— Тихон Михайлович, здравствуйте!
Конюх, чистивший лошадь, оглянулся, узнал Ваню и ладонью вытер концы губ, как будто растягивая их в улыбку.
— А-а! Ваня! Вернулся?
— Вернулся.
— Как погостил?
— Хорошо. Тихон Михайлович, дайте носилок до вечера.
— Чего?
— Носилок дайте.
— Носилок? Кому?
— Нашей бригаде, — со вздохом сказал Ваня.
— Бригаде? Погоди малость, я зараз приду!
Ваня с грустью посмотрел, как конюх освобождал от шерсти скребницу, и тихо вышел из конюшни.
Поджидавшие его ребята без слов поняли, что случилось худшее и что теперь они застряли надолго.
Настроение Тихона Михайловича бывало двух родов: молчаливое и говорливое. Могло случиться так, что конюх молча выслушал бы просьбу о носилках и, пожевав губами, коротко сказал: „Возьми. И чтоб зараз на место поставить“. На это ребята и рассчитывали, но случилось иначе. Теперь приходилось ждать и готовиться к большому разговору. Уйти и обидеть старика им не позволяла совесть. Ну и, конечно, расчёт.
Через несколько минут Тихон Михайлович вышел и, сощурившись от света, увидел уютно расположившуюся на перевёрнутых санях группу ребят.
— Бригада? — спросил он, присаживаясь на толстый чурбан — своё излюбленное место.
— Ага! — ответил Ваня.
— Что за бригада?
— Юннаты.
— А к чему?
В часы „говорливого“ настроения сам Тихон Михайлович предпочитал молчать. Он задавал вопросы и любил слушать. Для того чтобы сократить разговор, следовало отвечать как можно короче и скучней. Это было давно известно, и поэтому Ваня, как только возможно, сжал своё сообщение о бригаде юннатов.
— Вот что! А картошку привёз? — спросил Тихон Михайлович, скручивая цыгарку.
— Ага!
— Покажь.
— Она дома.
— В другой раз принеси.
— Ладно.
— С комсомольской бригадой соревнуетесь? — спросил старик.
— Нет.
— Надо соревноваться.
— Тихон Михайлович, мы с девочками соревнуемся и с городскими юннатами, — сунулся в разговор Боря и этим испортил всё.
Пришлось Ване рассказывать о шефстве, а затем снова отвечать на вопросы.
— У них там что… огороды?
— Нет. При школе участок.
— Много земли?
— Мало.
— Учатся, что ли?
— Учатся.
— Большая у них бригада?
— Не бригада, а кружок называется.
— Кружок? И что же они — для себя сеют или государству сдают?
— Не знаю.
Казалось, что при таких вялых, односложных ответах разговор должен скоро закончиться.
Но опять всё испортил Саша.
— Тихон Михайлович, — не выдержал он. — Мы торопимся. Дай носилок.
— А что вы торопитесь?
— Навоз надо нести.
— Зачем? В парники?
— Да нет. Нам старый надо.
— Зачем? — спросил старик и, к огорчению ребят, снова полез в карман за кисетом.
Выручила Марфуша, младшая сестрёнка Кости Замятина.
На конюшне она была своим человеком. Тихона Михайловича она звала дедом, он её — внучкой.
— Костя, а меня Полина не взяла, — плаксиво пожаловалась девочка, неожиданно появляясь из-за угла конюшни. — Она говорит, Марся забодает…
Колхозного быка по кличке Марс девочка очень боялась.
— Марфушенька! Внучка! Иди ко мне, светик! — обрадовался Тихон Михайлович, расплываясь в улыбку. — Не дам я тебя Марсу забодать. Иди ко мне, красавица…
Ваня сообразил, что наступил подходящий момент для прекращения разговора.
— Тихон Михайлович, а как насчёт носилок? — спросил он.
— Возьми носилки… Но чтобы зараз на месте стояли!
— А мы Марфушу в залог оставим, — сказал Саша.
Беспокоиться за девочку не приходилось. Сейчас она получит замечательные игрушки: уздечку с ярко начищенными украшениями и бубенчиками и колокольчики для дуги, которые выдавались только Марфуше.
Солнце уже перевалило за полдень, когда ребята с носилками подошли к хутору, где раньше жили Рябинины. Три года назад дом перевезли и поставили в один ряд с колхозными домами. Никаких признаков, что здесь когда-то стоял дом, уже не было.
— Это ты, что ли, ходил? — с тревогой спросил Ваня, заметив на белом снегу следы ног.
— Я, — ответил Саша.
Свернули. Ноги проваливались, и, как в болоте, под ступнёй хлюпала вода. Летом здесь всё покрывалось буйно растущими сорняками. Репейники и крапива вырастали выше человеческого роста.
Вот и куча. Она оттаяла. Это был уже не навоз. Лопата легко входила в рыхлый жирный перегной.
