Анна ела с равнодушным видом, не глядя на Мегрэ.
А Маргарита обратилась к Жозефу:
— Скушай хоть маленький кусочек… Прошу тебя!..
Сделай это для меня…
А Мегрэ с полным ртом обратился к мадам Питере:
— Я мог бы ответить на ваш вопрос, если бы я руководил следствием, но ведь это не так… Не забудьте, что это ваша дочь попросила меня приехать сюда и попытаться доказать вашу невиновность…
Ван де Веерт беспокойно вертелся на стуле, словно хотел что-то сказать, но ему не давали вставить ни слова.
— Но ведь, в конце концов…
— Инспектор Машер остается хозяином положения и…
— Но в конце концов, комиссар, существует же иерархия… Он ведь только инспектор, а вы…
— Здесь я никто… Послушайте! Если сейчас я захотел бы допросить кого-либо из вас, то вы даже имели бы право не отвечать мне… Я поднялся на баржу только потому, что речник ничего не имел против этого… Случайно я нашел там орудие, которым было совершено преступление, и плащ, который был на жертве…
— Но тогда…
— Пока что ничего!.. Попытаемся арестовать этого человека. Может быть, это уже и сделано! Но только он способен защищаться. Например, он может сказать, что нашел где-то этот молоток и этот плащ и хранил их, не зная, что они собой представляют. Он может также сказать, что сбежал из страха… У него уже были неприятности с правосудием… Он знает, что ему труднее поверить, чем кому-нибудь другому…
— Да ведь это совсем неубедительно!
— Обвинение почти никогда не бывает убедительным, так же, как и защита… Можно было бы обвинить и других… Знаете, что я выяснил сегодня днем?.. Что Жерар, брат Жермены, уже целый месяц не знает, как выпутаться из скверной истории, в которую он замешан… Он задолжал всем… Хуже того! Его уличили в том, что он взял деньги в кассе, и пока он не выплатит этой суммы, у него вычитают каждый месяц половину жалованья…
— Это правда?
— Значит, можно обвинить его в том, что он погубил свою сестру, чтобы получить за это вознаграждение…
— Это было бы ужасно, — вздохнула мадам Питере, которая, слушая этот разговор, не в силах была есть.
— Вы-то его довольно хорошо знали, — сказал Мегрэ, повернувшись к Жозефу.
— Я с ним иногда встречался, давно уже…
— До рождения ребенка, не так ли?.. Вы несколько раз вместе совершали экскурсии… Если не ошибаюсь, ваша сестра даже сопровождала вас в эти пещеры… как их?
— Это правда? — удивилась мадам Питере, повернувшись к дочери. — А я и не знала.
— Не помню! — сказала Анна, не переставая есть и не сводя глаз с комиссара.
— Впрочем, это не важно… Но о чем я говорил?..
Не дадите да вы мне кусочек пудинга, мадемуазель Анна? Нет, не фруктового… Я остаюсь верен вашему великолепному рисовому пудингу… Это вы его приготовили?
— Она! — торопливо подтвердила мать.
И вдруг наступила тишина, потому что Мегрэ замолчал и никто не осмеливался заговорить. Слышались звуки жующих челюстей. Комиссар уронил на пол вилку и наклонился, чтобы поднять ее. При этом он увидел, что Маргарита поставила свою ногу в изящной туфельке на ногу Жозефа.
— Инспектор Машер — предприимчивый молодой человек.
— У него не очень-то умный вид, — заметила Анна.
И Мегрэ понимающе улыбнулся ей.
— У людей так редко бывает умный вид! Я, например, как только оказываюсь в присутствии возможного преступника, всегда стараюсь выглядеть идиотом.
Впервые Мегрэ позволил себе то, что можно было бы назвать откровенностью.
— Форма вашего лба не может измениться! — поторопился вежливо заявить доктор Ван де Веерт. — И для того, кто хоть немного занимался френологией… Послушайте! Я уверен, что вы ужасно вспыльчивый…
Трапеза наконец закончилась. Комиссар первый отодвинул свой стул, взял трубку и начал набивать ее.
— Знаете, что вам следовало бы сделать, мадемуазель Маргарита? Сесть за рояль и сыграть нам «Песню Сольвейг»…
Она колебалась, посмотрела на Жозефа, как бы спрашивая у него совета, в то время как мадам Питере прошептала:
— Она так хорошо играет!.. И поет!..
— Я жалею только об одном: мадемуазель Мария вывихнула себе ногу и потому не может быть с нами…
Сегодня я здесь последний день…
Анна живо повернула к нему голову:
— Вы скоро уезжаете?
— Сегодня вечером… Я ведь не рантье… Кроме того, я женат и моя жена уже теряет терпение.
— А инспектор Машер?
В лавке зазвенел звонок. Послышались торопливые шаги, затем стук в дверь.
