— Ну, Муса, салам алейкум! Показывай товар, у нас мало времени.
— Сейчас, сейчас, — заторопился Муса, — самый лучший, девять штук!
— Всего девять? Должно было быть десять. Куда дел, признавайся?! Продал по дороге?
— Нет, нет, — оправдывался Муса, — девять было. Мне в Шарм-Эль-Шейхе девять дали. Не десять.
— Ладно, ладно, я пошутил. Давай, загружай!
— А деньги?
— Вот тебе деньги, как и договаривались.
— Добавил бы, смотри какой товар! Самый лучший!
— Я полагаю, что торг здесь неуместен! Давай, работай, у меня нет времени с тобой лясы точить…
На бессмертную воробьянинскую фразу Мусе ответить было нечего, да и что он мог сказать, если этим предложением побивали алчных торговцев уже около семидесяти лет…
Снова лязгнул засов, и я поспешила вжаться в угол фургона, искренне надеясь, что меня не заметят в кромешной темноте. Ничего, пересижу и с говяжьими тушами, и с телячьими, благо их всего девять. Доберусь как-нибудь до города, а там и домой, только чтобы не видеть и не слышать ничего!
Дверь открылась, и громкий голос весело произнес:
— Ну, девочки, проходите, рассаживайтесь. Это ничего, что темно, зато не на своих двоих, на машине поедете, как королевны. С ветерком!
В фургон стали забираться девушки. Они охали, стонали и рассаживались вдоль стен на лавках. И боже мой, как они пахли! Как гнилая овчина, как деревенский нужник, как рыбный прилавок!
— Девки! Неужели я сижу? — охнула одна, упав на лавку около меня. — Я не верю. У меня не пятки, а копыта в кровавых мозолях.
— А у меня растертость между ног, — застонала вторая. — и щиплется… Как мне плохо!
— Жрать хочу! — басом сказала третья. — И курить!
— Точно, — согласилась еще одна девица. — И не просто сигаретку, а с травкой… Все болячки, как рукой снимет.
— А у меня месячные начались, — донеслось из темноты. — Девчонки, у кого тампоны остались?
— Самим надо, — забасила та, что хотела есть и курить.
— Врешь ты, Оксанка, у тебя позавчера кончились. — Не жмись, жиды денежку дадут, ты себе еще купишь.
— Девки, куда мы попали? Паспорта отобрали, есть не дают, гонят, как скот через границу, и это еще цветочки…
— А ты что, Галь, поверила, что в гувернантки без секса идешь? Тебе сколько лет?
— Не твое дело, — огрызнулась Галя. — У меня мама там с ума сходит. Небось, уже похоронила меня.
И она зарыдала, уткнувшись носом в рукав платья, пахнущего навозом.
Я сидела, вжавшись в угол, ни жива, ни мертва, и хотела только одного: чтобы меня не заметили эти несчастные девушки, ринувшиеся в Израиль за счастливой жизнью и сладким куском.
И тут, как назло, зазвонил мой сотовый телефон. Первым моим желанием было выключить его, но я увидела на экранчике надпись «Дом» и ответила:
— Мама, ты где? Уже третий час ночи!
— Не волнуйся, я жива-здорова, — ответила я на иврите, сама не понимая, почему я это делаю. — Я скоро буду дома. Ложись спать, но дверь на защелку не закрывый. И ключ вытащи, чтобы я смогла отпереть.
— А почему ты со мной на иврите говоришь?
— Так надо. Все, бай.
Девушки притихли. Потом раздался тихий голос одной из них:
— Девчонки, к нам надсмотрщицу подселили.
— А по-русски она понимает?
— Эй ты! — окликнула меня Оксана. — Ду ю спик инглиш? Тьфу ты — рашен, я хотела сказать, рашен. Спикаешь или нет?
— У нее мобила… — протянула одна из девушек. — Маме бы позвонить…
И я решилась.
— Да, я говорю по-русски, — ответила я. — И я дам каждой из вас позвонить. По одной минуте. Будете называть номер, включая код. Понятно? А то у меня батарейка садится, надо, чтобы на всех хватило. И громко не кричите, шоферы услышат, а это делать нельзя.
Я ощутила себя «мамой» — надсмотрщицей-негритянкой из мюзикла «Чикаго». Та разрешала арестанткам за пятьдесят долларов сделать нужный звонок.
Обратная дорога прошла быстрее и веселее. Я набирала номер, девушки громким шопотом сообщали одно и тоже, мол, мамочка, не волнуйся, со мной все в порядке, я уже в Израиле, меня везут на машине на работу. Да, я здорова, деньги вышлю, пока, целую. И телефон передавался следующей жаждущей разговора.
