Вновь открылась дверь, двигая застоявшийся воздух по комнатушке, из тени вышел человек.
«Точно пацак!» – Выдал мозг Ани.
– Гхрабля? – Вопросительная интонация набора звуков подсказала Земной, что ее о чем-то вопрошают.
«Чего?» – спросили печальные глаза из-под отекших век.
– Гхрабля? Кхгрултху? – снова закаркал иномирянин.
«Ну не понимаю я тебя, чего пристал? Пить давай!» – Аня сложила из пальцев нечто вроде кружки для пива и отхлебнула воображаемого напитка.
Чатланин кивнул и отвернулся к плите, поколдовал над чем-то и протянул Ане вырезанную из цельного куска дерева кружку с водой. Недавняя утопленница приподнялась на локте, понюхала содержимое – вроде обычная чистая вода, отпила глоток, затем еще. Выпив до дна, почувствовала облегчение и усталость, кивнула в знак благодарности и снова упала на постель.
– Гхрабля? Кхгрултху?
– Ты повторяешься, друг, – просипела Аня. – Я тебя не понимаю.
Отрицательное мотание головой объяснило доброму существу больше, чем ее слова. Буркнув что-то под нос, хозяин лачуги удалился, а Аня, поддавшись слабости, снова провалилась в сон.
Чувство тревоги, посетившее девушку довольно скоро, заставило открыть глаза ровно за секунду до того, как кто-то отворил дверь за плитой. Снова шаркающие шаги и блеск металла в руках бабы-яги. Страх волной накатил на тело, вызвал остановку дыхания. Откуда только взялись силы – Аня подхватилась со скамьи, сделала шаг в сторону, но не выдержала нагрузки, ноги подкосились, и девушка осела на грязный пол. Старуха скривилась, оценивая маневренность больной, плюнула прямо в ноги и пошаркала прочь. Как оказалось – за подмогой.
Через минуту вяло сопротивляющуюся Аню за руки за ноги выволокли во двор: оказалось, девушку держали в пристройке к довольно большому одноэтажному строению, недалеко от загонов с животными. Вот откуда этот запах гнилья. Странно, что звуков из загонов слышно не было.
На улице стояла глубокая ночь: над головой затянутое тучами небо, ни единого проблеска луны или звезд.
Сил на сопротивление уже совсем не осталось, и, когда страшная баба снова подошла к Ане с ножом, девушка мысленно попрощалась с миром. Блеснула сталь, разрезая остатки тряпья на обвисшем на чужих руках теле, крючковатые пальцы сорвали лоскуты, царапая кожу. Аня тихо подвывала, не желая смириться с судьбой и стать наваристой похлебкой для людоедов.
В следующее мгновение девушку подхватили, высоко подбросили вверх и с громким шлепком опустили в огромный жбан, наполненный теплой водой. Вот тут сдерживаемые эмоции и выплеснулись наружу: как ни больно было кривить губы от плача, но Аня рыдала в голос – от боли, от обиды, от собственной глупости и разыгравшейся фантазии. Старуха только зыркала и сверкала глазами, пока терла кожу девушки подобием собственных волос.
Как закончилось омовение, Аня помнила смутно. Как несли ее, закутанную в простыню, в большой дом, как укладывали на относительно широкую кровать – не помнила совсем. Казалось, силы покинули навсегда, и нет уже смысла сопротивляться. Лучше сложить руки и плыть по течению.
Два следующих утра Аня просыпалась в отдельной комнате на собственной кровати. Каждое утро кто-то из страшных и нелюдимых обитателей дома приносил еду, разговаривал на непонятном каркающем языке и не разрешал выходить из комнаты. Даже нужду справлять приходилось по старинке – в ночной горшок.
Чем потчевали гостью, Ане было неизвестно, но силы возвращались. А с ними и желание жить. Два раза девушка пыталась объяснить, что она богата и сможет заплатить, если ее доставят домой. Два раза над ней смеялись, особенно когда Аня пыталась объяснить, что водит дружбу с крылатыми оборотнями. Так и не удалось выяснить, в какой стране оказалась горе-путешественница. Оставалось только ждать.
На третий день пребывания в безызвестности, после бесконечного мазанья лица жутко вонючими снадобьями, Аню одели в длинный балахон, подвязали его витой веревкой, связали руки и усадили на телегу. Кроме нее на повозку взвалили еще кучу барахла, некоторые вещи даже показались девушке знакомыми, двое пацаков, вяло переговариваясь, забрались на транспортное средство и, дернув поводьями, покатили прочь со двора.
Погода издевалась над настроением Земной: везли ее, скорее всего, на продажу, вместе с барахлом, а солнце светило, ласково касаясь загорелой кожи. Недавняя буря была знатной, возможно, не один корабль обрел вечный покой на каменных просторах гостеприимного берега. А эти стервятники, поживившись, теперь ехали на ярмарку.