Это был сам Машер, очень возбужденный.
— Комиссар здесь?
Он не сразу увидел Мегрэ, удивленный тем, что попал на семейное сборище.
— Что случилось?
— Мне нужно поговорить с вами.
— Вы позволите?
И Мегрэ, пройдя вместе с инспектором в магазин, облокотился о прилавок.
— Как мне отвратительны эти люди!
Машер, сморщившись, указал подбородком на дверь столовой.
— Один только запах их кофе и их пудинга…
— Ты это и хотел мне сказать?
— Нет. У меня есть новости из Брюсселя. Поезд пришел туда по расписанию.
— Но речника там не было?
— Вы это уже знали?
— Я это подозревал. Ты что, считаешь его идиотом?
А я нет. Он, должно быть, вышел на какой-нибудь маленькой станции, сел на другой поезд, потом опять пересел… Сегодня вечером он, может быть, будет в Дании. Или в другом месте… Может быть, даже в Париже.
Но Машер смотрел на комиссара, усмехаясь:
— Если бы у него были деньги!
— Ты что имеешь в виду?
— Да я все проверил. Этого человека зовут Кассен. Вчера утром он не мог заплатить по своему счету в бистро и ему отказались налить вина… Более того… Он всем был должен… Вплоть до того, что лавочники решили не допустить, чтобы его баржа ушла отсюда…
Мегрэ смотрел на своего коллегу с равнодушным видом.
— Ну и что?
— Я этим не ограничился. И мне было нелегко, потому что многих не оказалось дома… Я даже ходил в кино, чтобы кое-кого расспросить.
Мегрэ, покуривая трубку, забавлялся тем, что ставил гири на обе чаши весов, пытаясь добиться равновесия.
— Я выяснил, что Жерар Пьедбёф вчера занял две тысячи франков, поставив в виде гарантии подпись своего отца, потому что никто не соглашался дать ему денег, если подпишется он сам.
— И он встретился с речником?
— В том-то и дело! Один таможенник видел, как Жерар Пьедбёф и Кассен шли вдвоем по берегу, недалеко от большой таможни.
— В котором часу?
— Около двух…
— Отлично!
— Что отлично? Если Пьедбёф дал Кассену денег…
— Осторожнее с выводами, Машер! Ведь так опасно делать заключения…
— Во всяком случае, человек, у которого утром не было ни гроша, уехал с поездом, отошедшим после полудня, и с деньгами в кармане. Я был на вокзале. Он платил за свой билет тысячефранковой ассигнацией.
Видимо, у него были еще и другие.
— Или еще одна?
— Может быть, несколько, может быть, одна… Что бы вы сделали на моем месте?
— Я?
— Да.
Мегрэ вздохнул, постучал трубкой о каблук, показал на дверь столовой.
— Я пошел бы выпить рюмку можжевеловой… Тем более что нам поиграют на рояле!
— Это все, что…
— Ну пойдем… Тебе ведь нечего делать в городе в такое время. Где Жерар Пьедбёф?
— В кино «Скала» с одной фабричной работницей.
— Бьюсь об заклад, что они взяли ложу!
И Мегрэ с беззвучным смехом подтолкнул своего коллегу к столовой, где контуры предметов начали уже расплываться в сумерках. От кресла Ван де Веерта медленно поднималась струйка дыма. Мадам Питере убирала в кухне посуду, Маргарита сидела за роялем и меланхолично перебирала пальцами клавиши.
— Вы и в самом деле хотите, чтобы я играла?
— Да, я очень хотел бы… Сядь сюда, Машер…
Жозеф стоял, облокотившись на камин, устремив взгляд на затуманенное окно.
Зима пройдет,И весна промелькнет,И весна промелькнет.Увянут цветы,Снегом их занесет,Снегом их занесет…
Маргарита пела нетвердым голосом. Больших усилий ей стоило дойти до конца. Два раза она ошибалась в аккордах.
Но ты ко мне вернешься,Мой дорогой жених,И будешь ты со мной.
Анны уже не было в комнате. Ее не было и в кухне, где мадам Питере ходила взад и вперед, стараясь поменьше шуметь, чтобы не помешать пению.
Я сердце тебе отдала…
Маргарите не виден был мрачный силуэт Жозефа, который погасил свою сигарету.
Теперь, когда уже совсем стемнело, огонь горящих брикетов отбрасывал пурпурные отблески на все окружающее, в особенности на полированные ножки стола.
К великому удивлению Машера, который не смел двинуться с места, Мегрэ вышел так тихо, что этого никто не заметил. Он поднялся по лестнице, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна ступенька, и очутился перед двумя закрытыми дверями.
На площадке была почти полная темнота. Только фарфоровые ручки дверей образовали два пятна молочного цвета.
