Все началось в Соуэто 16 июня прошлого года, когда тысячи черных учащихся вышли на демонстрацию протеста против распоряжения правительства, согласно которому преподавание в школах должно было вестись не только на английском языке, но и на африкаанс, то есть на языке поработителей-буров. Однако этим дело не кончилось. После того как по рядам демонстрантов хлестнули пули полицейских, от самодельных зажигательных бомб запылали здания и автобусы. Раздались призывы прекратить работу, а те немногие, которые игнорировали их, вернувшись вечером после окончания рабочего дня в Соуэто, на месте своих домов обнаружили лишь дымящиеся головешки.
В первый же день первой забастовки автобусы и поезда, курсирующие между Соуэто и Иоганнесбургом и перевозящие ежедневно полмиллиона пассажиров, шли почти пустыми: более семидесяти процентов африканцев не вышли на работу. Жизнь в Иоганнесбурге, самом большом городе Южной Африки, выросшем на золоте, замерла. Улицы выглядели непривычно пустынными без всегдашней массы африканцев, подметающих тротуары, моющих окна, разносящих покупки, разгружающих грузовики, терпеливо ожидающих — неизменно терпеливо! — медленно ползущие грузовые лифты или очередных распоряжений белых боссов.
Последствия забастовки оцениваются по-разному. Часть предпринимателей признает, что оказалась в трудном положении. А вот премьер Форстер утверждает, что африканцы навредили только сами себе. «В результате забастовки деловые люди обнаружили, что у них слишком много ненужных рабочих рук. Естественно, они начинают принимать меры, — заявил он мне. — Черные должны понять, чем это грозит. Если они не будут дорожить своей работой, они ее потеряют».
Что же, труд черных действительно очень дешев в Южной Африке, и поэтому некоторые предприниматели не слишком задумываются, сколько африканцев им следует нанимать. Без сомнения, может быть сокращено довольно большое количество рабочих мест прежде, чем это серьезно подорвет экономику ЮАР. Но даже если оставить в стороне вопрос о полезности забастовок, сам факт их проведения явился триумфом для участников, ибо движение протеста среди черного населения Южной Африки пока не имеет сложившегося руководящего ядра. Его лидерами могли бы стать такие деятели, как адвокат из Транскея Нельсон Мандела (1 Нельсон Мандела — видный деятель национально-освободительного движения, основавший боевую организацию «Умконто вё Сизве» — «Копье нации».) и доцент по языкам банту Роберт Собукве (2 Роберт Собукве — создатель Панафриканского конгресса ЮАР.), но первый осужден на пожизненную каторгу, а второму запрещено заниматься какой бы то ни было политической деятельностью. Поэтому руководители борьбой против апартеида сегодня выходят в основном из среды молодежи, которой не исполнилось еще и двадцати. Это поколение выросло тогда, когда белые уже перестали быть хозяевами всей Африки. Однако сами эти молодые африканцы с момента рождения живут в обстановке притеснений и унижений со стороны правящего белого меньшинства. Одна мысль о том, чтобы мириться с этим до самой смерти, вызывает чувства горечи и протеста, которые, в свою очередь, делают молодежь более боевой, хотя это и не всегда одобряется родителями.
«Старшее поколение в Соуэто утратило контроль над своими детьми, — сказала мне активистка-общественница Эслина Шуеньяне. — Оно зачастую просто не понимает обиды и недовольства молодежи». Многие из людей старшего поколения родились и выросли в резервациях в сельской местности, где годами не было никакой работы. Если даже ребенок выживал, несмотря на голод и болезни, не было никакой гарантии, что взрослым его не сведет в могилу туберкулез. Поэтому мужчины покидали свои деревни, уезжали в «тауншипы», готовые на любую работу за любую оплату. В итоге сегодня в резервациях есть множество поселков и городков, где живут одни женщины да дети. Таких, как, например, Нкуту.
Без проблеска надежды
Нкуту — небольшой городишко в самом большом хоумленде — Зулуленде, в Северном Натале. По обеим сторонам дороги расстилалась коричневая выжженная равнина. Наконец, следуя за старым, дребезжащим автобусом, я въехал в Нкуту, где имелась маленькая, но чистенькая и уютная гостиница, принадлежавшая белому и обслуживавшая, конечно же, белых. Правда, самим африканцам в этом городишке крупно повезло: для них открыта небольшая больница. Она обслуживает территорию в 700 квадратных миль, на которой проживает 95 тысяч человек. Хотя согласно официальным правилам в экстренных случаях черным разрешается оказывать медицинскую помощь и в лечебницах для белых, в Южной Африке вовсе не редкость, когда человек умирает у порога больницы, потому что боязнь нарушить законы апартеида пересиливает у врачей профессиональный долг.