Населенный пункт оказался совсем недалеко от «ранчо» падальщиков, но разительно отличался от временного места жительства Ани. Как контраст между черно-белым кино и стереоизображением в современных кинотеатрах. Город-порт, город-пирамида, он мимолетно напоминал о почти родных теперь местах в Южной Кельтии.
Главные ворота гостеприимно распахнуты, любопытствующие взгляды, каркающие звуки, раскалывающие голову на части, и усиленный контроль со стороны одного из пацаков. Любое неосторожное движение воспринималось толстячком как попытка к бегству и каралось незамедлительно – толчком в бок или ударом. Любая попытка возразить и сообщить о равных правах мужчин и женщин заканчивалась рычанием, плеванием и замахом лапы. Однако по лицу не били, что еще раз доказывало, что Аня теперь – товар.
По дороге девушка уяснила еще одну заповедь местного населения: место женщины – под рукой мужчины, на ней срывают злость. Торгаши расшаркивались друг с другом при встрече, женщины тенями следовали за широкими и не очень спинами. Аня незаметно для себя поддалась общему настрою и теперь разглядывала ползущий мимо город из-под насупленных бровей.
Камни, стены, прилавки, балдахины, закрытые окна, приоткрытые двери, шумные мужчины, грустные взгляды, удары хлыста и плач детей, грохот колес и монотонный шум прибоя, запах свежей и не очень рыбы, горящего угля и виноградных лоз.
«Сумасшедший коктейль!» – подумалось девушке.
Повозка остановилась перед огромными деревянными дверями в обычной для этих мест каменной стене. Шум улицы долетал до преграды, ударялся о серое безразличие и эхом отлетал в никуда. Казалось, за дверями – пустота, вакуум, поглощающий саму жизнь. Девушку грубо сдернули с повозки и поставили на ощетинившуюся колючими камешками дорогу.
Ворота и то, что скрывала преграда, Ане не понравились: гнетущая неизвестностью тишина, серые камни, хранящие секреты веков, потемневшее дерево, закованное в железо, – все вместе вызывало жгучее желание бежать куда глаза глядят не разбирая дороги.
– Что там? – шепотом спросила Аня.
Ответом ей были кривая ухмылка и беззвучное движение открывающихся дверей – дорога в темноту.
Зайти в прохладу с палящего солнца, вздохнуть с облегчением и тут же разочароваться: высокая стена и массивные ворота скрывали невольничий рынок. Причем рынок исключительно женский: рабыни, невольницы, служанки, танцовщицы, певицы, гейши… Аня впала в столбняк – только не рабство…
Поначалу глаза бегали в поисках знакомых лиц, но нарывались лишь на выражения несчастья, отчаяния и безнадеги. Устав от почти осязаемого горя, будущая рабыня опустила глаза и покорно продвигалась через людские ряды: откуда-то доносились визги, звуки пощечин, музыка и выкрики, гомон торговли и звон монет. Аня не смотрела, она слушала – искала знакомую речь.
Очередной толчок чуть не сбил несчастную с ног. Девушка подняла глаза – вокруг были только злобные мужские лица, изуродованные шрамами и оспинами, и девичьи босые ноги, выглядывающие из-под длинных серых балахонов.
Аню передали в чужие руки, сопроводив действие коротким каркающим изречением, и поставили в ряд с остальными. Неприятного вида тип, находившийся в двух шагах от девушки, осматривал потупившую взгляд блондинку. Откуда-то заползла злорадная мысль – вот бы Соль на ее место. Как только жирные пальцы коснулись бледной кожи, блондинка вскрикнула и разразилась проклятиями на своем поющем наречии, за что молниеносно получила удар под дых и свернулась калачиком. Довольный произведенным на зрителей впечатлением, работорговец подождал некоторое время, силой заставил девушку разогнуться и снова стал ощупывать несчастную.
Через пять минут противный тип дошел до Ани. Состояние отрешенности все не отпускало, брюнетка просто стояла и молча переносила издевательства над собственным «я». Обнаружив довольно короткие для женщины волосы, торговец живым товаром повернулся к продавцу и что-то рявкнул, заставив того лишь развести руками. Затем проверил уши, удивленно поднял мохнатые брови, когда обнаружил идеальные зубы.
Аня молчала, смотрела в одну точку прямо перед собой расфокусированным взглядом. Организм же отреагировал на следующие действия работорговца самостоятельно. Когда толстые пальцы попытались прощупать сквозь грубую ткань девичью грудь, Аня чихнула – громко, смачно, брызнув слюной прямо толстяку в лицо.
