магии, которой в какой-то мере могла управлять. Заживали же на ней раны и… чего смущаться, за неделю сходили засосы.
Но он даже не заикался на эту тему. Боялся, что если снимет ремни, то рубец разойдется, снова начнет хлестать кровь, а помочь уже будет некому. Клариссу они прогнали, обычному врачу не по силам что-то сделать, единственный человек, имевший хоть какое-то представление о природе Зои — Дэйв — давно мертв. И Айкен оставлял все, как есть, даже старался не задерживать взгляд на темнеющей полосе стыка, тянущейся от ремня до ремня. Она в любом случае показалась бы ему красивейшей из всех на свете, даже если бы вовсе не была привлекательна — она вела его. Она была его личной Марианной и Жанной д'Арк.
Вивиана все еще не танцевала. Она стояла у стены, чуть наклонив голову набок, и наблюдала за кружащими по паркету парами. Эдмунд видел ее с противоположной стороны зала. Он сам уже вальсировал за вечер несколько раз: с сестрой и какими-то другими девицами, ни лиц, ни имен которых он не различил, словно пребывая в тумане… или под воздействием неких чар. Будто болезнь еще не до конца оставила его тело. Но это было не так — причина рассеянности и слабости молодого человека крылась в ином.
— Жаль, что Вы не танцуете, — пробормотал Эдмунд, когда подошел к Вивиане. Он не смог бы объяснить, как это случилось — не сами ли ноги его принесли к ней, не советуясь с остальным телом и разумом?
— Что ж, ради Вас я готова сделать исключение.
Ладонь Вивианы только легко дернулась — и оказалась в руке Эдмунда.
— Странно ощущать себя рядом с Вами, леди, — улыбнулся молодой человек, когда они закружились в вальсе. — кажется, я столько раз воображал себе это, и тут…
— Это всего лишь танец, — оборвала его Вивиана, глядя куда-то мимо уха партнера. Затем медленно перевела взгляд на его лицо и, помолчав, спросила: — Вы все еще любите меня?
— Всем сердцем.
— Я рада, что Вы сказали, что не «больше всего на свете». Это было бы ложью. Может быть, неосознанной, но…
Эдмунд опустил голову и сбился с шага, разволновавшись, отчего смутился до крайней степени. Другая пара чуть было не столкнулась с ними.
— Пожалуй, не стоит продолжать, — хором сказали оба: и Вивиана, и молодой мистер Купер. И оба же расстроились оттого, что танец не удался. Сразу же после этого происшествия девушка куда-то пропала, Эдмунд только много после обнаружил ее в саду, в тени лип.
— Вам не холодно? — спросил молодой человек с крыльца, и Вивиана вздрогнула, но лишь от легкого испуга.
— Мне здесь нравится больше, чем внутри. Я не против приемов, правда, но вот уже второй раз недовольна… ничем. Я устала от этого поместья, от этого тягучего, скучного времени. Каждая мелочь, которая тут случается, возводится в ранг великого события. Только на пороге ночи я чувствую что-то настоящее вокруг себя.
— Мне казалось, Вы не любите сумерки, — сказал Эдмунд. Вместо ответа Вивиана закрыла глаза и глубоко вдохнула холодеющий воздух. Только когда молодой человек спустился с крыльца, приблизился и коснулся ее плеча, она повернула голову и произнесла:
— Да, верно, не люблю. Но я будто обязана стоять тут, слушая, как внутри меня все тянет и гудит, как мне больно, не оттого, что этому есть какая-то причина, а потому, что она могла бы быть…
Эдмунд вздохнул, хотел было рассмеяться, сказать, что все это тоска, что надо ехать в Лондон, но разумно промолчал. Впрочем, Вивиана, казалось, и без того знала, как он отнесся к ее словам.
— Вы ведь не понимаете, о чем я. Должно быть, что-то подобное, как я сейчас, испытывают верующие в церкви, только в несколько раз сильнее. Как будто есть что-то прямо у тебя над головой, и рядом тоже, и ты можешь раскинуть руки и упасть в него, а оно тебя примет, но ты стоишь и не двигаешься с места, потому что тебе не дают этого сделать твои земные желания.
— Грешные, — подсказал Эдмунд.
— Да, — Вивиана вновь ненадолго закрыла глаза. — как, наверное, хорошо осознавать, что ты сотворен по образу и подобию Божию.
— Не уверен.
Эдмунд приглушенно и нервно рассмеялся, а Вивиана повернулась к нему лицом, теперь она улыбалась, нежно и насмешливо коснулась его носа и сказала:
— Просто Вы врач.
Вдалеке заухала сова, будто дав понять молодым людям, что они не одни даже там, где людские взоры не могут их достичь.
— Какое же здесь все-таки дикое место.
Молодой хозяин не понял, что хотела сказать девушка и неловко пробормотал:
— Я хотел привезти Вам мопса из Лондона…
— Молчите, пожалуйста, — Вивиана, поддавшись непонятному ей самой порыву, схватила голову Эдмунда руками и поцеловала его горячо, но кратко, затем отшатнулась, раскаиваясь, и потонула во тьме под деревом. Ошеломленный доктор Купер ощупал лицо, не веря, что оно принадлежит ему, обласканное так пламенно и долгожданно.
— Ничего больше я не могу Вам дать, — произнесла Вивиана. Голос ее рассеивался, словно несся со всех сторон сразу.
— Я не мечтал и о такой малости.
— Но ведь это Вы принесли в мою комнату сушеную ветку жимолости?
— Я только хотел сделать Вам приятное.
— За что Вы меня любите?
Эдмунд помолчал, облизывая губы.
— Я мог бы сказать, что за то, что Вы добрая, умная, заботливая, и в то же время свободная и дикая. За то, что губки у Вас выдаются вперед, словно Вы постоянно чем-то немного недовольны… Но этим я бы только оправдал свои desideria carnis1. Не скрою, — Эдмунд залился краской. — Вы достаточно начитаны, чтобы понять, что в моих чувствах к Вам есть… и толика низменного. Впрочем, нет… довольно большая часть.
Вивиана вновь выступила на свет. Лунные лучи осветили ее до пояса, оставив в рамке тьмы, словно портрет. Руки ее, сложенные у груди, белели — сильные и спокойные, как у кариатид перед входом в Ламтонское поместье.
— Это как во сне. Тебе кажется, что это — самое важное, что у тебя есть в жизни, а потом — бум! Ты просыпаешься и даже вспомнить не можешь, о чем думала минуту назад.
Эдмунд опешил, почти отшатнулся, изумленный. Он подозревал в Вивиане необузданную животную свободу — и вдруг наткнулся на, как ему показалось, столь крепкую стену нравственности, что почти почувствовал боль от ушиба.
— Простите, мисс, я не хотел Вас обидеть, — смутился молодой человек.
Девушка негромко рассмеялась.
— Я не обижена.
— Что ж… Вы спрашивали, почему я люблю Вас и,