— Ребята! Червей-то! — крикнул Боря. — Эх, не взяли баночки!
— А в карман, — предложил Вася.
— Расползутся.
— А куда они денутся?.. Кладите на носилки, — сказал Ваня.
Носилки нагрузили с верхом и долго копались, выбирая крупных красных червей.
— Ну, ладно! Хватит! — остановил Ваня. — Кто понесёт?
Идти было далеко, и, на первый взгляд, груз казался не малым. Ребята, хотя и не очень охотно, но вызвались все.
— Ишь вы какие… Я тоже хочу нести! — сказал Ваня. — Мы сделаем так: Костя понесёт с Васей, а потом я с Сашей. Тебе, Боря, поручили лопаты делать. С тебя и хватит. Так никому не обидно. Беритесь!
Удивительное дело! Перегной оказался таким лёгким, словно на носилках лежал сухой снег. Это развеселило носильщиков.
— Ой, батюшки! Тяжесть-то! — простонал Костя. — Кишки надорвёшь… Ох-хо-хо!
— А зачем столько червей наклали? — сказал Ваня. — От них и тяжесть!
— Да вы представляетесь! — простодушно заметил Боря.
— Как представляемся? Смотри на следы. Даже вода из подошвы выжимается!
Боря посмотрел на тёмные отпечатки ног носильщиков, потом на свои и с недоумением перевёл взгляд больших и наивных глаз на Сашу. Тот не выдержал и расхохотался:
— Поверил! Честное пионерское, поверил!
— И совсем не поверил… — начал было Боря, но Саша не дал ему говорить:
— Не ври, не ври… Поверил! Все видели, что поверил!
И он преувеличенно громко захохотал. Остальные улыбались. У Бори от обиды заблестели глаза и на щеках выступил румянец. Недолго думая, он подскочил к Саше и звонко хлопнул его лопатой по заду. Смех оборвался. Ребята остановились.
— Ты что дерёшься? Сдачи хочешь?
— А ну дай…
— И дам!
— А ну попробуй!
Ещё мгновенье, — и ребята сцепились бы, но между ними встал Ваня. Он оттолкнул наступавшего Сашу и, повернувшись к Боре, вырвал из его рук лопату.
— Вы что, маленькие, что ли?
— А чего он дерётся? — петушился Саша.
— Мало ещё тебе! Сам первый начал… „Поверил, поверил“, — передразнил он приятеля. — А чего поверил, и сам не знает. А ты, Борька, рукам воли не давай. Мы как уговорились? Помогать друг другу. С другими деритесь, а между собой не смейте!
На этом ссора и кончилась. Бригада тронулась дальше. Некоторое время Саша и Боря дулись друг на друга и молчали.
— Ну, хватит вам! Сашка, берись! — скомандовал Ваня, когда они прошли половину дороги.
— Мы не устали.
— Довольно! Я тоже хочу нести! — твёрдо сказал Ваня и, забежав вперёд, остановил носильщиков.
Произошла смена.
Оттого, что Ваня превращал труд бригады в увлекательное занятие, которое даётся не каждому и которое надо заслужить, — работа показалась лёгкой и даже радостной.
15. Внушение
К обеду вернулся Николай Тимофеевич и застал бригаду девочек за занятиями.
— Та-ак! Вы что же… так с утра и не уходили? — с улыбкой спросил он. — Это что? План? Правильно начинаете. А какой урожай запланировали?
— Потом узнаешь, — сухо ответила Зина, опять чувствуя в тоне отца несерьёзное отношение.
— А кто же вам план-то будет утверждать?
— Сами утвердим.
— Ну, ну… — продолжал Николай Тимофеевич. — Сидите в комнате, разговоры разговариваете, планы составляете, а ребята навоз таскают. Они не разговаривают, а дело делают.
— Ну, что ты, папа, на самом деле! — обиделась Зина. — Они по-своему, а мы по-своему… Значит, по-твоему, никакого плана не надо, да?
— Нет, почему же? План — это не плохо, когда есть что́ планировать. А две картошки, как ни планируй, — всё две и будут.
Вместо ответа, Зина пожала плечами и направилась в свою комнату, но он удержал её за руку.
— Да ты не сердись. На сердитых воду возят. Я ведь шучу. Давай-ка лучше обедать. Мне некогда.
Зина молча накрыла на стол, нарезала хлеб и налила отцу щей. Пока он мыл руки, она условилась с подругами встретиться через час, и девочки разошлись.
— Ты, Зинуша, свою бригаду понапрасну не мучай, а то им быстро это дело надоест, — сказал Николай Тимофеевич, усаживаясь обедать. — Погода хорошая, у вас каникулы, ну и гуляйте. А то ведь я тебя знаю. Сгоряча ты готова горы своротить, а потом и остынешь. Положила картошку проращивать, ну и пускай она лежит. Придёт срок, — соберёшь бригаду… А так что? Из пустого в порожнее переливать…
