Выделенные нам с Дуганом закутки для ночёвки и впрямь походили на закутки, разделённые тонкими деревянными перегородками, куда помещался лишь узкий топчан, откидной столик да трёхногая табуретка. Удобства общественные, то есть одна большая ванная на четверть вагона.
Впрочем, теснота и общая ванная заботили меня мало.
Несостоявшееся свидание с Люсьеном во сне расстроило куда сильнее.
Не могла же я его не заметить или не запомнить?
Наверное, нет. Хотя что я знала о том, как и почему работает эта способность амодара?
Дуган с утра выглядел мрачнее, чем накануне, косился на всех с неистребимым подозрением закоренелого параноика, твёрдо уверенного, что каждый что-то против него да замыслил, даже во-он тот чахлый кустик. Со мной поздоровался сквозь зубы и держался рядом скорее потому, что мы оба чужаки в племени и я, как-никак, носительница тела его дочери, а не потому, что внезапно проникся ко мне добрыми чувствами.
Мы позавтракали вместе со всеми в столовой и, пока в поезде и вне его шла подготовка к отправлению, я навестила Костаса. Возлюбленный Феодоры крепко спал, не потревоженный ни гонгом, ни шумом общей суеты, и казался уже не таким бледным и измученным. Бдеть подле него в ожидании, когда мужчина проснётся, я не собиралась и, убедившись, что Костас не намерен в обозримом будущем дуба давать, покинула лазарет.
Вскоре поезд тронулся в путь.
Ехал весь день напролёт и остановился, только когда сумерки начали опускаться на степь. Пейзаж за окном заметно не поменялся, каким был утром при отправлении, таким и остался к вечеру, всё то же неровное зелёное и охряное полотно, разбавленное белёсыми лентами ковыля, тянущееся во все стороны, покуда хватало глаз. Выше небо, то безоблачное, то прячущееся за набегающей мгновенно мглистой пеленой, да парящие в выси птицы. Другой живности я не приметила, всякие суслики и прочие грызуны наверняка попрятались, зверьё покрупнее, хищники и жвачные, тоже держались подальше от огромной грохочущей железяки на колёсах.
Первую половину дня я проторчала в зале собраний в компании насупленного Дугана, нахохлившегося, что мокрый воробей на ветке. Поди, уже не раз проклял тот день, когда сел за баранку этого пылесоса… пардон, то есть связался с оголтелой попаданкой, не иначе как по страшному недоразумению застрявшей в теле его дочери. Сидел бы сейчас дома в Исттерском домене, в тепле и уюте, кофий попивал бы да делами своими занимался, а не болтался со мной в экзотическом поезде, мчащемся по бескрайнему перепутью.
Во второй половине дня отсиживать зад на жёсткой скамье и вариться в котле собственных невесёлых размышлений мне надоело, и я отправилась донимать Шойда, продолжающего выполнять функцию охранника при незваных гостях. Когда ещё представится возможность разузнать побольше об этих перепутьях, тем более из уст людей, тут родившихся и выросших? Надеюсь, парень не вообразит, что я шпионка… да и секретные сведения, буде таковые, меня не волновали. Зато от информации общего характера я не отказалась бы. Мало ли, вдруг придётся на перепутье какое мигрировать в случае, если не выйдет из меня адары в законе?
Поначалу Шойд отвечал на вопросы уклончиво, кратко, явно заподозрив, что не может чужеземка интересоваться местной географией и историей просто так, без задних мыслей. Но постепенно понял, что не настолько сведения эти ценны, чтобы представлять угрозу для обитателей поезда.
Даже сами ветреные не знали в точности, сколько всего племён бродит по перепутьям. Количество их менялось, малочисленная группа могла примкнуть к коммуне побольше и наоборот, одно племя делилось на два. Количество людей внутри каждой группы также колебалось от двух-трёх поколений пары семей до населения целого городка. Периодически племена пересекались: для временного объединения, если в том была нужда, взаимопомощи, обмена всем от продуктов до информации и знакомства молодых. В другое племя уходили не только девушки, но и юноши – у ветреных не сложилось понятия, что в новую семью должна отправляться сугубо женщина. Встречалось и многомужество, и многожёнство, однако без фанатизма. Кочевая жизнь в здешних условия не предполагала содержания большого гарема, да и в самой многочисленной группе все всех знали, утаить что-либо на долгий срок невозможно, и проще взять вторую жену, чем заводить любовницу. К тому же в племенах походы налево при здравствующей супруге категорически не одобрялись.
