и переливавшуюся в мареве статую Свободы в гавани.
– Интересы? – переспросил Элефанти. – Раньше там играли в бейсбол. Вот это мне нравилось.
Коп казался разочарованным и немножко испуганным, и на какую-то секунду Элефанти его даже пожалел. Его огорчало, что люди, даже копы, его боялись. Но иначе нельзя. За годы он натворил немало плохого, но только чтобы защитить свои интересы. Конечно, делал он и хорошее, но за это его никто не запомнит. Так уж устроен мир. Впрочем, этот балбес казался нормальным, так что Элефанти достал из кармана двадцатку, аккуратно сложил в пальцах левой руки, наклонился к окну и ловко выронил на пол, прежде чем отвернуться и ступить на тротуар. «Бывай, парень». Тот быстро умчал. Элефанти даже не проводил взглядом задние огни. Он смотрел в другом направлении. Старая привычка. Если один коп уходит туда, жди второго оттуда. Убедившись, что на улице чисто, он открыл кованую калитку, чтобы вернуться в сад перед скромным особнячком из бурого песчаника, затем аккуратно закрыл ее за собой. Как был в костюме, встал на колени и начал копаться в грядках, угрюмо раздумывая о стрельбе.
«Наркотики, – бушевал он про себя, пока копал. – Гребаные наркотики».
Помедлил, чтобы оглядеть цветник матушки. Окинул глазами разнообразие. Он знал их все: подсолнухи, смолевка, кудрявец, мухоловка, боярышник, лещина, чистоустник коричный и что это последнее, что он сейчас пересаживал? Женский папоротник, что ли? Папоротники не приживались. Как и лещина и боярышник.
Он наклонился и начал рыть. «Я единственный сорокалетний холостяк в Нью-Йорке, – думал он горестно, – чья мать коллекционирует цветы, как какой-нибудь хлам, а потом ожидает, что я пересажу любую ботву, какую она найдет». Но правда в том, что он не возражал. Садоводство расслабляло, и сад был ее гордостью и радостью. Большинство трав она собирала по заброшенным железнодорожным путям, канавам и в бурьяне, поросшем вокруг пустырей и фабрик района Коз. Кое-что вроде этого папоротника оказалось настоящим сокровищем: прибыло без пяти минут сорняком, а распустилось в полноценное растение. Элефанти поскреб у корней, вырыл папоротник, засыпал свежую почву из ближайшей тележки и нежно вернул растение на место с плавным мастерством, рожденным из опыта и практики. Недолго разглядывал дело своих рук, прежде чем перейти дальше. Как правило, позже мать проверяла его работу, но в последнее время она недужила и почти не выходила из дому, и в саду понемногу начали проявляться признаки запустения. Одни растения бурели и умирали. Другие нуждались в пересадке. Несколько растений по ее желанию перенесли в дом, в горшки. «По Бруклину что-то ходит, – объявила она. – Какая-то болезнь». Слон был согласен, только болезнь не та, что она думает.
«Алчность, – думал он саркастично, зарываясь в землю. – Вот что это за болезнь. Я и сам ее подхватил».
Две недели назад посреди ночи в товарный вагон на пирсе прибрел престарелый ирландец, пока Элефанти со своими людьми грузил в машину сигареты. Ночные визитеры и странные субчики были обычным делом на такой работе – где надо сгружать контрабанду с борта, хранить ее или перевозить туда, куда попросит клиент. Но этот посетитель был странным даже по меркам Слона. На вид около семидесяти. Одет в потертый пиджак с бабочкой, белая копна на голове. На лице столько морщин и бороздок, что Элефанти на ум пришла старая карта метро. Один глаз заплывший – видимо, навсегда. Сам худосочный и болезный и дышал как будто с трудом. Когда он вошел, Элефанти предложил сесть. Посетитель с благодарностью подчинился.
– Не мог бы ты помочь человеку в нужде? – спросил старик. Да еще с таким ирландским акцентом, что Элефанти понял с трудом. Несмотря на хрупкость, голос звучал ясно, и говорил старик солидно и уверенно, словно войти в товарный вагон одного из самых непредсказуемых контрабандистов Бруклина в три ночи – так же просто, как пойти в магазин и попросить фунт болонской колбасы.
– Смотря что за нужда, – сказал Элефанти.
– Меня прислал Сальви Дойл, – ответил старикан. – Сказал, ты можешь меня выручить.
– Не знаю никакого Сальви Дойла.
Престарелый ирландец усмехнулся и оттянул бабочку.
– Он сказал, ты можешь кой-чего перевезти.
Элефанти пожал плечами.
– Я простой бедный итальянец с компанией по грузоперевозкам, мистер. И сейчас мы заработались допоздна.
– Стройка?
– Где-то стройка. Где-то хранение, где-то перевозки. Ничего особенного. В основном арахис и сигареты. – Элефанти кивнул на несколько ближайших ящиков с ярлыком «Сигареты». – Тебе сигарет не надо?
– Нет. Вредно для горла. Я певец.
– Что за песни поешь?
– Самые лучшие, – беспечно ответил старик.
Элефанти подавил улыбку. Не смог удержаться. Казалось, старый хрыч и дышит-то с трудом.
– Тогда спой, – сказал он. Сказал шутки ради и очень удивился, когда старик размял шейные мышцы, прочистил горло, встал, воздел небритый подбородок к потолку, развел тощие руки и разразился роскошным чистым тенором, наполнившим помещение великолепными переливами песни:
Как помню, стояли мгла и мороз,
И взялся Гудзон в берег бить.
Наш пастор на дрогах девушку вез
В могилку ее уложить.
Накрыта Венера, закрыты глаза,
Однажды была Виллендорфа краса,
В неглубокой могилке лежит…
Он прервался из-за приступа кашля.
– Ладно-ладно, – сказал Элефанти, прежде чем тот продолжил. Двое ребят Слона, безостановочно таскавших ящики через вагон в поджидающий кузов грузовика, задержались, чтобы улыбнуться.
– Я еще не закончил, – сказал старик.
– И это сойдет, – сказал Элефанти. – А итальянских песен не знаешь? Например, траллалеро?
– Не знаю, врать не хочу.
– Это песни Северной Италии. Их поют только мужчины.
– Это пусть твои бульдоги поют, мистер. У меня есть кое-что получше, – сказал ирландец. Снова закашлялся, в этот раз раскатисто, затем взял себя в руки и прочистил горло. – Я так понимаю, тебе нужны деньги?
– Я так плохо выгляжу?
– Мне нужно отправить маленькую посылку в аэропорт Кеннеди.
Элефанти глянул на двух мужиков, которые замешкались, чтобы послушать. Они поспешили вернуться к работе. Теперь это бизнес. Элефанти пригласил ирландца пересесть в кресло рядом со столом, подальше от прохода.
– Я ничего не вожу в аэропорт, – сказал Элефанти. – Я занимаюсь хранением и небольшими перевозками. В основном для продуктовых.
– Это будешь властям рассказывать, – ответил ирландец. – Сальви Дойл говорил, тебе можно доверять.
Элефанти недолго помолчал, потом сказал:
– Последнее, что я слышал о Сальви, – что он кормит червей где-то на Стейтен-Айленде.
Ирландец усмехнулся.
– Но не когда мы с ним общались. Или с твоим отцом. Мы были друзьями.
– У моего отца не было друзей.
– Когда мы все были гостями штата, у твоего отца хватало друзей, упокой Господь его вечную душу.
– Если нужна Стена плача, вот тебе стол, – сказал
