— Послушайте, мисс. — Джо протянул руку. Ему хотелось поговорить с девушкой, рассказать ей что-то важное, сокровенное о себе. Например, про то, как еще подростком он понял, что в любви нельзя искать только собственного наслаждения, иначе ничего не выйдет. Но думать об этом — одно, а сказать — совсем другое. Язык не поворачивается. — Я вот что думаю, мисс, если, конечно, вы не возражаете, мы могли бы просто…
— Не говори ничего.
Джо обошел кровать, поднял с пола халат и накрыл девушку. Она вытаращила глаза от изумления. Он замотал головой, стараясь показать ей, что не стремится к близости. Девушка пристально наблюдала за ним, ожидая подвоха. Джо предложил ей сигарету. Она отказалась, и он закурил сам. Не отводя глаз от Джо, она подняла голову, лежащую на локте, и похлопала ладошкой по кровати, рядом с собой. Джо подошел и присел. Она забрала у него сигарету и потушила ее об изголовье, оставив черный след на дереве.
Долорес взяла Джо за руку, поцеловала ее и улыбнулась. Джо сделал то же самое. Тогда девушка снова взяла его руку и поцеловала пальцы, каждый по очереди. Джо повторил и вдобавок поцеловал ее ладонь. Они долго глядели друг другу в глаза, и тут Долорес всхлипнула, на ресницах заблестели слезы. Должно быть, ей тоже хотелось рассказать многое и тоже о самом сокровенном. Но она ничего не скажет — ни Джо, никому.
Джо наклонился и губами осушил ее слезы. Затем откинул голову и улыбнулся, сверкнув великолепными белыми зубами. Долорес рассмеялась и подергала его за одежду.
Через минуту они лежали рядом, нежно лаская и целуя друг друга. И наступил момент, когда они перестали дышать, последний, самый важный, самый тревожный миг перед соединением. Он овладел ею очень нежно, и дыхание их слилось воедино, тела сплелись в тесном объятии и стали двигаться вместе, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Глаза Долорес затуманились. Джо не торопился, он вынудил ее кричать от любви. Она кричала на своем языке, но Джо понимал каждое слово. И когда он почувствовал, что больше она не в силах ждать, он повел ее к вершинам наслаждения.
И вдруг он остановился. Долорес впилась ногтями в его плечи. Джо насторожился, вслушиваясь. Потом резко отпрянул от девушки, заставив ее вскрикнуть от боли, и соскочил с кровати. Он, не отрываясь, смотрел в угол комнаты. Там была дверь, и она была приоткрыта. Долорес села на кровати:
— Эй! Ты с ума сошел?
Но Джо смекнул, что к чему. Метнувшись к двери, он распахнул ее. Там на стуле восседал Перри, рядом примостилась Хуанита, а над ними возвышался Крошка-Босоножка. Перри улыбался:
— Продолжай, Джо! Не обращай на нас внимания.
В ту же секунду Перри очутился на полу, а обнаженный Джо, усевшись на него верхом, замолотил кулаками, стараясь согнать улыбку с его лица. Долорес завизжала, но Перри не сопротивлялся. Он глядел прямо в глаза Джо так, словно просил его продолжать избиение. Хуанита бессвязно и хрипло выкрикивала английские и испанские ругательства. Джо, на секунду перестав избивать Перри, поднес кулак к его лицу.
— Хватит улыбаться, — почти умолял он, — не надо, прекрати, ну прошу тебя… — Но Перри не внимал, и удары посыпались градом. Сзади Долорес изо всех сил пыталась оттащить Джо за плечи. Потом Хуанита и Крошка вцепились в него и оторвали от окровавленного, распростертого на полу Перри. Джо сопротивлялся как мог, но удар в солнечное сплетение лишил его дыхания. Удар нанесла Хуанита. Джо рухнул у кровати, согнувшись пополам, стараясь глотнуть воздуха. Вокруг его головы, подобно прутьям тюремной решетки, стояли чьи-то ноги, много ног. Он чувствовал, как потные руки ощупывали его обнаженное тело, скользили по спине, по бедрам. Эти прикосновения и боль в желудке вызывали отвращение. Начались спазмы, его вырвало. Чужие руки, однако, продолжали шарить по телу, спускались все ниже. Джо охватил ужас, казалось, что он видит кошмарный сон. Ему удалось вдохнуть немного воздуха, чуть восстановить силы, и он решил драться дальше. В эту минуту раздался громкий шепот Хуаниты:
— Ну давай, Крошка, иначе ты этого красавчика не возьмешь.
Комната поплыла перед глазами Джо, на минуту он лишился сознания, а когда очнулся, окружающие его предметы приобрели другие очертания.
Комната превратилась в воронкообразный колодец, на дне которого лежал Джо. Вернее, на самом дне находилась только его голова, а тело — на кровати. А еще выше вздымались две фигуры — метис и ведьма. Они о чем-то спорили, но голоса еле звучали. Джо почти не слышал их, будто уши забили ватой. Потом женщина уплыла из виду, и Джо Бак остался один на один с огромной желтой тушей, склонившейся к кровати. Туша протянула Джо обе руки и вдруг закрыла собой устье воронки. Джо провалился в темноту. Казалось, туша вытеснила и воздух, но, открыв рот и глотнув, Джо понял, что немного воздуха все-таки осталось. Он жаждал вылезти из темноты, изо всех сил вытягивая шею, пробиваясь к свету.
