– Я в центре живу, первый дом от кинотеатра, девятая квартира. Запиши. Жду ровно в два. Если, конечно, не шутишь.
Сомневается активисточка, боится, как бы ее стряпня даром не пропала, и проверить нельзя. А Настя такие сомнения век бы слушала. То ли еще завтра будет…
Домой возвращается с легкой душой и легкой сумкой. Пять бутылок приносила и все успела пристроить, – вот так надо работать. Осталось хорошенько выспаться, чтобы идти на званый обед и свежей, и веселой.
Только в доме почему-то светятся все окна, и музыка даже с улицы слышна. Неужели сестрица отважилась принять гостей?
Гости… да не те. Настю встречает Зойка. Та самая, которую Людмила упорно отваживала от дома. Разгадать-то разгадала, но отвадить не смогла. Унюхала лиса, где вкусным пахнет, и подкопала с другого бока. С матерью сорвалось, она дочку подкараулила.
Верка принимает своих друзей. Она сегодня, если не царица, то, самое малое, атаманша. Сидит в широкой мужской рубахе, завязанной узлом на животе, и курит. Рядом с ней голый по пояс парень. На плече у него яркая татуировка. Крепкий парнина, только физиономия очень тупая. Выставляясь перед Настей, Верка обхватывает парня за шею, а потом, посчитав, что этого недостаточно, забирается к нему на колени.
– Ну, что уставилась, тетушка, мужика в первый раз видишь?
– Ладно, Верк, не выступай, – успокаивает Зойка, – всем хватит и выпивки, и мужиков.
И верно, по другую сторону стола сидят еще двое, словно заранее о Насте позаботились, знали ведь, что к ночи вернется с работы.
– Я девка не жадная, – смеется Зойка, – одного могу уступить. Любого, на выбор.
– Только не меня. Я не бабник, я – алкаш, – предупреждает парень с челкой, нависающей на раскосые глаза. Для убедительности он сгребает со стола ополовиненную банку и прижимает к груди.
А спиртик-то из запасов Людмилы. Отыскала доченька маменькин тайник.
– Не ломайся, Толян, посмотри, какая у меня тетушка, и мужик у нее в Америке.
Верка заводит Толяна, а заводится парень, у которого она сидит на коленях.
– Симпотная. Не тетушка, а мечта.
– Я тебе покажу мечту.
Верка хватает его за волосы и старается повернуть лицом к себе. Парень медленно поднимает руку, кладет ладонь Верке на плечо и давит, пока она не отпускает волосы.
– Спокойно, кроха.
– Отпусти, паразит.
– Еще раз вцепишься, хуже будет.
И атаманша помалкивает, не по нутру ей такое молчание, – тушь на глазенках от злости расплавилась, а губа все равно закушена, знает, видно, характерец своего кавалера.
– Да поставь ты банку, дурак, прольешь! – кричит Зойка.
Пьяный Толян еще крепче прижимает банку к груди, а уязвленная Верка старается напомнить, что хозяйка в доме все-таки она.
– Лей, Толян, не жалей. Одну кончим, другую начнем.
– Мать приедет, она тебе начнет.
Верка пропускает оскорбление. Сообразила, что, цапаясь с теткой, она только привлекает к ней внимание. Напуганная мрачным холодом своего парня, она ластится к нему и шепчет что-то в самое ухо.
– Мое дело предупредить, а там, смотрите, не маленькие уже, – говорит Настя и проходит в свою комнату.
Среди ночи к ней стучат. Защелка на двери ненадежная, если Толян навалится плечом, она не выдержит. Но стук очень уж вкрадчив, а Толяну таиться не от кого. Больше похоже на парня с татуировкой, дождался, наверное, когда Верка уснула, и решил полакомиться. Настя лежит и ждет, пока ему надоест, и на всякий случай вспоминает, где стоит утюг – вроде бы оставляла на подоконнике. Стук не унимается. Вот и надейся выспаться в родном доме. Прихватив утюг, она подходит к двери.
– Что надо?
– Открой.
Голос Веркиного хахаля. С этим посложнее, чем с Толяном, войдет – не вытолкаешь.
– Иди проспись.
– Открой, хуже будет.
– Перепугал! У меня топор в руках. – Настя не сдерживает голос, надеется разбудить остальных.
– Сука.
– А ты сутенер. Завтра Людмила приедет, она устроит вам опохмелку!
Парень еще раз обзывает ее, но от двери отходит. Чуть погодя с кухни слышится разговор, наверное, поднял Толяна, а спирту хватит надолго.
Настя возвращается в постель. Лежит с закрытыми глазами, пробует считать слонов, но говор в кухне сбивает со счета. Так и засыпает с утюгом под рукой.
Поднимается она после десяти. На кухне хозяйничает Зойка, опохмеляет своих кавалеров. Верка еще спит или вышла – Настя не спрашивает, никуда не денется ее разлюбезная племянница. У Насти не так много времени, чтобы выяснять, зачем к ней стучались ночью, а желания и того меньше. Надо помыть голову и собираться в гости. Она ставит на плиту большую кастрюлю с водой, потом берет из холодильника бутылку молока и уносит к себе, молча, словно не замечая гостей, а им тоже не до нее.
