В верхнем этаже домика хранятся остатки окон из слюды от прежнего дворца. По слюде изображены красками воины и горожане в разных костюмах, русских, но более голландских. Вероятно, сделаны в Голландии.
Тут же в особом столе хранится и указ Петра Великого, писанный его собственной рукой:
«Указ воеводам переславским.
Надлежит вам беречь остатки кораблей, яхт и галеры, а буде опустите, то взыскано будет на вас и на потомках ваших, яко пренебрегших сей указ.
Петр.
В Переславле, в 7 день февраля 1722 года».
Строгий указ, как видим, строго и исполняется.
Когда выйдешь из этого домика к берегу, открывается очаровательный вид на озеро, на город вдали, на монастырь Горицкий. День был прекрасный, ветер совсем утих, ровно и спокойно расстилалось голубое озеро и напоминало своим цветом отчасти лазурь средиземную. До сих пор я помню это впечатление. Странно, как мы не умеем наслаждаться тем прекрасным, которое у нас под рукой. Подумаешь: во 120 верстах от Москвы, по гладкому шоссе, которое скоро вполне будет окончено, лежит это прекрасное озеро с своими окрестностями. И никто из нас никогда не вздумает прокатиться сюда, чтобы полюбоваться на его чудные волны, заглянуть в его серебряное дно, посмотреть на прекрасные виды, его окружающие. Когда русская жизнь внутри отечества забьет сильнее, когда мы сознáем красоты и блага земли своей, когда от одного пустого комфорта, вкусных обедов и бесконечного преферанса перейдем к чистым и благородным наслаждениям мыслящей жизни – тогда под тысячами весел заплещут волны Переславского озера, запестреют разноцветные флаги судов, раздастся одна полная хоровая песня – и будут петь ее тысячи голосов. Это мечта, скажут мне. Нет, это сбудется непременно. Не все же нам дремать в праздной скуке! Не понапрасну же Бог расточил по земле Русской красоты Своей природы! Не для одних же сельдей существует Переславское озеро. Гуляла же по нем яхта Петра Великого – и раздавалась его потешная пальба. Церковь совершает по Трубежу и по водам озера торжественное плавание в лодках с хоругвями и иконами в шестое воскресенье после Пасхи, при звоне всех колоколов переславских, при пении клира, в сопровождении многочисленного народа. Если Церковь в своих торжественных молитвах освящает нам красоты природы, от чего же мы не пользуемся ими для благородных общественных наслаждений – и дремлют понапрасну воды озера, как дремлет там и наша русская жизнь, без мысли, без чувства, без песен и без чистых радостей? Отчего так сонны, и праздны, и скучны наши красивые города? Отчего как будто не для них эти голубые, многоводные реки, не для них густая тень лесов и широкое раздолье полей.
Последние часы в Переславле провел я в беседе с почтенными представителями владимирского и переславского дворянства. А. А. Б., слушавший у меня лекции словесности на первом курсе, теперь почетным смотрителем переславских училищ. В уездном 84 ученика и в том числе 12 дворянских детей, в двух приходских – по 56, в женском – 42 девочки. Молодые дворяне наши, живущие по деревням семейно, весьма охотно занимаются земледелием, не по системам Западной Европы, а практически, согласно с потребностями жизни и края. Отвлеченные статьи журналов по большей части не удовлетворяют их. Лучше бы было, если бы они писали сами по своим собственным опытам и наблюдениям и обменивались друг с другом такими сведениями.
Губернский предводитель владимирского дворянства сообщил мне много дельных сведений о своей губернии, которую, как видно, он изучает внимательно. Есть мысль прекрасная – составить местное археографическое общество для того, чтобы совокупными силами привести в известность, сохранить и поддержать, описать и издать в рисунках все памятники древности, которыми так богата Владимирская губерния. Пожелаем от души, чтобы это благородное предприятие исполнилось.
Встречаются иногда такие прекрасные мысли в нашем просвещенном сословии. Но есть препятствия к исполнению их – и более всего заключаются они в том, что западная цивилизация породила в нас множество нужд роскоши, удовлетворение которых для нас необходимо, потому что вошло в привычку и дает нам признаки внешней образованности, а между тем, обходится нам чрезвычайно дорого и отнимает средства для исполнения других высших потребностей.
Ростов
Солнце клонилось к закату, когда мы выезжали из Переславля. Влево расстилалось гладкое озеро, облитое солнечным светом. Монастырь Св. Никиты Переславского возвышался ближе к озеру на пригорке, окруженный болотистой почвой, которая напоминает о чуде святого. Неподалеку от дороги – каменная часовня и в ней крест, поставленный в память исцеления черниговского князя Михаила.
