минимальной зарплаты и тарифных сеток, создание механизмов доступа к различным профессиям, переподготовка и повышение квалификации, борьба с сексизмом и дискриминацией во всех ее проявлениях. Общее неравенство в доходах занимает промежуточное положение между двумя этими составляющими, смещаясь ближе в сторону второй, что объясняется преобладающим характером доходов от трудовой деятельности[45].
Если говорить конкретно, то, рассмотрев долю 10 % самых крупных доходов во Франции, можно прийти к выводу, что до начала XX века она составляла 50–55 %, в период между 1914 и 1945 годами сократилась до отметки ниже 35 %, после чего стабилизировалась, колеблясь в пределах 30–38 %, в том числе и сегодня (см. График 7). Доля 50 % самых низких доходов в начале XX века составляла 12–13 %, к 1945 году достигла 20 %, затем стабилизировалась, колеблясь в пределах 18–23 %, в том числе и сегодня. Доля 40 % среднего класса с 1945 года даже превысила долю 10 % самых богатых. С учетом того, что первая группа численно в четыре раза больше второй, ничего сверхъестественного в этом нет. Сегодня, в начале XXI века, неравенство доходов во Франции на деле сохраняется на чрезвычайно высоком уровне: соотношение средних доходов 50 % самых бедных с 10 % самых богатых составляет 1 к 8, с доходами 1 % самых богатых 1 к 20, а с доходами 0,1 % самых богатых 1 к 50. Тем не менее, данный порядок величин, характеризующий неравенство в доходах, существенно ниже того, который мы наблюдаем в отношении неравенства собственности. Поэтому в первом случае движение к независимости выглядит более впечатляющим, нежели во втором (см. График 6). Приведенная нами динамика касательно Франции наблюдается в большинстве других европейских стран и в несколько меньшей степени – в Соединенных Штатах, где неравенство с 1980-х годов росло гораздо более высокими темпами.
График 7
Распределение доходов во Франции в 1800–2020 годах: начало долгого пути к равенству?
Интерпретация. В период с 1800 по 1910 года, доля 10 % самых крупных доходов в их общей массе, включая доходы от трудовой деятельности (зарплаты, прибыли от профессиональной деятельности, не связанной с наемным трудом, пенсии, пособия по безработице) и доходы от капитала (дивиденды, прибыли от биржевых торгов, проценты по вкладам, плата за сдаваемое в аренду жилье, прирост капитала и т. д.), составляли порядка 50 %. Снижение концентрации доходов началось после Первой и Второй мировых войн, в пользу рабочего (50 % самых бедных) и среднего (40 % в промежутке между бедными и богатыми) классов, в ущерб верхнему классу (10 % самых богатых).
Источники и цепочки: см. piketty.pse.ens.fr/egalite
Впоследствии мы еще не раз вернемся к этой динамике. Но перед тем, как приступать к более детальному ее рассмотрению, нам, дабы извлечь уроки на будущее, надо разобраться с ходом истории и понять, как распределение богатств в мире менялось с XVIII века и до наших дней.
Глава 3. Рабское, колониальное наследие
Каким образом Европа и Соединенные Штаты добились господствующего положения над всем миром и пользовались им как минимум до самого последнего времени? Вскоре мы увидим, что основополагающую роль в обогащении Запада сыграли рабство и колониализм, хотя данное объяснение никоим образом нельзя считать единственным. Это наследие и по сей день оказывает влияние на распределение богатств как внутри каждой страны, так и на мировом уровне. Поэтому нам особенно важно рассмотреть все эти исторические моменты более подробно.
Промышленная революция, колониализм и экология
Все исследования, результаты которых имеются в нашем распоряжении, красноречиво свидетельствуют о том, что развитие западного промышленного капитализма неразрывно связано с системами международного разделения труда, безудержной эксплуатации природных ресурсов, а также военного и колониального доминирования ведущих европейских держав, начавшегося в XV–XVI веках, а в XVIII–XIX значительно ускорившегося. В более широком смысле, написать историю равенства и неравенства в мире без оценки колониального наследия попросту невозможно. Европейская экспансия началась в 1450–1500-х годах с созданием первых португальских поселений на побережье Африки, путешествием Васко да Гамы в Индию и американскими походами Колумба. Конец ей в 1960-х годах положили жестокие войны за независимость, примером которых могут быть военные конфликты в Алжире и Индокитае. С учетом южноафриканского апартеида этот процесс и вовсе затянулся до 1990-х годов. В долгосрочной перспективе можно сказать, что сегодня мы только-только оставляем позади наш колониальный опыт. Полагать, что его влияние за несколько десятилетий сойдет на нет, было бы верхом наивности. Те, кто рождается на планете сегодня, не несут за это трудное наследие прямой ответственности, но каждый из нас ответственен за то, какой он делает выбор – учитывать или нет колониализм в анализе нынешней мировой экономической системы со всей его несправедливостью и вносить ли в соответствии с этим в свои выкладки коррективы.
Работа Кена Померанца о «великом расхождении» между Европой и Азией, опубликованная в 2000 году, громогласно заявила о том, что в отсутствие системы снабжения и мобилизации трудовых ресурсов на мировом уровне западное промышленное развитие вскорости уперлось бы в масштабные «экологические препятствия планетарного масштаба»[46]. В частности, Померанц наглядно продемонстрировал, до какой степени промышленная революция конца XVIII века в Великобритании, в XIX веке перекинувшаяся и на другие страны, базировалась на масштабном использовании природных ресурсов (особенно хлопка) и источников энергии (в частности дров), которые поступали из других уголков мира в рамках учрежденной силой колониальной системы. По мнению Померанца, ключевую роль играет тот факт, что в 1750–1800-х годах самые передовые регионы Японии и Китая находились примерно на том же уровне развития, что и соответствующие им страны Западной Европы. В частности, и в том, и в другом случае можно наблюдать весьма похожие формы социально-экономических структур: демографический рост и интенсивное земледелие (что стало возможным благодаря улучшению методик выращивания культур и значительному росту сельскохозяйственных площадей за счет распашки целинных земель и вырубания лесов) и сравнимые процессы первичной индустриализации и накопления капитала, особенно в текстильной промышленности, на тот момент основной.
В своем анализе Померанц утверждает, что расхождению в разные стороны в 1750–1800-х годах способствовали два основополагающих фактора. Во-первых, резкие ограничения, вызванные вырубанием европейских лесов, вкупе с идеально расположенными залежами угля, быстро привели к переходу на другие источники энергии вместо дров и к быстрому развитию соответствующих технологий. Во-вторых, и это главное, фискальные и военные возможности европейских государств, в значительной степени ставшие итогом их соперничества в прошлом, а потом усиленные финансовыми и технологическими инновациями, появившимися в результате конкуренции между ними, позволили организовать международный рынок труда и систему снабжения таким образом, чтобы извлекать из нее максимальную выгоду.
Говоря о вырубке лесов, Померанц настаивает на том обстоятельстве, что в конце XVIII века Европа практически столкнулась с безвыходными экологическими ограничениями. В Великобритании и Франции, в Дании и Пруссии, в Италии и Испании леса в предшествующие века исчезали с головокружительной скоростью, сократившись с 30–40 % от всех территорий
