из материнской тюрьмы и сейчас отбывает наказание в настоящей тюрьме за убийство матери.
«Но гостей я любила, потому что часто они становились моими спасителями. Ведь когда к нам приходили, бойкот автоматически прекращался и не возобновлялся после их ухода.
На улице мать тоже всегда держала меня за руку. Если я говорила что-то, что ей было неприятно, то она резко отшвыривала мою руку, ускоряла шаг и одна уходила домой, оставляя меня в недоумении позади. Я медленно плелась домой, зная, что меня снова ждет бойкот».
Мамина рука для Лены имеет несколько функций. Это и единственная связь с мамой, и рычаг управления, и метод наказания. При людях сжимание руки – это условный сигнал: «молчи, ни с кем не общайся». А без людей рука – это рычаг контроля и отсутствие свободы. Когда мать отшвыривает руку, то рука становится длинным поводком. Это сигнал – «ты в немилости, теперь бойкот». Это самое сильное наказание, словно жизнь останавливается. «Пошла вон, ты мне не нужна, я даже контролировать тебя не хочу». Лена теряет опору, теряет связь с матерью, а значит, и с миром, потому что всего остального мира больше не существует. Мать изолировала ее от этого мира.
Роль отца
«В детстве я часто задумывалась, почему отец никогда не вмешивался в “воспитательные меры” матери и никогда не спасал меня от ее “игр в молчанку”, он тоже молчал. Поначалу я думала, что он тоже боялся, ведь его она бойкотила не менее часто. Но сейчас я понимаю, что ему просто было пофиг. А возможно, он даже и не замечал изменений атмосферы в семье. Кстати, когда мать бойкотила его, то меня использовали в качестве посредника: “Иди передай отцу…”, “Иди скажи матери…” Иногда это длилось неделями».
Когда родители ребенка используют как медиатора, то он несет ответственность за обоих взрослых, и он себя чувствует виноватым перед ними. Это огромный груз, который ребенку не по силам. Это совершенно не детская функция – передавать сообщения – и неправильная практика.
Выясняется, что мать наказывала бойкотами не только дочь, но и мужа. Но молчаливый папа не спасает ребенка от бойкота матери, а тоже молчит. Он, как маленький ребенок, хочет сам избежать наказания и подставляет другого ребенка. Когда мать бойкотировала Лену, то это было временем передышки для отца. Ему спокойнее, когда мать игнорирует дочку, а не его. Такие родители не выполняют свою родительскую функцию по защите ребенка, а, наоборот, используют детей как живой щит, спасающий их от тирана.
Отец себя ведет так же, как в предыдущей истории вела Алина: морально отстраняется, чтобы оправдать себя и свое бездействие. Он сам себе говорит, что это нормально, Лена сама виновата. Обычно матери-тиранки требуют поддержки отца в воспитании детей: «Мы должны придерживаться одной линии в воспитании». Это отцу очень на руку и помогает решить моральную дилемму, дает оправдание, почему он не вмешивается, не поддерживает дочь. Ведь родители должны быть заодно! Он утешает себя мыслью, что это воспитание, и оно пойдет только на пользу ребенку. Так мать-тиранка лишает ребенка даже поддержки отца. По моим наблюдениям, очень мало отцов вмешиваются и защищают своих детей от матерей-нарциссов. Они находятся под полным контролем и управлением жены, не хотят с ней ссориться, сами не хотят переживать бойкот. Я не думаю, что он не замечал изменения атмосферы в доме, он просто эгоистично выигрывал себе перерыв.
Почему бойкот так тяжело воспринимается? Потому, что люди – существа социальные, и, когда их отвергают, они остаются без поддержки. С эволюционной точки зрения, человеку в одиночку не выжить – он обречен. Поэтому бойкот – это социальная смерть. Особенно это сильно действует в коллективистских культурах, где связи в группе очень важны. Мнение окружающих очень сильно влияет на психологическое состояние.
Как мать сама реагирует на игнор?
«Когда я только переехала в Европу, мать как-то незаметно для меня установила правило – я должна была писать ей каждый день, ну или хотя бы звонить в крайнем случае через день, но только в крайнем. И я, будучи послушной девочкой, ежедневно звонила и писала ей. Стоило мне хоть на один день отвлечься и забыть предоставить ей порцию новостей, как уже к вечеру она начинала обрывать телефон. А если он, о ужас, оказывался разряжен, то мне прилетали следующие имэйл-сообщения:
“Леночка, почему ты сбрасываешь звонки? Не пишешь, не отвечаешь. Я тебя чем-то обидела? Если тебе плохо, не хочешь писать, разговаривать со мной, просто напиши, что не хочешь этого делать, чтобы я не нервничала и не волновалась. У меня тоже есть проблемы, но я же на тебя это не выплескиваю! Пожалуйста, не делай мне еще больнее”.
“Леночка, если я тебя чем-то обидела – извини! Но только не молчи! Я схожу с ума, места не нахожу из-за твоего молчания”.
Но если я несколько дней подряд писала короткие сообщения, она называла их отписками и сетовала, что я совсем забросила мать. Ну да, конечно, у меня ведь муж, собака, сад, работа… матери совсем нет места в моей жизни. Разумеется, я старалась писать ей больше. Со временем мне стало казаться, что я не живу, а круглосуточно работаю ее личным корреспондентом».
Нарциссам нужны внешние впечатления, чужие новости, чужая энергия. Они смотрят вашу жизнь, как фильмы. Для них это пища, которой они наполнят свою пустоту. И теперь понятно, почему мать игнорирует и Лену, и мужа. Она сама страшно боится игнора, видимо, потому, что ее тоже игнорировали в детстве. Бойкот – это ее способ справиться с теми травмами, которые она когда-то пережила сама. Вместо того чтобы вылить свою агрессию по адресу – на свою мать или пойти в терапию, – мать выливает ее на всех остальных самых близких и игнорирует их.
«Однако сама она продолжала бойкотить меня как в детстве, хоть и не так часто. Когда я в 2012 году сообщила ей, что мы с мужем решили завести собаку, ее осуждению не было предела. Какие же мы безответственные, у нас же маленькая двушка, в ней едва ли мы двое помещаемся, а тут еще собака! И потом мы с мужем оба работаем, когда нам с собакой гулять? У нас не будет на нее ни сил, ни времени. Это же издевательство над животным!
Я ответила, что мы уже все обдумали и приняли решение. Тогда мать бросила трубку, не писала