Моется она в комнате, из тазика, кое-как. А сушить волосы уже некогда, хорошо еще, нет нужды мучиться над прической, достаточно помыть с шампунем, об остальном позаботилась природа.
Торопилась, боялась опоздать – нервничала. Пришла на место за полчаса до встречи – опять неуютно. Будешь веселой от такой жизни, как же. Хорошо еще, магазин рядом, есть где время убить. Вроде и не тряпичница, да пока одно посмотришь, пока другое. Вышла на улицу, а Саратонов мерит шагами площадь перед кинотеатром и уже на часы посматривает. Так-то оно лучше.
14
Настя не успевает донести руку до звонка, а дверь открывается сама. Взволнованная хозяйка заждалась, вместе с нею томятся в ожидании гостей и затемненная шторами уютная комната, и щедро накрытый стол, и красивые цветы в красивых вазах.
И еще один букет из портфеля Саратонова. За ним – духи. Успел раздобыть. А может, постоянно возит с собой для таких вот комсомолочек.
– Встречают, как французских дипломатов.
– Я же обещала прием на высшем уровне, – говорит Настя Саратонову.
Не без ехидства прозвучало, а надо бы добрее. У Светки действительно уютно. И сама она очень даже недурна. Саратонов и без Настиных шпилек поймет, для кого старалась хозяйка, поймет и оценит. Настя, конечно, не хуже. Разве можно в этом сомневаться. Она бы и гостей сумела достойно принять, приличных гостей, не каких-то официанток. Одна беда – принимать их негде. Нет у нее угла, где бы она чувствовала себя настоящей женщиной.
И начинается мелкая официантская месть: налей, пожалуйста, этого, подложи, пожалуйста, того… Капризы совсем необязательные, но удержаться трудно. Светка терпеливо сносит их, и временное превосходство вроде бы греет.
У Светки свои заботы. Ей надо понравиться, надо показать себя. Отвлекаться на капризы посредницы ей некогда.
Саратонову тоже непросто. Глаза разбегаются. Но себя не роняет – тертый калач. Язык без костей, мелет что попало. Однако выспросить успевает все и у Насти, и у Светки.
– А я смотрю, лицо вроде знакомое.
– Да встречались в общих коридорах.
– Тесен мир, девушки, тесен. И мне это нравится. Тихушников теснота пугает, а мне, наоборот, кровь горячит.
Для Светки, должно быть, говорит. Дает понять, что общие коридоры ему не помеха. На авансы не скупится. А когда Светка уходит варить кофе, подсаживается к Насте на диван, берет за плечи и спрашивает:
– Ну что, красавица, какие планы на будущее?
– На какое будущее?
– На ближайшее.
– Еще раз выйти замуж.
– Молодец.
Смеется. Не верит. Словом, его не обманешь, красотой не удивишь. Один такой в Москве говорил Насте, что любой красавице предпочтет горбунью. Сытые люди. Голодный на царевну зарится, а этим – лягушку подавай.
Светка приносит кофе, видит их рядышком, Саратонов не смущается, ему даже руку с плеча лень убрать. Может, надеется остаться с двумя? Видит, что Светка начинает нервничать, и ее рядом усаживает. Одна – по левую руку, другая – по правую. Кофе пьют. Ароматный кофе из китайских чашечек. Молодец, Светка, старается. Но в том-то и дело, что Светка старается, а Настя играет.
И доигрывается.
Светка выманивает ее на кухню, хватает за руки, задирает к потолку свою двустволку, чтобы в глаза не смотреть, и горячечным шепотом в лицо:
– Зачем он тебе, Надежда?
– Так просто.
– Вот видишь, а для меня это последний шанс отсюда выбраться. Последний шанс…
– Ты что – замуж за него собралась?
– Да тише ты, что я дура? Мне бы только понравиться ему. А он человек слова, от обещаний не отказывается. Два года назад подругу мою в город перетащил, квартиру ей сделал. Он никаких сплетен не боится.
– А чем тебе здесь плохо?
– Возраст комсомольский кончается, через год-другой никому не нужна буду. А в городе я и работу приличную найду, и мужа.
– Да, замуж нам пора…
– Не трогай его, Надежда. Не для баловства прошу, для дела.
– Хорошенькое дельце.
Анатолий как-то говорил, что мужику проще вывернуть душу, чем выйти к друзьям без трусов. У женщин все наоборот. С одинаковым удовольствием она выставит перед подругой и красивую комбинацию, и красивое тело. Сбросив белье, она не испытывает неловкости – самое потаенное и самое постыдное упрятано гораздо глубже, замуровано так, чтобы оно и носа не показывало, особенно перед подругами. И если уж это самое оно выглянуло на свет – значит, женщина загнана в угол, значит, отчаялась и у нее нет сил следить за собой. Анатолий любил поболтать о женской душе.
