Если же ты не будешь спать и пить с кем надо (с такими, как Мэри Джонс, олицетворённая анорексия, и её спонсор, лесное чудовище) или воровать (высокое искусство, требующее почти ежедневного совершенствования), то, возможно, у тебя не будет своей стены никогда. Но если ты не боишься ничего, это частично решит проблему. Можно обойтись без стены. Можно выйти от них на улицу, что не равняется „панели“ и „распиванию самогона под забором“. Подумайте сами, чему это равняется, если не разучились думать, ведь вам же четко и ясно сказали: никаких лишних движений. Мысли. И всего остального. Hey, baby, твои братья и сёстры во Христе следят за тобой. Они отсидели свои среднестатистические восемь часов на работе и досмотрели все телесериалы, им больше нечего делать, теперь они будут смотреть на тебя. Они уже прочитали в журнале про ярко-оранжевое бельё Мэри Джонс и теперь хотят краем глаза полюбоваться на бельё своих сестёр и братьев. Не утешай себя, моя любимая, тем, что вокруг „большой город“: с тех пор, как ты в провинции в девятом классе трахалась после уроков на парте малопонятно с кем, а к двери был придвинут учительский стол, и за стенкой всё слышал завуч, ничего не изменилось. У них всегда будет незыблемое мнение касательно цвета твоего белья, и не дай бог, если он им не нравится. „Все“ тем и отличаются от всех остальных, что у них на всё есть незыблемое мнение. Они всегда знают, как надо. Они врут, они не знают, как надо. Они всегда врут. Они знают, что „женщина не должна иметь столько любовников“ и „нормальной женщине не нравятся другие женщины“. Если ты бунтуешь, тебе должно быть пятнадцать лет, ты должна громко рыдать, бить кофейные чашки, воровать мамашину косметику и, устав ждать рок-музыканта на „Харли Дэвидсоне“, высовываться в окно и орать: „Е-э-э-эсть еще здесь хоть кто-то, кроме меня?!“ Другие варианты бунта для смотрящих-на-тебя неприемлемы и просто не укладываются у них в голове. Они не готовы к ним. Иногда смотрящие узнают о них — это, как правило, бывают краткие и поверхностные сведения, — и это забавляет. Как забавляло Уорхола, пока Валери не пришла к нему, чтобы его убить. Когда она подняла руку с пистолетом, это было одно из лучших лишних движений в мире; и пусть процент населения, именуемый „все“, думает, что лучшее — это движения дистрофичных бёдер Мэри Джонс. Это когда-нибудь закончится. Пусть они смотрят, мы привыкли. У них пока еще есть шанс досмотреть это до конца».
7
Миша смотрел американский матерный мультик, сделанный по образцу «Семейки Аддамс». Один мальчишка с карикатурной рожей дразнил другого, распевая на мотив американского народного кантри:
Твоя мамаша — сука!Твоя мамаша — сука!Ёбаная сука!
Возможно, просмотр этой ерунды означал подсознательное согласие с оценкой деятельности его матери как неадекватной.
Ася сделала вид, что приняла правила игры, если они были, и тоже не произносила ни слова. Ее лицо было безмятежным и слегка задумчивым, как у святой на итальянской возрожденческой картине. С таким лицом хорошо идти на казнь или в пустыню, а не полировать ногти, валяясь на постели. Вскоре припёрся Виткинд и помешал ей.
— Аська! — донёсся его голос сквозь двойную дверь. — У вас что, звонок не работает?! У вас не дом, а исчадие ада!
— Это не у нас, — ответила Ася равнодушно, — это у свекрови. Не знаю, почему она экономит на электрике.
— Нет, ну, блять! Звонишь, звонишь, свет горит, а толку — ни хрена. И ничего не чинят из принципа. Вы ещё дверь забаррикадируйте среди бела дня! — агрессивно посоветовал он.
— Ага. Как одна из моих соседок по московской общаге, которую потом из-за паранойи выселили. Придвинула к двери обе кровати и полдня орала, что в общежитии у всех СПИД, свинка и герпес. А потом меня спрашивают, почему я тогда такие чернушные статьи писала… Хочешь выпить?
— Щас, — сказал Виткинд, разматывая шарф. — Я тут такую вещь узнал! Ни черта не угадаешь! Знаешь, на ком женился Марик Шимановский? Я бы с ней спать не стал ни за что!
— Опять женился? — деланно-равнодушно осведомился Миша, убавляя звук.
— На ком? — спросила Ася, присматриваясь к Виткинду. Оделся он на этот раз, как луркморовское небыдло, в мятые вельветовые брюки и куртку из секонд-хэнда. Из сумки торчала свёрнутая вдвое газета «Вестник иудаизма». — На Кате Немченко?
— Нет! — возмущённо заорал Сергей. — Не скажу. Угадай.
— На белобрысой Марте.
