-- Дорого бы я дал, чтобы мы с тобой не встретились... Я должен быть один. Не застревать, ни за что не цепляться. Мне привязы-ваться нельзя! Ни к чему, ни к кому!..
-- Зачем вы мне сказали, кто вы такой? -- спрашивает Раиса после молчания.
-- Не знаю... Наверно, приходит момент, когда хочется сказать правду...
x x x
В смежной комнате Печкин разливает водку, Пузановский бессильно расплылся в кресле, а Тыква мечтательно играет но-жом, поставя его острым концом на палец и ловко удерживая в вертикальном положении.
-- Немножко выпьем за благополучное окончание! -- Печкин вручает стопки Пузановскому и Тыкве:
-- Пусти меня вперед! -- просит его Тыква. -- Раз, раз -- и иди руки мой! -- делает он выпады ножом.
-- Зачем в комнате сырость?! Врубим музыку погромче, и ты, Пузо, ее вот так -- оп! -- показывает, как следует придушить Раису. -- И в ванну. А мы отключим его.
-- Он здоровый! Он мне чуть руку не перешиб! -- хнычет Пузановский.
-- Поимеем в виду.
-- Леша, я не могу! Ну почему я, Леша?.. Это вообще Борис виноват! С него все пошло! Вот приедет и пускай он, пускай он! Это ж он нас подвел! А я не умею!..
-- Учиться надо, -- мерзко ухмыляется Печкин, но, видя, что Пузановский ненадежен, решает: -- А, ладно, пять минут не расчет, ждем механика. Ему полезно.
x x x
Все же есть передача мыслей на расстояние: Татьяна в мучи-тельной тревоге. Нет, больше ждать невозможно! Она набирает ноль два. Ей отвечают: "Дежурный по городу слушает".
-- Я вас умоляю, как мне позвонить следователю Знаменскому на Петровку? Это страшно срочно, это по его делу!..
Знаменский с трубкой в руке слушает, что рассказывает ему Татьяна.
-- Секунду, -- говорит он и набирает внутренний номер. -- Саша, безумный день не кончился. Пробегись до моего кабинета. -- И снова Татьяне. -- Как вас зовут? Адрес?.. Слушаю дальше.
Татьяна тараторит в трубку:
-- Надо срочно что-то делать! Она давно должна была позво-нить! Я чувствую, что с ней худо!.. Как давить на Пузановского? Сейчас объясню. Они собрали улики... Это трудно по телефону, но, в общем, у Раисы есть факты... Да, мне известно. Это тот, с которым она пошла... Глеб... Он подбил ее отказаться на опознании... Он?.. Я толком не знаю, они с неделю как познакомились...
Во время разговора в кабинет Знаменского входит Томин. Пал Палыч прикрывает ладонью трубку и объясняет:
-- Глазунова с неведомым человеком отправилась выколачи-вать деньги из Пузановского.
-- А, что б ее!
-- Не волнуйтесь так, мне надо понять, в чем дело, -- говорит Знаменский в трубку. -- Скажите, факты, которыми собирались давить... хорошо, назовем "мужской разговор"... эти факты дейст-вительно могли напугать Пузановского?.. Понятно... Да-да, мы примем меры! -- Пал Палыч кладет трубку, и они с Томиным глядят друг на друга, взвешивая услышанное.
-- Так или иначе, надо вмешиваться.
-- Да, -- соглашается Томин. -- И, может быть, минуты дороги. Это такая братия!
-- Я звоню дежурному по городу, чтобы ближайший патруль прорвался в квартиру. А ты, Саша, звони Пузановскому и расшифровывайся!
-- Еще утром мы завязывались в три узла, чтобы его отпустить! -восклицает Томин, однако Знаменский уже соединился с де-журным, и Томин берется за городской телефон:
-- Иван Данилыч? По вопросу твоей жизни и смерти! На проводе брюнет, с которым тебя сегодня задерживали! Слышу голоса, шум... Драка? Двое чужих пришли права качать. Верно?.. Помолчи! Я дело говорю! -- Он переходит на жесткий тон. -- Слушай внимательно! Я -- не Неизвестный, а майор из уголовно-го розыска! Квартира окружена. Не набирай себе лишних статей! Я тебя предупредил, ты понял? За все будешь отвечать первый! Скажи своим, чтобы я слышал: "Ребята, все, мы засыпались!.." Громче: "Ребята, мы засыпались, милиция!" Вот так, молодец. Не вешай трубку! Я тебе в порядке исключения разрешу взять в камеру побольше колбаски... (Томин старается удержать Пузановского у телефона, чтобы хоть так отчасти контролировать ситуацию.)
Бывший на связи с дежурным Знаменский сообщает:
-- Патруль подъезжает.
-- Сейчас позвонят в дверь, -- окрепшим голосом говорит Томин в трубку. -- Открыть немедленно! И не вздумайте сопро-тивляться!
x x x
Знаменский и Томин выскакивают у дома Пузановского и спешат в подъезд мимо милицейской машины.
А в квартире, в первой комнате, под наблюдением милиционе-ров все, кроме Раисы, стоят лицом к стене с заложенными за голову руками.