После того, как все наговорились и я закрыла мобильник, воцарилась тишина. Девушки не знали, как ко мне относиться: то ли я надсмотрщица, то ли своя в доску. И я нарушила молчание:
— Девушки, расскажите, пожалуйста, каким образом вы тут оказались?
— А что рассказывать? — вздохнула в темноте одна из них. — У нас, в Ростове, минимальная зарплата двадцать долларов. Если бы не огороды… А у меня дочь.
— А муж? — спросила я.
— Что муж? Муж объелся груш. Пьет и лодырничает. Вот и прочитала в газете объявление, что набирают на работу за границу. Питание, полный пансион и триста долларов зарплата.
— И ты поверила?
— Конечно, хотя и понимала, что к чему. Кстати, зовут тебя как?
— Валерией.
— Так вот, Лера, знала я, что это за работа. И глаза закрытыми не держала. проституткой так проституткой — хуже не будет. Зато денег накоплю для дочки.
— А у меня муж из Чечни инвалидом вернулся, — сказала вторая.
— А у меня мать от рака загибается…
— А я домик хочу купить, — пробасила Оксана. — под Полтавой.
— Понятно, — кивнула я в темноте. — По-другому заработать никак не получалось.
— Верно, — вразнобой подтвердили девушки.
— И как происходил набор?
— Приехали в контору, — сказала девушка с сильным украинским гэканьем. — Там какой-то коновал осмотрел зубы, усадил на гинекологическое кресло, послушал сердце и написал «годна», как в военкомате. Потом нам купили путевки в Египет, но никаких пирамид мы так и не видели, а хотелось.
Ей вторила другая:
— У нас отобрали паспорта. Посадили в автобус — жуткую развалину, и мы тащились по жаре три дня. Еду надо было взять с собой, а воду наливали из каких-то канав — у двоих девчонок понос случился.
— А потом нас положили на какую-то телегу и забросали соломой. И так мы прошли границу. Все жутко боялись, что нас вытащат из-под соломы и отправят в египетскую тюрьму. Оттуда русские девушки выходят покалеченными и изнасилованными.
— А потом, когда мы перешли через границу, шли ночью по пустыне. А днем спали в палатке у бедуинов. И вот пришли. Что теперь будет — неизвестно.
— Не боись, подруга, — сказала бойкая Оксана, — если нам тут удалось с родными связаться, неужели какой-нибудь красавчик, которого ты обслужишь по высшему разряду, не даст тебе воспользоваться своей мобилой? Их евреи по три штуки на поясе таскают. В крайнем случае, вышлют обратно. Меня уже раз высылали. А так ничего, хозяин приличный попался, в парикмахерскую меня водил, чтобы я вид имела. Вот, по второму разу ходку делаю.
Я не видела их, но если бы здесь светила лампочка, то при ее свете мне бы было стыдно глядеть им в глаза. Мне нечего им ответить. Что сказать? Что они знали, на что идут? Ведь это враки, что девушки не соображают, чем им придется заниматься за границей. Они совершеннолетние и лишены иллюзий. Вполне вероятно, что их поймают и депортируют обратно. У меня не было ответа. И я спросила, только чтобы не молчать:
— И кто вами там занимался? Кто организовывал это бюро по переправке?
— Семен из Израиля…
— Кто?
— Так называли его сотрудники той фирмы. Нам сказали, что он обеспечивает наш переход границы.
— Кто-нибудь из вас его видел?
— Нет, просто нам говорили, что Сема за все отвечает.
Нет, таких совпадений не бывает! Сэм, которым увлеклась Ципи, будучи на раскопках, и Семен, который отсылал девушек через египетскую границу, — неужели это одно и то же лицо? Хотя имя не слишком редкое в Израиле.
Машина вновь принялась петлять, притормаживать, и я поняла, что мы въехали в город.
— Девушки, выручите меня, — я собралась с духом и решилась, наконец, сказать. — Дело в том, что я здесь, в этом фургоне, совершенно случайно. Так получилось, что я сюда попала и вы не имеете к этому никакого отношения. Сейчас я выйду и пойду себе в сторону, как ни в чем не бывало. Не заметят меня — прекрасно. Заметят — прошу вас сказать, что видели, как я мимо шла. Можете оказать мне такую услугу?
Девушки хоть и вразнобой, но согласились. И вовремя. Машина остановилась, послышались громкие мужские голоса, и, лязгнув, дверь фургона отворилась.
Даже рассеянный свет ночного уличного освещения резанул по глазам.
— Девушки-красавицы, вот вы и дома. Выходите, стройтесь по росту, сейчас проверим, кого нам прислали, — мужчина опустил лесенку, и девушки начали выходить.
Я вышла последней и сделала несколько шагов в сторону. Две девушки тут же повернулись так, чтобы своими спинами прикрыть мой путь отступления. Но, на мою беду, я высокого роста, и охранники тут же заметили несанкционированное отступление.