— Ещё хуже! Ещё страшнее!
— Куда страшнее?
— Есть куда! Ещё страшнее! Ещё толще!
— Сдаюсь. На ком?
— Я вам сейчас его ёбнутые свадебные фотографии в интернетах найду. Совершенно жуткая баба. Да. Сука, он женился из-за денег! У него всегда на уме были одни деньги. Теперь я точно это знаю!!
Миша свернул окно с матрицидным мультиком и медленно вышел из комнаты. Наступила пауза.
— Пиздец, — прокомментировал Виткинд, оценив ситуацию. Правда, Ася была уверена, что он понял её очень по-своему, как и всё, что он понимал, если понимал. И не была уверена, что он об этом никому за ее спиной не расскажет.
* * *
— Не расстраивайся, — ободряюще продолжал Сергей, считавший себя чуткой и отзывчивой натурой.
— А ты бы на моем месте расстроился?
— Не знаю. Странно всё это. Времени-то до фига и больше прошло. Я думал, вам обоим уже на Марка плевать.
— Не твоё дело, извини, конечно.
— Нет, я всё понимаю, что можно планировать жить втроём, но с этим наркоманом…
— А ты не наркоман? Кто водил машину под бензедрином?
— У меня был выбор! — заорал Виткинд, отбрасывая «Вестник иудаизма». — Или я веду, закинувшись бензедрином! Или я не еду на работу вообще! И меня выкидывают! Ты же знаешь, что мой тогдашний начальник — козёл, а я в тот день был с жуткого похмелья.
— Несчастный Владимир Иосифович, — ностальгическим тоном произнесла Ася. — Как вы все его доводили, подонки. А что он такого плохого делал? Подумаешь, социопатия и алкоголизм. В наше время этим страдает каждый третий.
— Но это были его проблемы! И нечего их вешать на окружающих. Такие, как он, встают у меня на дороге чаще, чем маршрутные такси. У меня из-за них не жизнь, а сплошная метафизическая пробка. И жалеть каждую тварь этого калибра я не обязан.
— Да, я понимаю. Фейхтвангер сказал: «Когда тебе на голову плюёт человек в десять раз ничтожнее тебя, очень трудно сохранить самообладание и не наделать глупостей».
— Фейхтвангер знал, о чём говорит, — сказал Виткинд, успокоившись. — Всё-таки наш человек. В каждом из нас сидит Соломон, способный к каждому случаю присобачить притчу. Это он наверняка про антисемитов сказал.
— Это в общечеловеческом смысле.
— Какая ты стала невозмутимая, Ася, — подытожил Виткинд, как ей показалось, с явной завистью.
— Это потому, что я раньше часто возмущалась. Надоело. Всё равно толку нет. Кому в Германии нужны мои неврозы?
— Ну да. В Германию уезжают юберменши без неврозов и совести. А шлимазлы вроде меня остаются здесь.
— Почему ты заговорил об этом?
— А почему ты спрашиваешь?
— А почему ты говоришь тоном упрёка, будто мы тебе что-то должны?
— А почему люди вызывают меня для элементарных вещей типа определения почтового адреса по IP, как будто сами не могут это сделать, это же проще, чем розетку починить, — и при этом говорят со мной тоном упрёка и превосходства, будто они нобелиаты бродские, а я долбаный нищеброд?!
— Хватит, — сказал Миша, проходя в комнату. — Я у себя дома или на форуме кащенитов?
— Ты чё так долго? — переключился на него Виткинд.
— Да мать роется в моих вещах, из-за неё не мог найти один диск. Охуеть просто. Всё теперь на хуй запру.
— Итак, — торжественно сообщил Сергей, порывшись в интернетах. — Смотрите. Это его жена, зам директора вильнюсского предприятия по оптовым продажам опиума и мескалина. Эта их дрянь называется как-то иначе, но мне не выговорить.
— Боже, — тихо сказал Миша. — Я бы умер.
— Слушай, это правда пиздец, — сказала Ася Виткинду. — Это же какая-то… Галя Ройтман.
— Я тебя убью, — пообещал Миша.
— Ребята, — нервно сказал Виткинд, — давайте вы будете заниматься своими БДСМ-развлечениями без меня… Да, я бы тоже умер. Его предыдущая жена весила всего восемьдесят пять при росте сто семьдесят. А возможно, мы все трое ни черта не понимаем в женщинах. Кстати, Марк мне написал, что они с женой здесь, так что можете пообщаться.
— Нет, спасибо. Я и раньше с ним общаться не хотел. Ни черта не понимает в каббале, один претензии.
— Истинная каббала и поиск богатой толстой жены несовместимы. Грёбаный брод, что же ты такое слушаешь, Миша? От этого я бы тоже умер. У вас нет закурить?
— Разве что вот, — Ася протянула ему лотосовую сигарку.
