Итак, Аркадин не соврал. За мной следили ребята из сыскного агентства. Если не скупиться на денежки, эти чертовы ублюдки раскопают что угодно. Но как я сказал Мили несколько минут назад, каким бы путем он ни раздобыл свою информацию, от этого ничего не меняется. К тому же я рад был узнать, что Мили не замешана в это грязное дело. Потому что как-никак она была моим единственным другом. В целом свете.
Она протерла мне лоб одеколоном. Дала чистое полотенце и стакан воды, отдающей глиняным кувшином, в которых тут ее держат. Она потихоньку пыталась вновь завладеть мной.
— Да, Гай, знаешь, а я вспомнила еще то, другое имя.
— Какое другое?
Я не сразу понял, о чем идет речь.
— Другое имя, которое назвал Бракко. Женское. Софи.
Она произнесла это с некоторым триумфом.
— Софи? Какая Софи?
Она замялась.
— Софи какая-то там. Ну, иностранная фамилия. Я не расслышала фамилию. Похожа на русскую.
Я пожал плечами.
— Много нам пользы от этого имени. Да я и вообще выхожу из игры.
Не успел я договорить, как раздался стук в дверь. Мы, видно, здорово расшумелись среди ночи.
— Ладно, ладно! — грубо крикнул я.
Но стук повторился, и дверь открылась.
Старик портье, небритый, с заспанными глазами, сказал, что меня спрашивают по телефону. Это был полный абсурд, но спорить не имело смысла. Я вышел вслед за ним в темный глухой коридор, в конце которого на стенке висел древний аппарат.
— Алло. Что вам нужно?
Голос на другом конце провода был отменно вежлив.
— Мистер ван Страттен? Мистер Аркадин желает с вами переговорить.
Я не был уверен, что расслышал правильно. Неужто Аркадин так странно ошибся номером?
Да, именно его голос я услышал через мгновение. Он не стал тратить время на пустые любезности и с присущим ему сокрушительным спокойствием сказал:
— У меня к вам дело.
Что он имел в виду? Во рту у меня пересохло, и я опять почувствовал, как струйки пота стекают у меня со лба.
— Я говорю, у меня к вам дело.
У меня было что ему ответить. Я проглотил слюну, и в тот же миг услышал, как клацнула трубка.
Аркадин окончил разговор.
Мили стояла рядом со мной.
— В чем дело, Гай? Что случилось?
Я был совсем сбит с толку.
— Это Аркадин. Ничего не понимаю. Чего он хочет?
В темном коридоре было холодно и промозгло. Но нам даже не пришло в голову вернуться в комнату. Кошка, которую мы разбудили, такая же сонная, как портье, терлась об ноги Мили. Мили ждала от меня каких-то объяснений, а может быть, решения.
И тогда я услышал шум подъезжающего автомобиля. Дверь отеля отворилась, и вошел маленький человечек с топорщащимися усами. Он прикоснулся к форменной фуражке в знак приветствия.
— Мистер ван Страттен? Если вы готовы, автомобиль подан. Мистер Аркадин ждет вас.
Я почти конвульсивно пожал руку Мили, она в ответ сжала мою. Потом, не говоря ни слова, я вышел вслед за усатым в ночную тьму.
***
Дивный рассвет занимался над замком. Темные стены розовели, крыши деревянных домов сверкали, как старое золото, небо было чистым, как в день творения.
Но в самом замке еще царила ночь, и это впечатление усиливал запах горящих свечей, омаров, дыхания сотен людей, которые только что болтали, танцевали и пили здесь.
Гостиная и бальная зала были почти пусты. На полу валялись бумажные шляпы, розы, упавшие с дамских платьев, конфетти. Аркадин стоял, прислонившись к огромному камину, в окружении дюжины гостей.
Он сразу увидел меня и ждал, когда я подойду. Он что-то рассказывал. Старую байку про лягушку и скорпиона. В правой руке он держал бокал, и лакей наливал в него шампанское.
— «Мне надо перебраться через реку, — сказал скорпион лягушке. — Возьми меня себе на спину». Но лягушка знала, что такое скорпион, и отказалась. «Если я позволю тебе вскарабкаться на спину, ты меня ужалишь, а всем известно, что твое жало смертельно».
Взглянул ли он на меня, говоря это? Я не видел его глаза, но почувствовал, как его взгляд скользнул по мне с быстротой языка ящерицы.
— «Не будь дурой, — убеждал ее скорпион. — Ведь если я тебя ужалю, ты умрешь, а если ты умрешь, я потону. Логично?» Скорпион — мудрая тварь, а значит, знает логику. Лягушке пришлось признать, что да, это логично, и позволить скорпиону влезть на спину. Но когда они добрались до середины реки, вдруг…
Он поднял руку с бокалом шампанского, на мизинце которой блестело толстое золотое кольцо. Вторая рука была в кармане.
