И каждый вечер Мария Ивановна думала о том, как расставить силы, куда и что завезти, чтобы победить в возможно более короткий срок.
Правда, в этом сражении был один крупный недостаток: отсутствие врага. Нельзя же землю считать врагом. А если врага нет, — значит, не будет ни яростного сопротивления, ни тяжёлых потерь. И всё-таки это сравнение ей нравилось.
Зина сидела в своей комнате за столом перед раскрытой тетрадкой, но не писала, а смотрела в окно. По щекам девочки катились крупные слёзы. Кругом было набросано много вырванных из тетрадки и скомканных листков бумаги.
— О чём ты плачешь?
Девочка вздрогнула, оглянулась и, застигнутая врасплох, закрыла лицо руками. Мария Ивановна нагнулась, подняла и расправила один из листков.
„Здравствуйте, Светлана и Серёжа!
Завтра кончаются каникулы, а вы ничего не написали. Потом вы будете заняты уроками, и тогда некогда писать. Наши колхозные пионеры очень ждут от вас письма, потому что мы с Ваней про вас рассказывали, какие вы хорошие, что даже обещали быть шефами…“
— По-нят-но! — протянула Мария Ивановна. — О чём же ты всё-таки плачешь?
— Ничего не выходит… — еле слышно созналась Зина.
— Это я вижу, — с улыбкой сказала девушка, собирая скомканную бумагу. — А может быть, ты написала бы сначала черновик, посоветовалась с Ваней?..
— А ну его! — сердито сказала Зина. — Он не хочет.
— Почему?
— От гордости… — всё так же сердито продолжала Зина, вытирая слёзы. — Мы, говорит, напрашиваться не будем. Пускай сначала сами напишут. Они обещали первыми написать.
— А это правда? Они обещали? — серьёзно спросила девушка.
— Да.
— Тогда я с ним согласна, — сказала Мария Ивановна, но сейчас же поправилась: — Во всяком случае, торопиться не надо. Времени прошло немного, и следует подождать.
Зина не возражала, хотя в душе и не соглашалась ни с Ваней, ни с Марией Ивановной. Она считала, что если ждать, то дружба может оборваться. „А что, если Серёжа со Светланой просто забыли своё обещание или потеряли адрес и ждут от нас письма?“
— А ты думаешь иначе? — спросила Мария Ивановна, словно угадав её мысли.
— Ну ладно, подождём, — неохотно согласилась Зина.
Мария Ивановна достала из кармана блокнот, устроилась за столом и стала приводить в порядок свои дневные заметки. Зина сунула в печку испорченную бумагу, подошла к окну и уткнулась лбом в холодное стекло.
Ясный морозный день подходил к концу. Последний день каникул, — завтра в школу. Солнце спустилось совсем низко. Перед домом росла берёза. Правый бок её был ослепительно жёлтый. Сверху над окном вытянулась длинная сосулька. На кончике её дрожала и переливалась разными цветами капелька. Вот она сорвалась и сверкнула перед глазами.
— Мария Ивановна, вы не знаете, почему маленькие дети любят сосать сосульки? — спросила Зина. — Вот которые на крышах? Я сегодня попробовала и совсем не вкусно.
— Может быть, тебе такая невкусная сосулька попалась? — пошутила девушка.
— Нет, верно?
— Не знаю, Зиночка. Когда я была маленькой, я тоже пробовала. А знаешь, почему?
— Почему?
— Из-за самого слова. Я думала так: наверно, эта льдинка называется сосулькой потому, что её следует сосать. Сосулька!.. Тогда я придумала ещё и другое слово — сосульдинка!
Снова тишина, и снова на кончике сосульки задрожала разноцветная капелька. Зина смотрела на неё и мысленно сочиняла письмо:
„Здравствуйте, дорогие шефы! Пишет вам колхозная девочка Зина Нестерова, про которую вы, наверно, и думать забыли. Разве не правда? Вы обещали написать письмо и до сих пор не написали. Я часто рассказываю нашим пионеркам, и все они рады, что у нас есть шефы. Погода стоит весёлая, солнечная, но зато холодная. Картошку мы положили проращивать, как нужно. Мальчики наделали много ящиков. Натаскали старого перегноя. Руководитель у нас хороший — Мария Ивановна, агроном. Она недавно поступила в наш колхоз работать, а раньше училась в Ленинграде и была пионервожатой…
Очень много хочется написать вам про дружбу между городом и деревней. Наша деревня теперь совсем не такая, как раньше…“
Зина не знает, какая была деревня раньше, но на лице у девочки заиграла улыбка, а в душе проснулась радость. Она мечтательно смотрит на яркую капельку, а губы шепчут…
Простые и нужные слова приходят сами. Хочется опять сесть за стол и взять в руки перо… „Но ведь мы решили подождать“, — думает она и успокаивается.
