— Что-то происходит с нами, Эд. Эмили исчезает, потом этот Дэвид Брэди… Семья Говард под угрозой. Вы ведь поможете нам, не так ли?
Я кивнул. В этот момент мне казалось, что она меня заворожила и я сделаю все, о чем она меня попросит. В небе снова взорвался фейерверк, смахивающий на прожектор в темноте, и мы на мгновение застыли в его свете. Я иногда потом думал, какой настоящей она казалась в этом вертикальном свете до развала семьи, но, разумеется, мне все только пригрезилось. Великолепная сага Говардов стремительно двигалась к завершению, и не важно, сознавала она это или нет, но Сандру не просто увлекло это падение — она сама раздувала пламя, ускорявшее его.
Я следовал за огромным черным «мерседесом», чувствуя себя убогим на фоне этого величественного великолепия. Наш кортеж медленно продвигался по забитым машинами узким улочкам к югу от Каслхилла. Когда мы наконец выбрались на шоссе М-50, то набрали скорость, поскольку в этом направлении движение не было таким плотным, как в противоположном. На выезде 13 «мерседес» свернул на север и начал взбираться вверх через Сэндифорд и Килгоблин, затем по узким извилистым дорогам спустился к предгорью. Теперь мы ехали по дороге, где с одной стороны высилась каменная стена, а с другой рос кустарник и виднелось мелкое болото. На пересечении дорог обнаружилась большая железная калитка в стене, обозначавшая въезд в Рябиновый дом. Я подождал, пока калитка откроется, затем за «мерседесом» поехал по гравийной дорожке — вдоль нее росли рябины и ясени — к дому, который уже видел в миниатюре под кроватью Эмили Говард.
Рябиновый дом, выстроенный в стиле, купцу показавшемся бы викторианским и аристократичным, был сооружен из бледного гранита, с зубчатыми окнами, выходящими на залив, маленькой четырехугольной башней с флагштоком на одном конце и башней побольше с другой стороны, с покрытой шифером конической крышей. На башне с флагштоком красовался флюгер, в верхней части его прожектором высвечивалась буква Г. Другой прожектор, поменьше, освещал простой крест на пике башни.
Вестибюль представлял собой огромную белую ротонду с полукруглой лестницей из светлого дерева и коридором налево, из него можно было попасть в комнаты первого этажа; на каждом повороте висели портреты доктора Джона Говарда. Кончался коридор аркой, туда уже вошла Сандра. Арка вела в другой холл, чуть поменьше, где имелась лестница в цокольный этаж и еще в один коридор, откуда можно было попасть в задние комнаты, также увешанные портретами папаши. Кончался коридор массивными двойными дверями — они, возможно, когда-то вели в сад, а теперь в узкий коридор без окон и с потолком не выше двенадцати футов, с чисто белыми стенами без всяких портретов. Коридор вел в квадратную гостиную со стенами из зеркального стекла и без малейшего намека на показную роскошь. И коридор, и гостиную скорее всего пристроили к псевдозамку в семидесятых годах прошлого века. В большом открытом камине горел огонь, дым уходил в блестящую металлическую трубу; огонь так и звал всех подойти поближе и погреться.
Когда мы вошли в дом, появились две горничные в черно-белой форме. Сандра Говард дала короткие, четкие указания, и горничные исчезли. Вскоре они вернулись с выпивкой и холодными закусками и салатами и поставили их на длинный стол в одном конце комнаты. Внезапный спазм в животе напомнил мне, что я не ел весь день. Джонни навалился на пищу, как голодающий; я тоже, убедившись, что Эмили и Сандра в порядке, последовал его примеру. Сандра села на длинный диван. Эмили устроилась рядом и свернулась калачиком, положив голову ей на колени, прижав к себе плюшевую собаку и сунув большой палец в рот. Горничные, скорее всего филиппинки, обе крошечные, суетились вокруг, собирая верхнюю одежду, наливая воду в чашки и расставляя на столе бутылки с алкоголем и посудину со льдом, спрашивая, не нужно ли что-нибудь еще. Я ел копченую семгу и холодный ростбиф с кровью, затем салат из помидоров, авокадо и картошки, запивая все кофе, и уже приканчивал вторую бутылку «Тиски», очень крепкого польского пива, о котором мечтал весь этот месяц воздержания от алкоголя. Я уже начал понемногу снова чувствовать себя человеком. Джонни надел старушечьи очки в стальной оправе и сквозь них бросал беспокойные взгляды на мать, потом посматривал на меня, хватая воздух ртом. Наконец его мать встала и увела Эмили из комнаты, и он получил возможность поговорить со мной.
