Видимо, от боли он искусал до крови губы. Веки посинели и набрякли. Всем своим видом он напоминал связанную и брошенную наземь овцу, безропотно и безмолвно ожидающую смерть.
Рядом с юношей сидел человек с седой бородой, ко« торому на вид можно было дать около пятидесяти. Он заботливо обмахивал лежащего, тело которого время от времени вздрагивало.
Только через некоторое время, случайно подняв глаза, седобородый старик увидел остановившихся над ним людей.
Он легко вскочил с места, подбежал к ним и, схватив за стремя первого попавшегося всадника, быстро заговорил, прерывая свою речь жалобными стенаниями:
— Помогите! Спасите моего сына от страшной беды. Спасите моего единственного...
— А что с ним?
— Его хочет забрать смерть, — с трудом выговорил старик страшное слово. — С утра начался у него приступ, и вот до сих пор не отпускает.
Всадники сидели и молчали. Тогда седобородый опустился на колени и вновь принялся кричать, размахивая руками. В голосе его послышались сдерживаемые слезы:
— Милые мои, родные, неужели нет среди вас ни одного мусульманина?
Всадники не шелохнулись. Никто из них не решался произнести ни слова, хотя неожиданно заданный стариком вопрос взволновал их. Краешком глаза они поглядывали на главаря, ожидая его решения.
«О, Чоллек не прост. Вы еще не знаете его как следует, Чоллека», — подумал про себя атаман.
— Есть мусульманин! — крикнул он пронзительно, соскочил с коня и подошел к старику. Он взял его за руку, поднял с земли и принялся отряхивать с одежды налипший песок.
— Отец, не беспокойтесь, — сказал Чоллек торжественно. — Мы исполним свой мусульманский долг.
Он сделал знак, и табиб — лекарь Чоллека, который был немного знаком с медициной, подошел к лежащему юноше. Опустившись на колени, осторожно потрогал живот в нескольких местах, затем сообщил своему хозяину:
— Сердар, этого мальчика постигла более страшная беда.
— Что у него?
— Аппендицит.
— Дай лекарство. Табиб покачал головой.
— Тут лекарство не поможет. Живот необходимо он и до завтра не протянет.
При этих словах отец в отчаянии дернул свою бороду, вырвав белый клок волос.
— Ну тогда режь! — нетерпеливо проговорил Чол-лек, и конь его переступил с ноги на ногу.
Лекарь покачал головой.
— Нет, сердар-ага, я с этим не справлюсь. Нужно найти такого человека, который справится.
— Где ты его сейчас тут найдешь?!
— Резать и зашивать животы умеет русский дох тор, который проживает недалеко от районного центра, в селе, в доме учителя. Этот русский—христианин очень умелый. Только говорят, что он колдун, из-за этого его и возненавидел белый падишах... Из-за этого он и попал в кишлак, а иначе бы спокойно жил в городе.
Чоллек помрачнел, поняв, что дело неожиданно для него осложнилось. В душе он тысячу раз успел пожалеть во время сбивчивой речи своего лекаря, что назвался мусульманином.
Как говорится, не давши слова крепись, а давши — держись. Если теперь он не сдержит своего слова, будет нехорошо. Ведь все джигиты славятся тем, что слово у них не расходится с делом.
Ну, а почему бы ему и не сдержать слово? Вреда от этого не будет, а польза большая: он еще больше возвысится в глазах нукеров.
— Кто из вас знает дом этого учителя? — громко спросил Чоллек, обращаясь к всадникам.
— Найдем, сердар-ага, — проговорил высокий, ху дощавый парень.
Чоллек решил торопить события.
— Пересядь на хорошего коня, поедешь со мной, — велел он Иламану. Сердар привык к своему слуге и повсюду брал его с собой.
Вскоре Чоллек, худощавый парень и Иламан отдели лись от остальных и поскакали по дороге,
* * *
Семен Андреевич Иванов приехал в Среднюю Азию из Ленинграда в середине 1920-х годов. Он остановился в малонаселенном местечке, расположенном по пра вую сторону Амударьи.
Несмотря на то, что Иванову перевалило за сорок, он до сих пор был холост.
Усы, борода, волосы и даже брови Семена Андреевича были золотисто-рыжими, а глаза зелеными, как лист тальника. Потому дехкане и говорили о нем: «Семен-ага — самый русский, русский из русских».
Светлая, не подверженная загару кожа Ивана придавала его облику бледный, какой-то невзрачный вид. Когда он рассказывал соседям, с которыми подружился, о гражданской войне, в которой участвовал и был ра-нен, они подшучивали над ним:
— Семен-ага, вы рассказываете, как стреляли из пушки по врагу, а нам кажется, что вам даже сквозь камыш не пролезть!
Семен Андреевич только посмеивался на беззлоб-ные подшучивания соседей.
По специальности Иванов был хирург, но еще до приезда в Туркменистан он сменил профессию. Сейчас он занимался микробиологией.
С первого же дня своего приезда Иванов обосновался в одной из комнатушек небольшой квартиры молодого парня — местного учителя.
Комната, в которой жил Иванов, была забита большими и малыми колбами и бутылочками. В них переливались всеми цветами радуги тысячи химических соединений.
На столе стоял микроскоп, на котором Иванов исследовал различные образцы растений и почвы. Рядом стояли весы, сработанные настолько искусными мастерами, что, как говорили дехкане, на них можно было взвесить даже тихое дыхание спящего ребенка. Сам Семен Андреевич, когда у него спрашивали о весах, говорил о них:
—Да, эти весы очень чуткие, они точнее тех, на которых взвешивают грехи перед воскресением из мертвых.
Люди села удивлялись чистоте и порядку, парящим в комнате Иванова, где каждой вещи было раз и навсегда определено свое место. Некоторые из них специально приводили сюда своих жен и говорили:
— Смотри, мать, и учись, как нужно содержать дом.
В таких случаях Иванов подшучивал:
- Здесь ведь живет мужчина, и за домом он присматривает, чтобы порядок был. Значит, порядок в до ме, — дело рук не жены, а мужа!
У хозяина дома, молодого учителя, было очень много дел. Днем он в две смены учил детей, а вечером преподавал в школе для взрослых.
Дети учителя, близнецы Эсен и Хусейн, пятилетние сорванцы, все время пропадали у Семена Андреевича, так как отец всегда возвращался поздно. Они ни на минуту не отрывали внимательных взглядов с Иванова, который, водрузив на нос очки, возился с комарами, мухами и прочими букашками-таракашками, налов ленными в поле.
Когда темнело, Семен Андреевич зажигал два фо наря — работа у него была тонкая и требовала хорошего освещения.
Едва увидев, что Иванов снимает очки, дети уст ремлялись к нему и завладевали его правой и левой рукой. Семен Андреевич, приласкав детей, раздавал им конфеты и начинал рассказывать сказку про русского лесного медведя.
