Но иногда девочка давала волю своему воображению. Она изображала желтое небо над красными холмами пурпурной пустыни; рисовала зеленую реку с красными берегами, над которыми на черном небе сияла оранжевая луна. Как все это выглядит на самом деле, ее не интересовало. Она рисовала то, что чувствовала, цвет стал средством для выражения этих чувств. Единственный цвет, который Изабель никогда не использовала, был ярко-синий.
Сибил Крофт прибыла в Санта-Фе из Дувра, штат Вермонт, мечтая об успехе. Робкой и незаметной Сибил очень важно было уметь то, что не мог больше никто другой. И таким умением для нее стало искусство.
Убежденная в том, что призвана отразить в своем творчестве героический дух Новой Англии, Сибил начала изучать соседей и их привычки. Наблюдая за ними во время работы, отдыха, во время молитвы, она постоянно делала наброски, стараясь ухватить суть характера своих героев. Результатом ее трудов стала хроника жизни простых обитателей Новой Англии – открытых, немногословных людей с развитым чувством долга и строгой моралью.
Поэтому неудивительно, что курсовую работу в колледже – серию произведений на одну тему и в одной и той же манере – Сибил представила пятью большими полотнами под общим названием «Просто Вермонт».
«Просто Вермонт» получил первую премию. В выпуске Беннингтонского колледжа 1955 года Сибил Крофт была признана лучшей.
Через месяц после окончания колледжа Сибил собралась в Нью-Йорк – пора было начинать трудовую жизнь, но тут у матери обнаружили рак. Следующие два года Сибил, ухаживая за матерью и мучаясь от алкоголизма отца, пыталась удержать на плаву «Крофтс лэндинг» – принадлежавшую ее семье маленькую деревенскую гостиницу. Как только мать умерла, Сибил немедленно покинула родные места.
Итак, Сибил прибыла в Санта-Фе и устроилась в Ла-Каса официанткой-барменшей. Через некоторое время она подружилась с Дюранами. Миранда посоветовала ей, как и когда лучше всего выставить свои произведения. Луис же, понимая, что работа в гостинице пробуждает у нее тяжелые воспоминания, рекомендовал ей пройти курс обучения в университете и получить диплом педагога.
– Работа преподавателя, – заключил он, – даст вам возможность получать за интересную работу приличную зарплату. При этом у вас останется время, чтобы писать картины.
С тех пор прошло десять лет. Теперь тридцатишестилетняя Сибил была уважаемым членом общины, входила в состав попечительского совета местной оперы, активно участвовала в работе художников, способствующих сохранению культуры индейцев, и была бессменным членом жюри различного рода вернисажей. Несмотря на то что ходили слухи о ее романах то с коллегой-учителем, то с инструктором по лыжам в Таосе и даже с университетским профессором, замуж Сибил так и не вышла.
То ли из прагматизма, то ли попросту потому, что у нее не было другого выхода, но со временем Сибил смирилась с судьбой. Оставив надежду завести семью, она заново оценила и свои перспективы. После нескольких неудачных персональных выставок Сибил поняла, что быть первой в выпуске еще не значит завоевать общенациональную известность. «Мой подлинный талант лежит в области преподавания», – решила она.
И вот когда Изабель исполнилось девять лет, Миранда попросила Сибил поработать с ней.
– Тебя, конечно, не назовешь новичком в полном смысле слова, – сказала ей на первом занятии Сибил, – но поскольку ты не получила формального образования, то придется начать с основ.
Изабель хотела было возразить, напомнив Сибил о том, что ее многому научила такая уважаемая художница, как Флора Пуйоль, и что ее первыми опытами руководила признанный всеми дизайнер Альтея, но промолчала.
– Большинство объектов соответствует четырем основным телам, которыми являются куб, цилиндр, конус и сфера. Хорошо бы ты рисовала их снова и снова, каждый раз варьируя так, чтобы они напоминали какие-то известные предметы.
К концу первого года обучения Изабель уже неплохо рисовала натюрморты, все изображенные ею предметы были хорошо узнаваемы и вполне пропорциональны. То же касалось и ландшафтов. В течение второго года обучения учительница и ученица исследовали бесконечные возможности цвета. За это время Сибил, как раньше Миранда, вполне убедилась, что Изабель отмечена искрой Божьей.
Единственным ее слабым местом, если об этом вообще уместно говорить на столь ранней стадии обучения, был портрет. Стремясь помочь девочке, Сибил посоветовала ей изображать проживающих в гостинице.
– Делай хотя бы грубые наброски, и то хорошо.