— …лягушка почувствовала резкую острую боль. Скорпион ужалил ее. Мышцы лягушки парализовало, и, опускаясь на дно вместе со скорпионом, она выкрикнула с последним вздохом: «Разве это логично?»
Лакей подал мне бокал шампанского.
— «Нет, — ответил скорпион. — Но что поделаешь. Я не могу с собой сладить. Такова моя натура».
Двое-трое гостей засмеялись каким-то нервным льстивым смешком. Я вновь почувствовал на себе взгляд Аркадина.
— Так давайте выпьем за тех, кто, как говорил Шекспир, верен сам себе… своей натуре, — сказал Аркадин, подымая бокам.
Был ли это вызов мне? Я выпил. Шампанское было ледяным и по-настоящему сухим, в горле у меня запершило. Аркадин погрузился в молчание, остальные тоже не говорили ни слова, и легкий огонек веселья, не успев разгореться, потух. Даже самые толстокожие поняли наконец, что пора убираться.
— Будьте добры сюда, сэр.
Это был голос слуги. Я поставил пустой бокал. Он вывел меня на террасу и оставил одного. Утро было по-прежнему чистым, но из кухни доносился жирный запах жарящейся пищи. Видно, усталая прислуга, не пожелавшая подъедать омаров и заливные языки, лакомилась тортильей. Я стал чувствителен к запахам, как беременная женщина.
К счастью, Аркадин не заставил себя ждать. Он повел меня за собой. Он был еще в смокинге, но тяжелый карнавальный плащ уже снял. Теперь он казался мне еще огромнее, чем раньше, возвышаясь надо мной примерно на полторы головы; он был так широк, что мне пришлось пропустить его немного вперед, потому что рядом мы не умещались на террасе. Я следовал за ним, как слуга.
Он не произносил ни слова, и ничто так раздражающе не действовало на мои нервы, как это его тяжелое молчание, которым он пользовался прямо-таки с научной изощренностью.
— Вы сказали, что у вас ко мне дело. Что за дело?
Под нашими ногами шумел поток. У меня высотобоязнь.
— Такое, какое только вам по плечу, мистер ван Страттен.
Он тщательно выговорил имя, которое, как ему было
известно, не было моим.
— Вы сказали, что можете представить мое досье со всеми подробностями.
Ну и дурак я был, вроде той лягушки, позволив вытащить себя на парапет. Несчастный случай — и концы в воду. Я, может быть, был единственным, кто перетащил бы его на другой берег, а он, зная это, все же ужалил бы меня. Как скорпион. Такова была его натура.
Во всяком случае, если наша прогулка над пропастью затянется, я, пожалуй, сам перекинусь через перила. Голова моя кружилась. Пришлось закрыть глаза.
— О самых интересных деталях вы, конечно, уже осведомлены.
Чтобы овладеть собой, я уперся глазами в массивную спину, которая, как экран, закрывала собой обзор. Понемногу я стал приходить в себя.
— Да, кое о чем. Человек вроде меня, много путешествующий…
— А где же вы бывали, мистер ван Страттен?
Слава богу, мы добрались до какой-то площадки. Я привалился спиной к сторожевой башне.
— Кроме прочих мест, в Неаполе.
Мне значительно полегчало. Утренний бриз высушил холодный пот, струившийся у меня по спине. Аркадин повернулся ко мне лицом.
— А теперь вот в вашем замке. Не всякому удается с глазу на глаз беседовать с самим великим Аркадиным.
Не знаю, удалось ли мне, как я того хотел, выразить, произнося это имя, ноту сарказма. Я хотел выжать все возможное из этой ситуации. И продолжал:
— Бракко умер. Но прежде, чем он умер, успел сказать кое-что. Может быть, то, что вам нежелательно было бы услышать.
Это был снайперский удар. Я ждал реакции. Ее не последовало.
— Так что же этот человек… Как, вы сказали, его звали?
— Бракко, — повторил я громко и со злостью в голосе.
— Что же этот Бракко меня не навестил?
Я опять начал терять контроль над собой. С его стороны это был тактический ход, желание вывести противника из себя, заставить его сделать ошибку.
— Бракко мертв. Я уже говорил. Он умер три месяца назад в Неаполе. Убит.
— Вами?
Вопрос был задан легким, чуть приглушенным голосом. Мне стало смешно.
— Неужто я похож на убийцу?
Аркадин сделал шаг мне навстречу. Черный костюм, борода, показная терпеливость в ведении разговора, утомительно скучного для него, — все это сделало его похожим чуть ли не на проповедника. Проницательные глаза и убежденность в том, что он вещал, это впечатление усиливали.