Кхатхазиле Тхусини, чья традиционная зулусская хижина прилепилась на склоне холма неподалеку от пыльной дороги, шестьдесят пять лет. Когда я подошел к Тхусини, она сидела на корточках перед большим камнем и что-то толкла на нем деревянным пестиком. Тут же копошились ее внуки и внучки под присмотром пяти дочерей. А самый маленький мальчонка сидел у бабушки на спине, крепко обняв ее за шею тоненькими, как спички, ручонками. Я узнал, что всего их в тесной хижине ютится пятнадцать человек, и среди них ни одного взрослого мужчины: сыновья и зятья уехали в «тауншипы» на заработки. Если бы они не присылали денег, все бы давно умерли с голоду. Может быть, на Новый год мужчины приедут навестить их...
По Закону о расселении по расовым группам африканцам запрещено селиться за пределами резерваций, установленных для каждого из племен. Пять миллионов человек, работающих в городах, живут в «тауншипах» по временным разрешениям, причем согласно параграфу 10, которого больше всего боятся черные рабочие, власти имеют право выслать любого из них обратно в хоумленд без объяснения причин. Добавьте к этому еще и то, что каждый африканец, достигший шестнадцати лет, обязан всегда иметь при себе особый пропуск, подтверждающий право его владельца находиться в той или иной местности. В отдельные годы за нарушение Закона о пропусках ежедневно арестовывалось больше полутора тысяч человек. Затем следовала высылка в резервацию.
— Правда, африканцы имеют право в течение семи дней ходатайствовать перед властями о пересмотре решения, и мы помогаем им в этом, — рассказывала мне Шина Дункан, председатель организации «Черные шали», ставящей своей целью содействие небелому населению ЮАР и вот уже больше двух десятков лет являющейся бельмом на глазу у правительства националистов. — Вначале наша организация называлась «Женщины в защиту конституции», но потом газеты переименовали нас в «Черные шали», потому что мы носили их в знак траура по нарушенным конституционным правам.
Штаб-квартира «Черных шалей» находится на Маршалл-стрит в Иоганнесбурге, и туда каждый день приходит много африканцев, нуждающихся в помощи.
— Вот взгляните на эту посетительницу, — миссис Дункан указала на молоденькую худенькую негритянку с испуганными грустными глазами. — Она из Амерсфорта в Трансваале. У нее нет никакого права находиться в Иоганнесбурге, и тут мы ничем не можем помочь. Эта женщина не замужем, но у нее двое детей, которых нужно как-то кормить. Следовательно, ей обязательно требуется работа. Тут есть два варианта: или вернуться к себе в резервацию, или нелегально остаться здесь. Первое исключается. Ведь это будет означать, что ей придется сидеть в Амерсфорте и смотреть, как дети умирают от голода...
Страшная правда заключается в том, что черные дети умирают в Южной Африке от голода, потому что правительство белого меньшинства обращается с африканцами, как со стадом скота. В Димбазе я побывал на большом пустыре, где, присмотревшись, видишь маленькие холмики, расположенные длинными рядами. У каждого — табличка с номером и фамилией. Последний номер в последнем ряду — 908. Столько негритянских детей похоронено на этом пустыре.
Они начали умирать в конце 60-х годов, когда Димбаза была отведена под африканский поселок для переселенцев, Согнанные с родных мест, попавшие в малопригодную для жизни обстановку (здесь невозможно было хоть как-то прокормить себя, да к тому же не хватало даже питьевой воды), эти переселенцы оказались на грани голодной смерти. Каждый день на пустыре появлялись новые, детские могилки. И когда на невысокий холмик бросали последнюю горсть земли, мать опускалась на колени и клала в изголовье игрушку. Часто это была кукла. Белая кукла.
«Черные дешевле машин»
Вскоре после прибытия в Южную Африку я поехал туда, откуда она ведет свою историю, — в Кейптаун. На мой взгляд, в мире найдется немного столь же своеобразных и внешне красивых городов, как Кейптаун, город на южной оконечности огромного континента, у подножия высоких гор, овеваемый свежим океанским бризом.