— Вы ведь не скажете, правда? — спросил он. — Не скажете маме.
— Чего не скажу? — поинтересовался я.
— Ну, об этом, вы же знаете. Порно. И об этих делах с Эмили.
У него был один из тех голосов, казалось, не полностью мутировавших, поэтому всегда пытавшихся найти нужный регистр подобно радиостанции, которая не совсем четко настроена на волну. Белесая щетина, больше похожая на пушок, и плетьми болтающиеся руки, вроде бы не совсем годившиеся ему по размеру, делали его похожим на четырнадцатилетнего подростка.
— Отец Эмили считал, что она потерялась. А твоя семья о тебе не беспокоилась?
— Я не живу с мамой. У меня комнаты в Тринити.
И старомодный акцент, свойственный Тринити.
— Сколько тебе лет, Джонни?
— Девятнадцать. Столько же, сколько и Эмили. Я получил стипендию по математике. С ней много всяких преимуществ. Я могу есть в столовой, носить академическую тогу…
— И пасти своих овец в Колледж-парке?
— Они не наградили меня этой привилегией, но если бы она у меня имелась, я бы наверняка ею воспользовался. Как только бы завел овец.
Он наполовину рассмеялся, наполовину хрюкнул. Затем взглянул на меня беспокойными глазами, сильно увеличенными мощными линзами.
— Мне сначала нужно тебе кое-что сказать. Как тебе удалось во все это вляпаться?
— Мне позвонила Эмили. Спросила, не хочу ли я быть третьим с ней и еще одной девочкой. Сказала, что все будут снимать, но я, если хочу, могу надеть маску.
— И ты сказал «без проблем»?
— Мистер Лоу, к студентам математического факультета не так уж часто обращаются с предложениями переспать вдвоем, не говоря уже о, как бы сказать, экспериментах на эту тему… Ну, предложения, которые мы получаем, вернее, какие я получаю, поступают от девушек, думающих, что я не буду слишком заинтересован в сексе. Поэтому я не мог отказаться от такого предложения.
— А предложение, исходящее от Эмили, тебя не удивило?
Джонни уставился в тарелку.
— Нет. Мы вроде как… еще смолоду… в общем, экспериментировали. Но в последние годы довольно редко. Поскольку у Эмили появились приятели. Но раньше, ну… это всегда была ее идея. Так, наверное, и должно быть, все же она девушка… Я думаю, она на мне испытывала разные штучки… прежде чем реально этим заняться.
— Что имел в виду под «смолоду»?
— Лет тринадцать, четырнадцать.
— И затем она тебя бросила. Было обидно?
— Может быть. Немного. Но мы все равно иногда продолжали… на Рождество или на семейной вечеринке… она вроде как меня… угощала.
— Значит, когда она предложила снять еще один фильм с ней, ты охотно согласился?
— Правильно.
— А вся эта история насчет ее, Дэвида Брэди и шантажа…
— Они мне только потом об этом рассказали. И мне совсем не понравилось. Ведь тот, кто это придумал, собирался заставить заплатить дядю Шейна, а это уж совсем для быдла. Но когда Эмили объяснила мне ситуацию, рассказала о том, что они влипли в эту историю с малолеткой, мне пришлось согласиться.
— Ты не находишь, что тобой воспользовались?
— Я так не думал. Но теперь, когда вспоминаю о татуировке, начинаю сомневаться.
— Откуда она у тебя?
— Я ее сделал примерно месяц назад. И это придумала Эмили. Она попросила меня пойти с ней, собиралась сделать татуировку себе, как часть ее нового облика — эти пирсинги, прическа и так далее. Ну и пока мы находились там, она уговорила меня тоже сделать татуировку. Я уверен, она вовсе не… Я уверен, она просто забавлялась.
— Я тоже в этом уверен. Но как ты думаешь, могла Эмили соврать насчет всей этой ситуации с тринадцатилетней девочкой? Может быть, она тебя просто подставила?
— Нет.
— Джонни, она сегодня целый день провела с тобой? В том доме в Ханипарке?
— Она находилась в доме, но не обязательно в одной комнате со мной. Вообще там все было странно. Этот мерзкий тип Мун и эти Рейлли, самые настоящие бандиты, но на самом деле они вели себя вполне прилично, приносили нам еду и питье и все остальное. Не создавалось впечатления, что мы все это делаем против нашей воли. Я только ждал, когда Эмили скажет, что мы можем уйти. И если честно, то при таком обилии секса мне было наплевать, когда это произойдет.
— Она присутствовала в доме, но не обязательно в одной комнате с тобой. Если ее не было в одной комнате с тобой, означает ли это, что она могла покинуть дом?
