– Нет, со мной ты дома сидеть не будешь. И не надейся.
– Я знаю. Ладно, давай начнем с Красной площади.
* * *
Наташа подошла к невысокому худому солдату.
– Извините, а вы не могли бы нас сфотографировать?
Солдат кивнул, взял Наташину «мыльницу» «Fuji». Мы встали так, чтобы сзади виден был мавзолей. Солдат навел аппарат, нажал на спуск. Мелькнула вспышка. Солдат вернул «мыльницу». Наташа сказала:
– Спасибо
– На здоровье. А у вас сигареты не будет?
Наташа дала ему три сигареты. Солдат побежал в сторону ГУМа.
Я спросил:
– Ну что, как тебе Красная площадь?
– Красиво. Раньше видела только по телевизору и в кино, а сейчас стою здесь, и даже не верится, что все это – настоящее.
– А какое оно может быть?
– Не знаю. Нарисованное, например. – Наташа улыбнулась. – Так, значит, Красную площадь увидела. Осталось еще море увидеть.
– А при чем тут море?
– Просто. Я на море ни разу еще не была.
– Да, помню. Ты говорила.
– Это все из-за родителей. Им бы только на дачу. Сколько помню себя – все на дачу, на дачу, на дачу. Как будто свет на ней клином сошелся. Сейчас им, понятно, уже не до моря. Ну а раньше, когда я в школе училась? Митя, а поехали на будущий год летом в Крым. И у тебя будет отпуск, и я тоже договорюсь…
– Поехали. Нет, давай лучше в Геленджик…
– А Геленджик – это разве не Крым?
– Нет, конечно. Ты, двоечница…
– А почему – Геленджик?
– Песня такая есть. Ты что, разве не слышала?
– Нет.
* * *
Теплоход плыл мимо фабрики «Красный Октябрь». Напротив нас сидела пара, обоим под пятьдесят. У нее на коленях лежал большой букет роз. Он что-то шептал ей на ухо.
– Как ты вообще себя ощущаешь в Москве? – спросила Наташа. – Ты привык уже?
– Я здесь только полтора месяца, даже меньше. Пока меня все устраивает.
– А что ты дальше думаешь делать?
– Насчет чего?
– Ну, насчет прописки, может быть…
– Пока ничего не думаю. Рано еще. Поживу, а там будет видно.
– А зарплаты тебе хватает, чтобы здесь жить? Ведь все дорогое такое, даже продукты заметно дороже, чем у нас…
– В общем, денег хватает. Копить, конечно, не получается, ну а так, на жизнь… Здесь не только цены, здесь вообще уровень жизни выше намного. А тебе как Москва?
– Классно. Все такое красивое – Кремль, церкви, дома. И магазины дорогие, как за границей. Я здорово комплексую, потому что никогда не смогу себе это позволить.
– Не сможешь – ну и не надо. Разве это – самое важное?
– Нет, не самое важное, но все равно. Я все-таки женщина, у меня всего несколько лет осталось на то, чтобы выглядеть хорошо, чтобы всем нравиться. А потом – уже все…
– Что – все? Глупости ты говоришь. Давай не будем про это.
– Хорошо, не будем.
Наташа придвинулась ближе, я взял ее руку в свою.
Она спросила:
– А тебе бывает когда-нибудь страшно?
– То есть?
– Ну, например, тебя вдруг уволят, и тебе не на что будет здесь жить…
– Всегда можно вернуться домой.
– А ты бы хотел вернуться?
– Нет. – Я улыбнулся и посмотрел на пару напротив нас. Они сидели, обнявшись, и глядели на Кремль, приближающийся слева по борту.
Мы сошли с теплохода. На берегу стоял парень с велосипедом. Я спросил у него:
– Извини, ты не знаешь, где здесь метро?
– Вон туда – Пролетарская.
Впереди нас шла пожилая пара с теплохода. Он опять что-то шептал ей на ухо, она держала его под руку.
– Интересно, они – муж и жена, или это у них свидание? – спросила Наташа.
– Скорее всего, свидание. К такому возрасту муж и жена так друг друга достанут, что вместе кататься на теплоходе не будут…
– Не надо так говорить, у всех все по-разному.
– Конечно, по-разному. Это я так, пошутил.
Стены подземного перехода были покрыты граффити. Половина лампочек не горели. Грудастая женщина в оранжевой майке продавала бананы, груши и яблоки. К ней подошел милицейский сержант. Женщина наклонилась, взяла из сумки пакет и начала, не взвешивая, класть в него фрукты.
– Он ей что, не заплатит? – спросила Наташа.
– Нет, конечно. Это вроде платы за место. Высшим чинам платят больше, конечно. Вся торговля в переходах – нелегальная. Фрукты, диски с программами, ди-ви-ди, даже дипломы, трудовые книжки и аттестаты.
На другом конце перехода девушка-хиппи с тремя нитями крупных бус пела песню Гребенщикова «Поезд в огне»:
Этот поезд в огне, и нам не на что больше жатьЭтот поезд в огне, и нам некуда больше бежать…
Ее подруга подошла к нам с пакетом. Я бросил в него десятку.