-- Товарищ майор, застали форменную поножовщину, -- док-ладывают Знаменскому.
-- Разберемся, -- говорит он и подходит прежде всего к Раисе.
По разгрому вокруг можно судить, что звонок Томина был более чем своевременным: шкаф от двери в смежную комнату отодвинут, там виден сломанный стул, ковер комком сбит в угол, на полу разные неожиданные предметы.
В первой комнате беспорядка меньше, но и тут валяется поче-му-то затоптанное полотенце, кресло лежит на боку, подмяв под себя туфли Раисы. На столе два ножа -- Тыквы и Царапова.
Не лучше выглядят задержанные. У Печкина оторван рукав пиджака и подбит глаз, у Тыквы по лицу размазана кровь, у Царапова на груди остались лишь клочья от рубашки и майки; автомеханик всклокочен, на щеке багровый подтек. Только на Пузановском не заметно следов борьбы; видно, он уклонился-таки от свалки -- потому и трубку снял.
-- Вы спасли мне жизнь, -- говорит Раиса. Она стоит босиком, опершись о стол, и ее сотрясает то ли дрожь, то ли сухое, без слез рыдание. -- Извините за опознание...
-- Об этом позже. -- Знаменский поднимает кресло и жестом предлагает ей сесть.
Раиса садится, машинально надевает туфли.
А Томин обходит задержанных и каждому достаются наручни-ки.
-- Фасадом попрошу, -- говорит Томин, трогая за плечо Тыкву. -- А, Юрочка! Недолго на свободе погулял.
-- Зато душу отвел! -- вызывающе ощеривается Тыква и при-вычно подставляет руки для металлических браслетов.
Автомеханик, увидя наручники, неумело протягивает перед собой ладони.
-- Ага, мастер -- золотые руки... -- Томин качает головой. -- Привет, Иван Данилыч! Вспоминай скоренько, где сбережения. Придут понятые -- начнем обыск. А добровольно выданное зач-тется на суде как вид раскаяния.
-- Нечего мне выдавать, -- жалобно отвечает Пузановский. -- Все выгреб! Вот тот... длинноногий... -- Голос его пресека-ется, и он всхлипывает, будто карикатурный обрюзгший младе-нец.
-- Неужели все? -- весело удивляется Томин. -- Так облегчил нам работу? -- и он смотрит в спину вора с любопытством.
-- Повернитесь! Ба!.. -- ахает Томин. -- Ца-ра-пов!.. Вот так встреча! По всем разумным расчетам, вы должны подъезжать к Батуми или Норильску!
Однако вор не расположен беседовать. Он протягивает Томину руки как что-то ему самому теперь не нужное, но даже не смотрит на инспектора и следователя.
Не "подыграл" он им, даже подпортил торжество тем, что как-то не отреагировал на поимку. И Знаменский с Томиным взгля-дывают в сторону Раисы: что свело эту женщину с Цараповым в дикой авантюре?
То ли от мимолетной своей задумчивости, то ли от жалкого вида Печкина Томин обращается к нему иным тоном, чем к другим.
-- Эх, Печкин, Печкин! -- только и произносит он, но звучит это обвиняюще.
Печкина словно током бьет от тона инспектора, от щелканья наручников.
-- Что Печкин? Что Печкин? Все на меня? Я хуже всех?!
-- Тихо, задержанный! -- подает басистый голос ближайший милиционер.
-- Начальник! -- Печкин вдруг валится перед Томиным на колени. -- Я первый признаюсь! Я первый! Про всех расскажу! Про Пузо расскажу! Про Самородка расскажу! Убить хотели, все признаю! Виновен... Не хочу вышку... Простите... Только жить!.. А-а-а... Все скажу! Кого в речку бросили, скажу!..
x x x
Прошло несколько месяцев. В кабинете Знаменского заканчи-вается очная ставка между вором и Шариповым -- завмагом, которого он когда-то обворовал, притворившись вершителем правосудия. Ситуация парадоксальная -- преступник уличает потерпевшего.
-- Никакого ареста я не пугался! -- Шарипов демонстрирует дутое негодование. -- Как вы даже можете верить?! Этому прес-тупнику!
-- Вопрос, собственно, не в том, чего вы там пугались или не пугались, -- со скрытым юмором говорит Знаменский. -- Была ли кража и признаете ли вы своими перечисленные Цараповым ценности?
-- Да откуда у меня такие деньги... такие вещи! Ну вы сами подумайте! Просто смешно! -- через силу смеется Шарипов.
-- Итак, записываем в протокол, что от вещей вы отказались?
-- Минуточку... -- в смятении бормочет Шарипов, и рука его непроизвольно дергается вперед, чтобы остановить занесенную над протоколом авторучку. -- И... что с ними будет?
-- Как бесхозные поступят в государственный доход.
Гримаса страдания искажает черты Шарипова. Второй раз он утрачивает кровное добро, которое уже было горько оплакано!
Но страх все же пересиливает жадность:
-- Отказываюсь... Не мои.
Знаменский ногтем отмечает место в протоколе:
-- Подпись. -- Шарипов расписывается. -- Пропуск.