Железные общаги на колёсах оказались изобретением недавним, пусть и появившимся раньше механизированных самоходок в доменах. В прежние времена ветреные передвигались по старинке, в повозках и верхом, да и по сей день оставались племена, лишённые металлической крыши над головой. Пришли нововведения с севера, где некий оседлый обитатель перепутья додумался изобрести прародителя нынешнего паровоза. В детали сего события Шойд не вдавался, то ли счёл, что информация эта не для ушей жительницы домена, то ли сам не знал всего. Равно как обошёл вниманием, как и с чьей помощью прототип модифицировался в локомотив, что теперь тянул три огромных вагона, кто и где их собирал и почему в доменах поезда так и не появились.
Географическими сведениями Шойд делился свободнее. В массе своей перепутья занимали большую площадь, но флора и фауна их не отличалась особым разнообразием. На перепутьях практически не встречались леса, горы и озёра, часть рек уходила на территорию доменов, зато можно было выйти к морю. На севере располагались заснеженные пустоши, освобождавшиеся от ледяного покрова лишь на пару месяцев в году, а далеко-далеко на юге, куда многие предпочитали не соваться, раскинулись пустоши песчаные. Джунгли ветреным были не то чтобы вовсе незнакомы, скорее считались некой экзотикой, существующей где-то совсем далеко, за пределами дальних доменов. И если знать особые места, то через них можно попасть в ближайшие к перепутью домены.
Нынешнее перепутье находилось южнее Бертерского домена, но севернее Фартерского. В принципе отсюда возможно попасть и туда, и сюда, однако путь неблизкий, да и поезд двигался в другую сторону.
Задумчиво посмотрев на меня, Шойд встал и вышел, а вернулся с желтоватой бумажной трубкой. Подозрительно поглядывая на Дугана, не обращавшего на нас внимания, парень развернул свиток.
Карта.
Расчерченная от руки, более схематичная, чем та, что я видела в «Книге доменов, перепутий и переломов», с доменами, отмеченными по минимуму, зато в подробностях нарисованными перепутьями. Они и выделены более крупно, словно занимали площадь, во много раз превышающую площадь каждого домена, а собственно домены ютились огрызками по краю.
Шойд показал, где мы примерно находимся. Я изучила местность вокруг и даже не удивилась, обнаружив жирно обведённый кругляшек с подписью Глос.
Похоже, далеко Костас и впрямь не ушёл.
Действительно не поделил что-то с населением Глоса? Полагать, что в невразумительное это пятно на карте сразу после нашего с Алишан отбытия свалился некий случайный путник, начистивший Костасу морду лица, было бы странно. Сомневаюсь, что в Глосе часто видят гостей… хотя для кого-то же гостиницу открыли. Пускай «Волк» выглядел не в пример лучше, но проходимостью постоялому двору Глоса явно уступал.
Я спросила у Шойда и узнала, что, вопреки представлениям жителей доменов, на перепутьях проживало куда больше людей, чем казалось с той стороны переломов, и не только ветреные. Оседлых тоже хватало, кто-то обосновался здесь давным-давно, кто-то по разным причинам покинул домен и ушёл на перепутье. Тем не менее, больших городов тут не было, и уровень жизни местного населения разнился не сильно.
Чем дольше я слушала Шойда, тем яснее понимала, что нападение на Костаса либо глупая случайность, либо абсолютно осознанное, спланированное событие. И сколько людей, не считая попаданки, знало, где остался возлюбленный Феодоры?
Двое.
Алишан и Виргил.
Конечно, Алишан могла сказать кому-то из родственников – или сказала, я, признаться, один хрен не помню, – но подсуетиться могли отнюдь не все члены Фединой семьи.