* * *
Мы сидели за столом «Крошки-картошки» под желто-красным зонтиком. Работали фонтаны – один большой в центре и три маленьких по бокам. Я сделал глоток «Балтики-тройки», поставил банку на стол. Наташа достала свой «Winston Lights», щелкнула зажигалкой, затянулась.
– Почему ты не хочешь переехать ко мне? – спросил я. – Нашла бы работу…
– Думаешь, это так просто?
– Какую-нибудь крутую – сложно, а обычную работу, по-моему, просто найти. Что ты там работаешь секретарем, что здесь будешь работать – одно и то же. Только зарплата будет в два раза больше…
– Я не хочу торопиться, ты понимаешь? Ты сам сюда приехал недавно. Давай осмотримся, подождем, хорошо?
– Ладно, давай подождем.
Я ковырнул пластмассовой вилкой в картошке. Съедобного ничего не осталось, одна пригоревшая кожура. Я отодвинул тарелку. Подлетел воробей, клюнул кожуру. Я замахнулся рукой, он перепорхнул на соседний стол.
* * *
Темнело. Мы шли с Наташей по переулку. За рулем припаркованного «Мицубиси» сидел парень. Глаза его были закрыты. Сидящая рядом с ним блондинка делала парню минет.
– Как ты думаешь, она – его девушка или проститутка? – спросила Наташа.
– Не знаю. По-моему, все равно.
– Да без разницы. Везет некоторым – никого не стесняются… Я им даже немного завидую.
Во дворе старого дома, за сеткой, три девчонки лет по пятнадцать бросали в кольцо баскетбольный мяч. На скамеечке у подъезда сидел старик, опираясь на трость. Женщина в белом спортивном костюме катила коляску.
Наташа сказала:
– Здесь так хорошо, спокойно, уютно… Машин почти нет.
– Это называется «тихий центр». Здесь квартиры, я слышал, очень дорого стоят.
– А ты никогда не думал о том, что бы было, если бы ты родился в Москве? Например, в одном из вот этих домов? У тебя была бы совсем другая жизнь, другие возможности…
– Нет, я про такое не думал. Да, это была бы другая жизнь, и я был бы другой – вообще никакой не я. Поэтому и не хочу думать про это.
Я обнял Наташу. Она положила мне голову на плечо.
Часть третья
Понедельник
В дверь позвонили. Я выключил воду, вытер руки о полотенце и вышел из ванной в прихожую. Звонок зазвенел опять. Я глянул в глазок – хозяин. Дверь общего коридора он всегда отмыкал сам.
Я открыл дверь. На хозяине было коричневое пальто и серая мятая шляпа.
– Здравствуйте, Андрей Николаевич.
– Доброе утро, Дмитрий.
– Проходите, я сейчас.
Я прошел через комнату, выдвинул ящик стола, достал подготовленные деньги – три сотни и пятьдесят. Хозяин остановился в прихожей, открыл дверь туалета, заглянул. Я вспомнил, что не побрызгал освежителем воздуха.
– Ну что тут у вас, все нормально? Ничего не сломалось?
– Нет, все работает.
– И хорошо.
Я отдал хозяину доллары. Он пересчитал их, расстегнул пальто и сунул деньги в карман пиджака.
– Не знаю, куда мы все катимся. Москва все чернеет и чернеет. Сейчас шел – на остановке одни кавказцы. Раньше такого ведь не было. Это в последние десять лет началась петрушка. У них до прошлого года было кафе свое на углу – стояли на крыльце мордовороты, никого чужих не пускали. А если и зайдешь, то скоро и выйдешь: никто в таком окружении не захочет обедать. Потом помещение как-то отбили у них, сделали вон центр садовый.
– Я не обращаю на это внимания, мне все равно.
– Ну и зря не обращаете. Происходит не поймешь, что. В моей поликлинике все врачи с нерусскими фамилиями. Так опять же, не в фамилиях дело, а в том, что никакие они не врачи, а так, халтурщики с купленными дипломами. Я один раз заболел – простыл очень сильно. Позвонил в поликлинику, вызвал врача. Ну и что вы думаете, пришла ко мне врач? Ничего подобного. Звонит по телефону, спрашивает, какая температура. А я ее едва понимаю – с таким неприятным акцентом. Тридцать восемь и шесть? Так это немного, примите аспирин и чаю горячего, с малиной и медом. Это я и так знаю.
– А русские врачи куда делись?
– Не знаю, куда-то ушли. Может, в частные поликлиники.
– Там, наверно, больше платят – потому и уходят. Так что, нерусские тут не при чем.
– Может, и не при чем. Кто тут что разберет, когда бардак в стране происходит? Я всю жизнь проработал на ответственных должностях – мастер, начальник участка, зам начальника цеха. И что я теперь, в семьдесят два года, имею? Копеечную пенсию? А у жены – еще меньше. И как нам прикажете жить, старикам? А сейчас слышали, что решили? Все льготы хотят отменить. То есть вместо проезда бесплатного мне дадут двести рублей – и все. А проезд дорожает ведь постоянно, сейчас уже десять рублей – это же безобразие…
