— Ну, не стоит так себя недооценивать, — девушка холодно глянула на него, — один приз войны ты вполне себе выиграл.
— Ты только не подумай, что я жалуюсь, — мрачно усмехнулся он, — тем, кого ты видишь, я стал только по своему выбору. Ну и потому что оборотню в приличные места вход заказан. Зато во всяких гадюшниках тебя примут с распростертыми объятиями.
Гермионе захотелось прикоснуться к нему, и она борола в себе это желание весь длинный монолог егеря. Она знала, что нельзя этого делать. Все, что она могла сказать:
— Угу. Почему ты не остался у дяди?
— Мы поругались. Он на эту заварушку с шестерками Волди смотрел крайне отрицательно, — егерь закусил губу, подбирая слова. — И он очень меня просил подумать. И не делать. Мне нужно было доказать ему. Им всем. Что и оборотнем я чего-то стою. И возьму своё. Тот вчерашний школьник, с талантом зельевара. Он еще тут, он никуда, черт, не делся. Дядя не смог меня убедить. Я вылетал со всех работ, даже если мне удавалось какое-то время скрывать шерсть, то наступал день, когда меня выгоняли. Ну и я решил, что хватит. Пора быть тем, кем меня все считали. Темной тварью.
Повисла тишина. Скабиор понял, что никакой ответной реакции не последует и продолжил:
— Я много скитался по лесам, учился жить со своим оборотничеством. С самого начала не сильно понимал, отчего же они все так напрягаются. Мне по кайфу быть волком, по кайфу бегать по лесу. Это действительная магия, настоящая она внутри моего тела, для нее не нужна дурацкая палка! Я есть сама магия и сила, — горячечно заговорил он. Гермиона уставилась на Скабиора ведь он произносил те же самые слова, которые она думала говорить в Визенгамоте. Ее это несколько обескуражило. — Одну безумную ночь в месяц ты совершенно свободен! Ты бы знала, что это за чувство. Огневиски, полеты на метле, секс — ничто не сравнится с могуществом перевоплощения и безумством оборотнического восторга, — он говорил с таким жаром, что Гермиона испугалась, как бы веревки, что его удерживали, не воспламенились. Глаза Скабиора горели в полутемной комнате. — Надо было как-то крутиться и зарабатывать на жизнь. Лютный переулок очень в этом помогал. Там познакомился с Сивым и понеслось, — вздохнул он. — при всей своей тупости и отвратительном образе жизни, он тоже наслаждался своей сущностью. Иногда даже ставя волка внутри себя выше человека. Мне это нравилось в нем. Он сколотил стаю, набрал туда всех отверженных. Но потом Сивый стал лебезить перед Темным Лордом. Он хотел вот этот весь пакет — метку, ближний круг, маску дебильную. Ну и стаю втянул. Мне это вообще на хер не упало бы, если бы не пыльная работенка егеря. Лови да приноси. Это просто, я могу это понять. Никаких кривляний, свойственных волшебникам. Самым большим позером, кстати, был Темный лорд. Все эти собрания в Малфой мэноре, заигрывания со змей, лобзанья ручки. Тьфу! — егерь поглощенный монологом действительно сплюнул на пол.
Герми поморщилась, но слушать было весьма интересно. Она постаралась придать своему голосу больше нейтральности:
— Почему ты не ушел, если тебе не хотелось служить Волдеморту?
Скабиор закусил губу. От его беспрестанного ерничанья не осталось и следа.
— Я уже сказал. Мне нравилась эта работа, она не заставляла меня строить из себя кого-то другого. Долгие годы я охотился в лесах, изучил их. Для оборотня, не страдающего излишним самокопанием, ничего более хорошего не найти. Мне казалось, это честно. Мы бежим. Я быстрее — я победил. Охота хранила меня живым и давала силу. Первая официальная работа за столько лет жизни, да еще и на Министерство, ты представь, как это сносит крышу отребью магического мира.
Вот значит, что ты за зверь. Право сильнейшего. Никакой эмпатии. Эго, подпитываемое болью и унижением других.
— И развязывает руки? — с горечью спросила девушка.
— Да, — он посмотрел на нее спокойно и серьезно, кивнул. — Забавно, мой дядя сказал мне тоже самое, что и ты.
Вот так новость! Неужели нормальный человек в еще одной чистокровной псарне, подумала Герми, вслух же сказала нечто другое:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пий был против Волдеморта?
