к дому, где жила собака, как хозяин вырастал перед ним, точно из-под земли, и пока крестный ласкал своего друга, он нетерпеливо шагал по двору или беседовал с Корсеном, ибо троица эта была неразлучна. Самое любопытное, что Менгам начал постепенно проявлять к собаке странный интерес. Он часто подходил к конуре и разглядывал бедного пса с таким видом, точно это было какое-нибудь заморское чудовище. У крестного даже мелькнула мысль, что хозяин собирается отравить Рама, и он попросил меня последить за ним. Но я не заметил у «папаши» никаких враждебных намерений по отношению к узнику и успокоил Прижана.
