Его темно-зеленые глаза смотрели в глаза Олеси с непонятным ей выражением. Никто и никогда не взирал на нее так… Взгляд этот был одинаково далек от попытки оценить, от интереса самца, от выражения дружеских симпаний, влюбленности или неприязни. Когда они оставались вдвоем в кабинете, Антон останавливался у стола, за которым сидела Олеся, и молча, подолгу созерцал ее – другого слова она не находила. Однажды она не выдержала и сказала: «Может быть, ты хочешь лечь спать? Не стесняйся…» – Я никогда не стесняюсь», – ответил он. Так завязался первый разговор. Они почувствовали друг в друге нечто близкое, но не спешили подходить к разделявшему их барьеру.
«Почему ты не здороваешься с этими?» – Олеся кивнула в сторону столов шумных коллег. «Я позволяю себе некоторую роскошь, – сказал Антон, – общаться лишь с теми, кто мне интересен. Жизнь коротка и может оборваться в любой момент».
Вскоре наступил период отпусков, и они расстались, не перекинувшись больше ни словом.
Солнцепоклонница
Устроившись на работу, Олеся почувствовала себя рабыней системы, связанной бесконечными рутинными обязанностями и трудовым законодательством. Поэтому отпуск она восприняла как огромный, долгожданный и выстраданный глоток свободы. Желание странствовать охватило ее, как лихорадка. Снова нахлынули тоска по новизне и по туманной истине, жажда освобождения от неясных сомнений и стремление найти брошенный в детстве клинок. Минуты бродячей жизни показались необходимыми, как воздух.
Олеся собрала рюкзак, проигнорировав протесты Ивана Денисовича, которого, казалось, волновала не сохранность ее здоровья, а лишь возможность ее встречи с новым любовником.
Она могла бы проявить терпение, опутать Ивана женскими чарами и делать у него за спиной всё, что вздумается. Но то ли природная лень, то ли забытая порядочность не позволяли ей прибегать к обманам.
Она давно зареклась производить выгодное для себя и идущее вразрез с истиной впечатление. Кокетство казалось ей глупостью и кривляньем. Тем не менее, ей никогда не удавалось выглядеть именно такой, какой она была в действительности. В душе незаметно накапливались мелкие изменения, неожиданно вырывавшиеся из-под контроля и порождавшие противоречивые выходки.
Со стороны прихоть Олеси выглядела непонятной. Трястить в электричках, потом впроголодь брести в глуши от озера к озеру, надеясь найти в реальности далекую детскую грезу… Зачем? Но она с наслаждением шла целыми днями. Ее поглощало безмолвие полей, и приветливо принимали хвойные чащи. Иногда ее глаза уставали быстрее ног. Олеся садилась возле прохладного болота и заглядывала в мутную воду. Или валилась в ароматную траву и наблюдала за птицами… А потом снова брела по мягким мхам, перешагивая через черничные и брусничные кустики. Перебиралась по камням через речки, миновала мелкие озёра и присматривалась к более крупным.
Олеся знала лишь примерное направление. Меж тем дни безнадежного поиска стали для нее временем безмятежного счастья. Никто, кроме гнуса, не досаждал ей и не мешал. Она купалась, ловила рыбу маленьким спиннингом, чувствовала себя истинно свободной и завидовала древним полудиким людям.
Погода стояла ясная. Олеся любила солнце – солнце именно северное, так как в жарких странах она мгновенно обгорала.
В период путешествий девушка побывала в ЮАР и чуть не отдала там Богу душу из-за солнечного удара. После недельного беспамятства и еще двухнедельных мучений, она почувствовала себя змеей в прямом смысле слова: кожа стала отходить толстым слоем. Но Олеся и в этом нашла развлечение – шокировать окружающих. Она брала топорщившийся высоко на бедре кусочек кожи и тянула его вниз, к стопе; снималась широкая полоса в половину человеческого роста. Люди, содрогаясь, отворачивались, просили прекратить это представление, а Олеся отпускала полупрозрачную плёнку лететь по ветру…
Северное солнце, напротив, вызывало благоговейные чувства. Оно – бог Ра на санскрите, дающий силы. И если некоторые карелы до сих пор верят в Большую Рыбу-бога, то Олеся была, скорее, солнцепоклонницей. Конечно, она была крещена в православной вере, иногда посещала церковь, но, видимо, оставалась язычницей. Истинные ощущения человека подвластны лишь природе… Олеся всегда чувствовала бога Ра как данность и знала, что он слышит ее…
Стояло солнечное, довольно сухое лето. Олеся безбоязненно засыпала в спальнике и встречала восходы у озёр. «Мне нечего жаловаться на жизнь, – думала она, – пока здесь тепло и светит солнце».
