Я совершенно ничего не помню о прыжке – только воду внизу, холодную, как жопа белого медведя. Сначала я еще пытался плыть, но потом выяснилось, что я могу стоять. Я пошел по воде на огни. У меня ужасно болела голова, и еще рыбаки на берегу дико меня доставали – надеялись, что я дам им пару долларов, и поэтому делали вид, что я в беде и они мне помогают: тащили меня на спине, как раненого, делали мне искусственное дыхание. Я дал им несколько промокших купюр, но их это не утихомирило. Когда они попытались растереть мне тело спиртом, я совсем потерял над собой контроль и дал одному из них по морде. Только тогда они ушли, слегка обидевшись, а я взял номер в «Холидей-Инн».
Всю ночь я не мог заснуть, видимо из-за джетлага, лежал без сна на кровати и пялился в телевизор. «Си-эн-эн» следила за процессом спасения самолета в прямом эфире, и я даже немножко разволновался. Я видел всяких людей, которых помнил по очереди в туалет, – они набивались в надувные лодки, улыбались в камеру и приветственно махали руками. По телевизору кажется, что они ужасно сближают людей, все эти спасательные операции. В конце концов никто не погиб, кроме одной девочки, да и она, как потом выяснилось, по всей видимости, была карликом, которого разыскивает Интерпол, – так что для катастрофы обстановка у них там была очень даже приятной. Я встал с кровати и пошел в ванную. Издалека мне все еще было слышно веселое и фальшивое пение спасенных. И на одну секунду сквозь глубину своего одиночества в печальном гостиничном номере я сумел представить себе, что нахожусь там, вместе со всеми, рядом с моей Шели, обнимаюсь с другими людьми на дне надувной лодки, машу в камеру.
Моя девушка нагишом
Снаружи светит солнце, а внизу, на лужайке, моя девушка нагишом. Двадцать первое июня, самый длинный день в году. Люди, проходящие мимо нашего дома, бросают взгляды, некоторые даже находят повод задержаться, – положим, им нужно зашнуровать ботинок, или они вступили в дерьмо и им вдруг позарез надо счистить его с подошвы. А есть и такие, кто останавливается безо всяких поводов, – честные как не знаю что. Некоторое время назад один такой даже свистнул ей, но моя девушка не обратила внимания, потому что как раз добралась до особо захватывающего места в книге. А тот, который свистнул, подождал пару секунд, увидел, что она продолжает читать, – ну, и ушел. Она много читает, моя девушка, но никогда вот так – снаружи и нагишом. А я сижу на нашем балконе, третий этаж, фронтон, и пытаюсь понять, каково мое мнение обо всей этой ситуации. У меня есть свои странности в том, что касается мнений. Иногда по пятницам к нам приходят друзья, спорят о разных вещах и здорово заводятся. Однажды кто-то даже разозлился, встал посреди разговора и ушел домой. И все это время я просто сижу рядом с ними и смотрю телевизор без звука, читаю субтитры. Иногда в пылу спора кто-нибудь еще может спросить меня, каково мое мнение. Тогда я делаю вид, что задумался и пытаюсь что-нибудь сформулировать, – и всегда есть кто-нибудь, кто захочет воспользоваться моментом и разразиться речью.
Но в этих ситуациях дело касается скорее общих тем, политики и тому подобного, а здесь все-таки моя девушка, и не просто так, а нагишом. Мне реально стоило бы, думаю я, иметь свое мнение по этому поводу. Из дверей дома как раз выходят Элизовы. Элизовы живут двумя этажами выше, в пентхаусе. Мужчина совсем старый, ему лет сто, не знаю, как его зовут, знаю только, что имя начинается на «С» и что он инженер, потому что рядом с обычным почтовым ящиком у них висит еще один, побольше, а на нем написано: «Инж. С. Элизов», и это не может быть она, потому что наш сосед по лестничной клетке сказал, что она налоговый инспектор. Она уже тоже не девочка, госпожа Элизова, а все еще красится в блондинку. Когда мы первый раз столкнулись с ними в лифте, моя подруга была уверена, что это вообще девушка по вызову, – мол, от ее одежды шел такой запах, вроде запаха химчистки. Элизовы останавливаются и смотрят на мою девушку, нагишом, на лужайке. Оба они – большие шишки в домовом совете. Колючая проволока вдоль забора была, к примеру, их идеей. Господин Элизов шепчет что-то на ухо своей жене, она пожимает плечами, и они идут дальше. Моя девушка даже не замечает, что они проходят мимо, она полностью захвачена чтением, погружена в книгу. А мое мнение, если я постараюсь и смогу его сформулировать, таково: что она себе загорает – это прекрасно, потому что загар подчеркивает ее зеленые глаза. А если уж ей загорать, так лучше нагишом, потому что если я что и ненавижу, так это белые полоски от купальника: все темное – и вдруг что-то светлое. Всегда такое чувство, будто перед тобой вовсе не та же самая кожа, а нечто синтетическое из спортивного магазина. А с другой стороны, сердить Элизовых тоже не стоит. Потому что мы всего-навсего снимаем тут квартиру, хоть и с правом продлить договор до двух лет, но все равно. А если они заявят, что мы создаем проблемы, хозяин может выставить нас отсюда с предупреждением за два месяца. Так написано в договоре. Хотя вся эта другая сторона не имеет отношения ни к какому мнению, и уж тем более не к моему, – это скорее своего рода риск, который надо принимать в расчет. Теперь моя девушка переворачивается на спину. Больше всего я люблю ее попу, но и грудь у нее – ого. Маленький мальчик как раз проезжает мимо на роликах и кричит ей: «Эй, тетечка, у тебя пизду видно!» Можно подумать, она не знает. Брат однажды сказал мне про нее, что она из тех девушек, которые долго на одном месте не задерживаются, так что я должен подготовить себя, а не то это разобьет мне сердце. Это было давно, года, я думаю, два назад. Когда тот тип свистнул ей там, внизу, я вдруг вспомнил об этом и на секунду испугался, что она встанет и уйдет.