Князь был одержим тяжким недугом. Члены тела его расслабли. Много именья раздавал он церквам Божьим. Не было помощи. Вот услыхал он о чудо творце Никите и его исцелениях. Велел изготовить себе лошаков, взял с собой двух бояр да несколько слуг, поехал к Переславлю, расположился станом у города и забылся сном. Из монастыря Св. Никиты выходит бес в виде чернца, как будто за какой-то потребой. Князь повелел спросить его о святом старце: бес назвал Никиту обманщиком и скрылся. В отчаяние впал князь Михаил, не знал, что и делать. Еще мало прошел пути, опять встретил того же беса под видом другого чернца, который сказал ему то же слово и прибавил, что напрасно князь трудился, проходя такой долгий путь, сказал и исчез. Тогда Михаил заметил козни дьявольские и продолжал свой путь. За версту до монастыря нашел он место прекрасное и, приказав раскинуть на нем для себя шатер, послал боярина к старцу уведомить его о своем приходе. Снова тот же бес попался навстречу боярину, в образе рыжего и кривого чернца, с заступом в руках, и сказал уже, что старец умер и он его зарыл. Но боярин запретил ему молитвой преподобного чудотворца, и бес стал недвижим. Дошед до столпа, где заключен был Никита, боярин поведал ему о приходе князя, о тяжком его недуге и получил целительный жезл от Никиты. Князь, взяв жезл, возвратил внезапно силы, сам пошел к столпу, принял благословенье от старца и передал ему клеветы и козни беса. Святой наказал сего последнего тем, что велел ему три часа стоять, прилепясь к стене столпа; бес сознавался в своих обманах, клялся, что не будет делать пакостей людям и отослан был в бездну к отцу своему сатане. Князь же велел поставить крест на том самом месте, где был прощен от недуга и, одарив монастырь, уехал восвояси. А преподобный Никита не переставал и днем и ночью молиться за него, за священников, за иноков, за всех православных, о плодоношении земли, о избавлении от иноплеменных.
Крест, водруженный в часовне, стоящей на месте шатра, с изображениями по стенам внутри, напоминает о чуде исцеления. Самый столп Никиты стоит у большой дороги, которая и теперь пролегает согласно древнему преданию.
Чудное шоссе катилось под нами ровной гладью, да мы-то к сожалению не могли по нем катиться. Обывательская тройка тащила нас очень вяло. Вез крестьянин, живущий от Переславля за 50 верст. Он никогда не бывал в этой стороне, и все окружавшее приводило его в такое изумление, что он сам не понимал, где находится. Между тем деятельно убиралась дорога. Мужики скашивали по ней мураву. Рвы выравнивались в ниточку. Почтовые лошади тяжелым, огромным катком укатывали дорогу и крушили свежий щебень.
Новый европейский путь много изменил впечатления, вас окружающие. Мне было тринадцать лет, когда я в первый раз ехал из Переславля в Ростов. Помню, как из одного села мы переезжали в другое. Теперь дорога пуста. Села отошли в сторону. Соображения инженерные требовали таких изменений. Новые деревни, новые села выстроятся по новой дороге. В одном месте шоссе катится по топи непроходимой, где, конечно, никогда не бывала человеческая нога. Это чудо инженерного искусства. Наст шоссе на несколько сажень возвышается над болотами, которых влажные испарения обдавали нас пронзительной сыростью. Нельзя не любоваться этой смелой насыпью. Петровск, заштатный городок, где станция, выиграл много от шоссе. Домики так и подымаются друг за дружкой. Дом станционный очень красив и хорошо убран. Везде смотрители учтивые, предупреди тельные, с новыми формами цивилизации. Все пришлось по новой дороге.
Последнюю станцию к Ростову ехали мы ночью. Европейская цивилизация гладким путем своим убаюкивала меня в моем тарантасе и обеспечивала мой сон от толчков и других более неприятных приключений. Но вдруг и она разбудила меня неожиданным образом. У шоссейного шлагбаума потребовали мытищинского ярлыка, о котором солдат сказал, что могу с ним сделать все, что угодно. Как что угодно? Вот где его надобно отдать. Смотритель впросонках настойчиво требует ярлыка с меня, также полусонного. Давай искать, шарить по всем карманам, и в портфеле, и в записной книжке. Нет, так нет. Надобно было вновь заплатить что-то. В другой раз, коль случится, будем помнить.