И тут он почувствовал, как кто-то, находящийся над ним, тянет его вверх. Какая-то чудовищная сила медленно вытаскивала Джо к краю воронки, вцепившись ему в бедра. Но по мере того, как он приближался к свету, он чувствовал все усиливающуюся боль. Он все еще пытался помочь тому, кто его тянул, напрягая все мускулы, чтобы наконец освободиться. И тут ему показалось, что его внутренности рвутся — он наконец понял причину боли. Джо охватила страшная слабость, словно жизнь мощной струей хлынула из его тела. И когда все закончилось, он, к своему стыду, испытал огромное облегчение. Он не вышел победителем, не сумел предотвратить содеянного. Никто больше не заслонял свет, проникавший в колодец, а Джо по-прежнему валялся на дне. «Это Перри спихнул меня, — стучало в его мозгу, — мой дружок Перри спихнул меня в эту дыру».
ГЛАВА 10
«Ни черта у них не вышло! Я, может, и дрянь, но я выкарабкался. Вся эта шушера словно сговорилась запихать меня под лавку. Ну, это им даром не пройдет!»
Сначала Джо не мог даже смотреть на себя в зеркало. Два дня он не выходил из номера, осунулся, желудок сводило от голода, затылок ломило. Но, несмотря на недомогание, он теперь ясно осознавал: в этом мире есть лишь один-единственный человек, который о нем позаботится, кто принимает близко к сердцу его интересы. «Ковбой, — обратился он к своему отражению с любовью и волнением, — я для тебя все сделаю, ладони в кровь сотру, в лепешку расшибусь, а уж мы с тобой вылезем. Разве это комната? Дерьмо собачье! На днях непременно съедем отсюда. Мы им еще покажем!» Новые нотки, прозвучавшие в голосе, понравились Джо. Да и в глазах появилось что-то новое, дикое, как у зверя, но это Джо тоже пришлось по душе.
Уже несколько дней Джо заряжался гневом на весь мир, как горючим, перебирал в уме обиды большие и малые, старые и новые.
Обида на Перри была не столь уж и велика, она лишь явилась искрой, воспламенившей другие обиды, и теперь огромный костер его ненависти на весь свет горел ясно, ровно, мощным пламенем. Джо вытаскивал из души и памяти все обиды минувших лет, как вещи из чемодана, тщательно сортировал их, как поленца, и подкладывал в костер, жар которого придавал ему все новые и новые силы. Что бы он не вспоминал, все как нельзя лучше подтверждало: с миром они враги, всем на Джо просто наплевать. Он не знал, почему так случилось, наверное, и в нем самом было что-то, что отвращало людей. И Джо пронизывало страшное, не укладывающееся в мозгу ощущение — он для всех чужой, даже для тех, кто живет с ним бок о бок, чужой с самого рождения, и нет ему места в этом мире.
Сморщив лоб от напряжения, он вглядывался в укромные закоулки своего прошлого, мучительно пытался понять людей, обращавшихся к нему, и не понимал их. Прошлое казалось зыбким, как болото: углубляясь в него, Джо шел с опаской. Он не задумывался над событиями минувших лет, а просто перебирал их в памяти.
И вот, прокрутив мысленно всю жизнь, он пришел к убеждению, что с самого рождения некие силы объявили его чужаком и постоянно вдалбливали эту мысль в его голову. И Джо сделал страшный для себя вывод — все, кого он знает или знал раньше, принадлежат к этим силам. Даже партнерам по любовным утехам — им, пожалуй, в первую очередь — было глубоко плевать на Джо. Получив удовольствие, они давали деру, да еще и посмеивались над тем, как искренне Джо шел им навстречу. И на них обрушился гнев Джо, ну, конечно, не только на них. Он загнал в один угол всех, против кого ополчился: учителей из школы, армейских командиров, красномордого хозяина кафе, шайку Адриана Шмидта и многих других — перечислять устанешь. В загон попадали и его однокашники, и хамоватые клерки, и незнакомые люди, грубившие, унижавшие и просто не замечавшие его.
Список разрастался, туда уже попали конторы, банки и библиотеки. Джо не понимал, чем там занимаются, а служащие, в свою очередь, смотрели на него с подозрением — то ли обворует, то ли просто грязи натаскает. В конце концов в список попал весь Альбукерке. Тут Джо решил копнуть глубже: если Хьюстон ничем не лучше Альбукерке, можно пари держать, что Гонконг, или Де-Мойн, или там Лондон, ничем не лучше Хьюстона. Наверняка так оно и есть. Джо развивал свою идею, и гнев скоро захлестнул всю карту мира. Но в этом потоке мыслей и воспоминаний возникали перепады и провалы. Какая-то махровая сволочь играла с его памятью в кошки-мышки. И вдруг он вспомнил Салли Бак.