Еще немного – солнце сядет, и она вернется домой. Потому что уже не будет света, под которым можно загорать и читать. А когда она вернется, я зарежу нам какой-нибудь арбуз, и мы вместе съедим его на балконе. Если это произойдет совсем скоро, мы, может, даже успеем к закату.
Бутылка
Два человека сидят в пабе, один из них чему-то там учится в университете, а второй раз в день ударяет по гитарным струнам и мнит себя музыкантом. Они уже выпили по паре пива и планируют выпить еще как минимум по паре. Тот, который учится в университете, весь из себя в депрессии, потому что влюблен в соседку по квартире, а у нее есть друг, ушастик, который ночует у нее каждую ночь, а по утрам, случайно натыкаясь на студента в кухне, всем своим видом изображает сочувствие его горю, отчего студенту становится еще тоскливее. «Съезжай с квартиры», – советует ему тот, который мнит себя музыкантом, благо у него богатый опыт избежания сложных ситуаций. И вдруг посреди разговора появляется какой-то подвыпивший тип, которого они раньше никогда не видели, с волосами, завязанными в хвостик, и предлагает студенту поспорить на сто шекелей, что ему удастся засунуть второго приятеля – музыканта – в бутылку. Студент сразу соглашается на этот спор, пускай и слегка дурацкий. И хвостатый в одну секунду засовывает музыканта в пустую бутылку из-под пива «Голд Стар». У студента лишних денег не водится, но спор есть спор. Он достает сотню, платит и продолжает пялиться в стену и жалеть себя. «Скажи ему что-нибудь! – кричит из бутылки его приятель. – Скорее, скорее, пока он не ушел!» «Что ему сказать?» – спрашивает студент университета. «Чтобы он вытащил меня, вытащил из бутылки, ну же!» Но пока до студента доходит, парень с хвостиком успевает смыться. Тогда студент платит, берет с собой бутылку с приятелем, ловит такси, и они вместе едут искать хвостатого. Совершенно очевидно, что хвостатый напился не случайно, он профессиональный пьяница, так что они обходят пабы один за другим. И в каждом из этих мест они заказывают выпить, чтобы визит не прошел зря. Тот, который учится в университете, заглатывает все залпом и с каждой новой порцией жалеет себя все сильнее, а тот, который в бутылке, пьет через трубочку – особого выбора у него нет.
К пяти утра, когда они находят хвостатого в пабе рядом с Эрмиягу, оба уже пьяны в стельку. Хвостатый к этому моменту тоже пьян в стельку, к тому же ему дико неловко. Он немедленно извиняется и вытаскивает музыканта из бутылки. Хвостатому очень стыдно, что он забыл человека в бутылке, поэтому он ставит приятелям еще одну, последнюю, выпивку. Они болтают о том о сем, и хвостатый рассказывает, что трюку с засовыванием человека в бутылку его научил один финн в Таиланде и что в Финляндии этот трюк считается совсем плевым делом. С тех пор каждый раз, когда хвостатый идет куда-нибудь выпить и оказывается без налички, он зарабатывает ее на спор. Хвостатый даже учит их проделывать этот трюк – уж очень ему неловко. И знаете что? Стоит хоть раз уловить, в чем тут финт, как все оказывается поразительно просто.
Когда студент университета добирается домой, уже почти рассветает. Прежде чем он успевает вставить ключ в замочную скважину, дверь распахивается, и он оказывается лицом к лицу с ушастиком, выбритым и надраенным. Прежде чем спуститься по лестнице, ушастик успевает бросить пьяному соседу своей подружки взгляд, в котором читается: «Ах, как мне жаль, я знаю, ты отправился надираться только из-за нее». А тот, который учится в университете, потихоньку ползет в свою комнату, а по дороге еще успевает взглянуть украдкой на соседку Сиван, которая спит у себя в комнате, свернувшись клубочком, с полуоткрытым ртом, как младенец. Сейчас она красива особой, спокойной красотой, красотой, какая бывает только у спящих, да и то не у всех. На секунду у него возникает желание взять ее такой, какая она сейчас, засунуть в бутылку и держать около кровати, – как бутылку с узорами из песка, которые когда-то привозили из Синая, как ночник для детей, которые боятся спать одни.