19. Первые ростки
Шумно на широкой улице колхоза „Дружный труд“. Раньше солнца встали сегодня ребята, собираясь в школу.
— Эге-ге-е! Костя-а!
— Картофельники-и! Собирайся!
Завидев выходящего из дома школьника, кричали во всю глотку. Встречая, хлопали сумками по спине. Девочки смеялись, взвизгивали.
Отправились с песней.
На школьном дворе необычайное оживление. Крики, беготня, игры… Со всех сторон стекаются ребята. Старшеклассники держат себя солидно, а малыши словно с цепи сорвались. Опасно пройти по двору. Того и гляди, собьют с ног.
Наконец двери школы открыли, и десятки ребячьих ног затопали по коридору.
Первый звонок. Медленно затихает гул голосов. Все надеются, что сегодня вместо уроков будут разговоры о каникулах и понадобится не меньше недели, пока школа по-настоящему „раскачается“ и занятия начнутся нормально.
Так было в прошлом году. И вдруг всё резко изменилось.
Школьники сразу обратили внимание на новые плакаты, которые висели в коридоре, в классах, в пионерской комнате:
„Родина требует образованных, знающих, дельных граждан!“, „Хорошо учиться — это священный долг советских ребят“.
Звонок еще продолжал трезвонить, еще не все успели сесть за свои парты, как в дверях появился учитель.
— Здравствуйте, ребята! — приветливо, но по-деловому поздоровался он и сразу взял журнал. — Садитесь! Пожалуйте к доске, Поленов… Миронова…
И началось… Двойка… Тройка…
— Что же вы распустились? Всё успели позабыть? Не дело, друзья… Пожалуйте к доске, Рябинин… Замятина…
Половину класса успел спросить. И никаких разговоров о каникулах, словно их и не было.
И начались напряжённые, трудовые дни. Школа, уроки, домашние задания, пионерский сбор… А где-то впереди — экзамены. Некогда думать ни о весне, ни о картошке.
Но вот прошла неделя, и стало полегче: ребята втянулись, „вошли в колею“.
Приближалось одиннадцатое апреля — день, когда по плану намечено было снять первые ростки.
Два дня дул тёплый, южный ветер, и температура, даже ночью, не опускалась ниже восьми градусов. Десятого апреля весь день лил дождь и уничтожил остатки снега. Теперь его можно было увидеть только притаившимся в канавах, на северной стороне построек да кое-где в лесу.
— Зина, работать слепо по календарю нельзя, — сказала Мария Ивановна, когда девочка перед уходом в школу принесла и показала ей ящик с клубнями, обратив внимание на то, что ростки очень большие. — По плану вы должны завтра срезать ростки, а надо было это сделать позавчера. Жизнь всегда вносит поправки в план, и надо самой следить… Ты бригадир. Весна приходит не по отрывному календарю.
— Да-а… — неуверенно протянула Зина. — А вдруг чего-нибудь испортим?
Мария Ивановна взглянула на бригадира и засмеялась. Она уже знала эту черту в характере девочки.
— Не бойся. Работать надо смело!
Об этом разговоре Зина сообщила Ване. Они условились собраться сегодня после уроков, чтобы обламывать ростки картофеля.
„А есть ли там ростки? Не загнила ли картошка в сырых опилках?“ — думали ребята, когда Ваня приказал всем прийти к нему после обеда. Никто ничего не знал, а Ваня на все вопросы отвечал коротко и делал таинственное лицо:
— Сам увидишь!
Так же вела себя Зина с девочками.
Всё это возбуждало любопытство, и немудрено, что, когда мальчики собрались в доме Рябининых, они с нетерпением ждали начала работы. К ребятам подсел дед. Тут же была и Марфуша, увязавшаяся за Костей. Из разговоров брата и сестры она знала о какой-то замечательной картошке, которая хранится у Вани и из которой нарастёт много-много — делая гора — другой картошки. Девочка залезла на скамейку и животом легла на стол.
— Ваня, а мне дашь посмотреть?
— Дам. Только не кричи, не шуми.
— А я тихая… Верно, Костя, я тихая?
— Да тихая, тихая… Замолчи!
Лукаво поглядывая на друзей, Ваня неторопливо вышел в соседнюю комнату, вытащил из-под кровати ящик и, вернувшись, торжественно поставил его на стол.
— Ого!
— Вот это да-а!
— Вон сколько!
В двух местах, где лежали клубни, из-под опилок вылезли пучки нежных, хрупких белых ростков.
— Раз, два, три… — вперебивку шёпотом начали считать ребята.