— О, да, — Егерь улыбнулся, но не своим обычным оскалом, видимо в его душе все же было место светлым воспоминаниям. И дядя был одним из них. — Лучше сказать, что Пий ненавидел Волди. Он, наверное единственный из нас, кто предугадал дальнейшее развитие событий. Ну, что змееныш нас просто использует и бросит в самое пекло битвы, обещая свободу и равенство.
— А разве это было не очевидно? — хмыкнула Гермиона.
— Представь себе, нет. Мы сильнее волшебников и должны были победить. В любом случае, терять нам особо нечего, — егерь мрачно усмехнулся. Теперь, когда они говорили без всяких ужимок, Гермионе даже стало интересно. — Пий очень меня просил уйти и из егерей, и из Армии. Но мне казалось, что я на своем месте. Мы так и не увиделись, до самой его смерти. Он умер в 1999. Пока я прятался.
— Мне жаль, — она не должна была сочувствовать этому, но по егерю было видно, что он любил Пия. И может быть это вообще единственное теплое, что было в его жизни.
Он удивленно глянул на нее и нервно сжал губы на несколько мгновений. Повисла тишина.
— Спасибо за сочувствие, — внезапно выдавил он, глядя в пол.
Девушка улыбнулась, что-то новенькое. Очередная игра?
— О, поверь, эмпатия — это нормально. Хотя ты знаешь, скажу честно, желания защищать оборотней, если они все такие же, как ты, у меня значительно поубавилось.
— Сивый умер, так что из самых херовых остался я, — он оскалился вполне безобидно и зашевелился в кресле, пытаясь устроиться поудобнее. Гермиона могла себе представить, как наверняка у него затекло тело от долго сидения в не самой удобной позе. Но предпринимать ничего по этому поводу не собиралась. Пока.
— А если бы ты сел в Азкабан, ты бы понял что ты оказался там не потому что ты оборотень, а потому что ты совершал плохие поступки и в современном обществе это наказуемо?
— Мы опять возвращаемся к листовкам Министерства. Я понимаю к чему, ты клонишь, ты хочешь, чтобы я признал себя виновным просто за то, что хотел жить нормально, как все волшебники жили столетиями, уже не говорю о гоблинах. Ты хочешь, чтобы я признал власть текущего закона над собой, да? — он снова распалился, от былого спокойствия не осталось и следа. — Покаялся и пошел в Аврорат. Потому что это было бы правильно? Это твой мир, девочка, — он опасно сузил ледяные глаза. — Он навсегда закрыт для таких как я, и эти игрушечные войны, что ты ведешь при Министерстве, якобы для нас — никогда не изменят основополагающий принцип — Тварь есть тварь. И я никогда не приму вашу власть над собой, — бешено прошептал он. — Я не для того вылезал из кучи мертвых корешей, чтобы кланяться в ножки Министерству за то, что нас уберут из учебников по Магическим существам.
Гермиона беспокойно смотрела прямо ему в глаза, стараясь понять эту извращенную логику. Она не могла.
— А зачем тогда ты вылез? Умер бы как волчий герой за свободу.
Скабиор смерил ее взглядом, цепким, ледяным и…грустным? Он уставился на нее исподлобья:
— Что за вопрос: зачем я вылез? Чтобы жить, потому что я не собирался умирать на том чертовом мосту. Я вылез, дорогая Гермиона, — она поняла, что он первый раз назвал ее не издевательским именем и вздрогнула, — чтобы еще раз увидеть тебя!
Под этим взглядом, одновременно горящим и ледяным, она съежилась, не зная, что сказать. Девушка боялась егеря, но в то же время понимала, что он сейчас находится в более уязвимом положении. Его пламенная речь опять накалила ситуацию между ними, и в частности предательские спазмы удовольствия внезапно вернулись в низ живота.
— Ты знаешь, я могу притащить тебя в аврорат и кинуть на ковер к Робардсу.
К ее удивлению, Скабиор кивнул:
— И будешь в своем праве.
— Тогда зачем ты так рискуешь своей бесценной свободой?
— Наша история ещё не закончилась, я хочу посмотреть к чему она приведёт, — Гермиона закатила глаза, егерь незамедлительно отреагировал, — И не надо отрицать того, что между нами что-то есть! Твой запах преследовал меня годами. Кроме того, ты затеяла реформы, нужно же хорошенько изучить предмет. Можешь писать оборотня с натуры, — мужчина усмехнулся, вальяжно поведя плечами, — Пожалуйста, я готов тебе помочь.