Клинок
В тот раз Олеся ночевала возле озера, мало чем отличавшегося от других. Скалы на берегу были выше, но ледники истерли их так же, как прочие. Она пришла сюда уже затемно и, не разводя костра, легла спать. Снилась ей огромная рыбья голова, усатая и широкая, напоминавшая голову тюленя. Чудище лениво и удовлетворенно улыбалось.
Проснувшись перед рассветом, Олеся вспомнила: видеть рыбу во сне – к беременности. Эта мысль напугала ее. Однако голова рыбы была почти той же, что приснилась ей в детстве.
Звёзды меркли. Верхушки скал, видневшиеся за озером, порозовели. Олеся встала, повернув ладони к восходящему солнцу. Ее охватил восторженный, первобытный трепет. Появление солнца настолько взволновало девушку, что кровь забилась в висках. Она скинула одежду и нырнула в озеро. Холодная вода спокойной силой обволокла дрожащее тело.
«Плавание похоже на полет птицы, – подумала Олеся, выбираясь на мель. – Та же лёгкость, та же свобода движений!»
Она вышла на жестковатую, мокрую от росы траву. Но, нагнувшись за майкой, вместо своей одежды увидела под ногами снег, – белый, свежий, нетронутый. От него не веяло холодом, на нем не оставалось следов…
Справившись с оцепенением, Олеся отступила обратно, на узкую полосу прибрежного песка, но поскользнулась и упала в воду. Волнение обессилило ее. Олеся подползла к ближайшему камню и, положив на него голову, затихла, словно уснула…
Она очнулась в полдень. Тихие, едва заметные волны изредка касались ее пальцев. Стояла ясная летняя погода. Поодаль валялись ржавые консервные банки, пакеты из-под чипсов, оставленные туристами. Немного болела голова. Олеся села у кромки воды, машинально буравя ногами мягкую почву, но задуматься ни о чем не успела: песок, сдвинутый пятками, обнажил плоский, тонкий и продолговатый предмет, обтянутый целлофаном…
Зарыл ли здесь кто-то на счастье «секрет», как это делалось в детстве? Неважно… Олеся держала в руках свой клинок-еще более потемневший, скользкий. Она смотрела на зеленые от плесени руны и боялась поверить своим глазам. Какое сегодня число? Так и есть: день рождения…Клинок вернулся к ней… А чего она, собственно, искала здесь? Подтверждения тому, что детские видения были выдумкой?
Олеся побрела вдоль реки, позабыв о карте и компасе. Продукты кончались, и пора было поворачивать к ближайшему населенному пункту.
Но выходить к людям не хотелось.
«Всё движется, – думала Олеся, – переходит одно в другое. Когда-то здесь белела безжизненная пустыня, потом ледник сформировал вытянутые озёра, валуны, гладкие скалы… Интересно, во что превратятся они, когда исчезнет человечество? Когда не будет меня?»
Она шла мимо песчаных холмов, которые в суровую зиму 1939 года превратились в узлы сопротивления финской армии. На пути попадались узкие быстрые речки, поставленные перед войной гранитные надолбы. За ними шли ряды колючей проволоки, минные поля, бетонные ДОТы… Да, ей не показалось – ДОТы, макеты которых она когда-то рассматривала в музее Артиллерии.
Олеся уже почти с нетерпением ждала продолжения видений. И действительно – всё вокруг было вновь завалено снегом. Издалека доносились крики.
У солдат не было желания воевать. Они кричали: «Молотов, нет!»
Олеся увидела обмороженных, голодных и плохо экипированных людей, одноногих и одноруких, распоротые железом животы, развороченное мясо, кровавые и гнойные бинты…
Летнее солнце исчезло. Высокие сосны потрескивали от лютого мороза, которого не чувствовала Олеся. Некоторые из них лопались по всей длине. Промерзшая земля была похожа на застывший бетон. Шел сильный снегопад.
Такой зимы не случалось лет пятьдесят, но советское руководство отправило не подготовленную к войне Красную Армию «проучить зарвавшихся белофиннов»…
Девушка видела: солдаты выслушали задание командира и наставления политрука, а потом, утопая по пояс в снегу, пошли в атаку на высоту.
Олеся спряталась за камень: было страшно. Могут ли видеть ее все эти люди? Наверное, нет. Ей нечего было бояться. Но что-то зловещее носилось в воздухе, давило на сердце. Быть может, это была боль за солдат, осознание их безвестной гибели, безмолвная жалость.
В длиннополых шинелях, брезентовых сапогах и сползающих набок касках обмороженные красноармейцы медленно продвигались вперед. С дореволюционной винтовкой в руках, с двадцатью патронами и двумя гранатами они шли на финский ДЗОТ. Преодолев незамерзающую речушку, бойцы добрались до рядов колючей проволоки, и тишину разорвал шквальный огонь оборонявшихся финнов.