Нарисованные Изабель портреты производили странное впечатление. Можно было бы назвать их карикатурами, но карикатуры, строго говоря, обычно утрируют какие-то характерные особенности или дефекты лица, а в набросках Изабель ничего не утрировалось – она просто отмечала отличительные черты, опуская другие детали. Таким образом, лицо становилось каким-то незавершенным, но в то же время легко узнаваемым.
Особенно заинтересовали Сибил наброски к портрету мужчины, которого Изабель никак не идентифицировала. «Это просто лицо. Я его не знаю», – говорила девочка, однако сквозивший в ее словах страх тревожил Сибил.
Любопытство заставило ее поговорить об этом с Мирандой. Та тотчас достала из сейфа целую пачку порванных листков бумаги.
– Изабель нарисовала это сразу после убийства матери, – пояснила она.
Дело в том, что, узнав от Нины о рисунках Изабель у нее в дневнике, Миранда совершила в общем-то неблаговидный поступок – обыскала шкаф и мусорную корзину Изабель. Там она и нашла эти самые клочки бумаги.
– Я приняла их за автопортреты, – сказала Миранда. Сибил согласилась. Не было никакого сомнения, что Изабель нарисовала себя: маленькое овальное личико, искаженный криком рот, длинные прямые линии вдоль лица – очевидно, волосы. На рисунке, правда, не было ни носа, ни ушей, волосы росли только с одной стороны, но выражение лица читалось совершенно отчетливо: на нем был написан ужас.
– А вот это… ну… какой-то неизвестный. – Миранда протянула Сибил несколько перечеркнутых набросков.
На них был изображен тот же самый, что и на недавних портретах мужчина: квадратная челюсть, широко раскрытый глаз, застывшая усмешка на губах.
– Ее отец? – спросила Сибил. Миранда покачала головой. – Дядя? – Та снова ответила отрицательно. – Мне не нравится, что девочка пять лет рисует одно и то же лицо и не знает, кто это, – нахмурилась Сибил.
– Да уж, ничего хорошего в этом нет.
– Вы не против, если я покажу ее наброски своему приятелю в Альбукерке? – спросила Сибил.
– Что это за приятель?
– Он психолог.
– Если Изабель нужна помощь, – кивнула Миранда, немного смущенная тем, что сама не додумалась обратиться к профессионалу, – мы с Луисом должны быть в курсе.
Прежде чем показывать рисунки, Миранда вкратце рассказала доктору Ричардсу историю Изабель. Она посчитала нужным добавить, что, несмотря на то чувство тревоги, которое просматривается в последних набросках, девочку нельзя назвать несчастным ребенком. Она любит свою нынешнюю семью, часто смеется. У нее есть друзья. Изабель охотно помогает по дому, с нетерпением ждет занятий с Сибил и вылазок на природу с Мирандой. В школе у нее хорошие отметки. И наконец, по словам Нины, последние три года кошмары ей не снятся.
Ричардс поинтересовался, поддерживает ли девочка связь с родной семьей, и Миранда ответила, что Изабель раз в неделю разговаривает по телефону с Флорой и несколько раз в месяц получает письма как от нее, так и от Алехандро.
– Тому, что вы мне рассказали, и тому, что я вижу на этих рисунках, есть различные объяснения. Самое простое из них заключается в том, что девочка предпочитает портретам ландшафты, поскольку ей не хватает терпения подробно вырисовывать мелкие детали.
Миранда с облегчением вздохнула. Выражение же лица Сибил осталось скептическим и напряженным.
– По другой теории, вот эти линии как будто говорят, что девочка боится, как бы ее не бросили. В случае с Изабель это вполне вероятно.
Врач снова просмотрел ранние наброски, затем более поздние. Кроме портретов, Сибил также принесла сюда несколько рисунков. На них Изабель изобразила плотные облака на темно-синем небе; из-за тучи выглядывает полная луна; черноту неба пронизывает, нисколько не рассеивая при этом тьму, серебристая молния.
– Кроме докторов и диких животных, дети часто боятся грозы и темноты, – произнес Ричардс. – Учитывая те ужасные обстоятельства, которые ассоциируются у Изабель с грозой, вполне естественно, что ее страхи преувеличены.
Он придвинул к себе рисунки, на которых, по словам Миранды, были изображены Мартин и Альтея.
– Изабель очень любила своих родителей, – продолжал Ричардс. – А они были безжалостно вырваны из жизни. Потому-то она и чувствует себя брошенной и видит свое лицо незавершенным.
