Джим убедился, что кармаки действительно были существами кроткими и мирными, но очень робкими: они боялись Ахиббо и из страха перед ним, а также ради целебной воды занимались ловлей отвратительных песчаных тварей, химонов, которых они приносили человекопауку в качестве платы. Каждый вечер Джим получал от них корзинку с едой. В ней всегда было молоко, сыр, сушёные плоды наподобие фиников, изюм, часто — длинная картошка, испечённая в золе, изредка — кусочки варёного мяса, которое кармаки сами, по-видимому, ели нечасто. Иногда он находил в корзине мешочек со сладким лакомством — вероятно, единственным, какое было у кармаки. Поразмыслив, он пришёл в выводу, что оно растительного происхождения. Этими продуктами Джим и жил, а твердокаменные бисквиты почти не трогал, лишь изредка употребляя их размоченными в молоке: только так они приобретали сносный вкус и не представляли опасности для зубов. Его очень трогала эта забота со стороны пустынных обитателей, живших, по-видимому, бедно и питавшихся плодами собственных трудов и скупыми дарами пустыни.
Вода, над источником которой Ахиббо так трясся, и в самом деле имела удивительные свойства. Она не просто прекрасно утоляла жажду и освежала, но и пробуждала бодрость. Чашка этой воды утром натощак заменяла чашку кофе, а стоило несколько раз обмыть ею кожу, как все ранки и ссадины заживали необыкновенно быстро, без воспаления и нагноения. Несмотря на то, что она была ледяная, её можно было пить без опаски: она не только не вызывала воспаления горла, но и излечивала его. Промыв ею воспалённые глаза один — два раза, можно было избавиться от покраснения, чувства сухости и даже конъюнктивита. А однажды, когда Ахиббо вздумалось ради забавы накормить Джима сырым химоном, что вызвало у него сильнейший понос, только эта вода и спасла его. Скупость Ахиббо в отношении этой воды не знала границ. Сам он пил крайне мало и никогда не мылся, объясняя это тем, что вода вредна для его кожи; не разрешал он и Джиму пользоваться ею для мытья. Впрочем, за исполнением своих запретов он не всегда мог проследить: ночью он спал так крепко, что его нельзя было и пушками разбудить. Тайком Джим иногда мылся, забираясь в ванночку и затыкая сток пробкой; вода была хоть и ледяная, но удивительно хорошо очищала кожу, так что не требовалось даже мыло, а волосы после неё становились мягкими и хорошо расчёсывались, как после бальзама. Шевелюра у Джима и так отличалась необычно быстрым ростом, а от этой воды начала расти и вовсе безудержными темпами: за полгода пребывания у Ахиббо Джим обзавёлся роскошной гривой, которую приходилось убирать в узел или повязывать косынкой, чтобы она не мешала. У чудесной воды был лишь один недостаток, который не позволял наладить её добычу в промышленных масштабах: будучи разлитой в сосуды, она теряла свои чудодейственные свойства очень быстро, в течение всего одних суток. Товар с таким маленьким сроком реализации следовало употреблять на месте, а построить в этой пустыне водолечебницу, вероятно, ещё никому не пришло в голову.
Думал ли Джим о побеге? Разумеется, как и всякий пленник, он мечтал вырваться на свободу, но мечтам этим он предавался только по ночам, когда паукообразный монстр спал и не мог прочесть его мыслей. Сама эта способность синекожего азука обрекала на провал любой замысел, связанный с побегом: Ахиббо угадывал эти помыслы ещё в зародыше. Как-то раз он прямо сказал Джиму:
"Бежать не думай. Бежать тебе некуда, кругом пустыня. Ты в ней жить не привычен и пропадёшь. Кармаки тебе не помогут, они слишком трусливые и глупые. Впрочем, — добавил Ахиббо с усмешкой, — можешь попробовать, если неймётся. Сам поймёшь, что это бесполезно. Пустыня — лучший твой стражник".
Но так уж устроена мысль узника: если есть соблазн побега, он не даст ему покоя. Вопреки предупреждению Ахиббо, Джим продолжал помышлять об освобождении и продумывал разные планы, большинство из которых оказывались невыполнимыми по разным причинам. Вырваться из обители человекопаука Джиму помогла случайность: однажды поздно вечером прилетел клиент, и Ахиббо, занятый с гостем, нечаянно обронил ключи. Он этого не заметил, а Джим весь задрожал от возбуждения. Такая возможность! Почти невероятный, уникальный шанс, и Джим не устоял: он схватил ключи, отпер ворота и выскользнул. Побег получился спонтанный и неподготовленный, Джим даже не захватил с собой воды и хоть какой-нибудь еды: на сборы времени не было, Ахиббо мог в любой момент обнаружить отсутствие ключей, поэтому Джим просто выскользнул в образовавшуюся щёлку, охваченный безудержной жаждой свободы.
Он ошалел от радости и был опьянён успехом, а потому не думал о том, что очень уж легко ему удался этот побег. Был поздний вечер, жара спала, и Джим, подхлёстываемый возбуждением, шёл в песках довольно бодро и быстро. Он приблизительно помнил, в какую сторону уходили кармаки, и взял курс туда, надеясь отыскать оазис, в котором они проживали. Он не думал о деталях, он просто стремился к людям в надежде найти у них защиту. Ведь, в конце концов, их было много, а мерзкий Ахиббо был один! Джим шёл и шёл, не чувствуя усталости, и замедлить шаг ему не позволял страх перед погоней. Небольшая фора у него была, но всё-таки она была маловата, а потому нужно было спешить.
Приблизившись к пирамидам, Джим остановился, сам не зная, почему. Теперь, видя их вблизи, он по-настоящему смог оценить их размеры: большие были высотой этажей в пятьдесят, а маленькие были раза в четыре меньше. Пространство вокруг них было полно странной, загадочной тревоги, они как магнитом тянули к себе Джима, и он стоял, не сводя с них глаз и позабыв о своей цели — найти посёлок кармаки. А тысячелетние громады, серые в звёздном свете, смотрели на Джима — непостижимые, спокойные и почти страшные. У их подножий были какие-то руины — бесформенные груды камней, обломки блоков со шлифованными гранями, развалины каких-то каменных построек, разрушенных до фундамента. Вблизи их Джим начал чувствовать себя очень странно: его неодолимо влекло к этим руинам, он уже не хотел бежать вперёд, его ноги сами свернули туда. Он будто попал в поле необоримого притяжения, все его чувства застыли, осталось только одно — трепетное благоговение. Большие пирамиды подавляли своим величием, устремлённые вершинами в Бездну.
Тишина и звёзды. Ладони Джима легли на шероховатую поверхность камня. Силой Бездны стотонная глыба поднимается, зависает в воздухе, медленно плывёт, поворачиваясь под нужным углом, и ложится на своё место. Что значит для Бездны, ворочающей целыми планетами и галактиками, вес в сто тонн? Пушинка, атом. Нужно только управлять её силой, и свернёшь горы. Планеты!
