– Вряд ли, – задумчиво сказал варвар. – Если, конечно, не полная дура – а вроде не похожа на таковую. Знаешь, есть у меня впечатление, что теперь мы с госпожой Вивией вроде как повязаны одной веревочкой. Не станет она нас сдавать, побоится. Пойдем-ка, посмотрим кое-что.
Впрочем, осмотр сарая, из коего вынесли ящик с секретом, так же как и самого ящика, ровным счетом ничего не прояснил – разве только при скудном свете масляной лампы Дагоберт отыскал искусно замаскированный ряд дырочек для дыхания на нижней части сундука, а потом, брезгливо отстранясь, вытянул со дна гроба какую-то невообразимо вонючую рванину. Тряпье при более внимательном рассмотрении оказалось нижней рубахой из тончайшего батиста. Конан пошарил еще и нашел остатки камзола.
– Будь я проклят, – изумленно пробормотал Дагоберт, помяв в пальцах лоскутья. – Зингарский муар, сорок империалов за штуку! Уж я-то знаю, мой дядя держал в Галпаране лавку. А шитье, ты только глянь! Кого он привез, а? Королевского постельничего? Что ты обо всем этом думаешь, Конан?
– Думаю, пока нам обоим следует помалкивать и держать ухо востро. Вивию обходи за десяток шагов, ясно? – Дагоберт истово кивал в ответ на каждое слово, и подобное внимание со стороны более старшего гандера Конану несказанно льстило. Он вдруг ощутил себя умным, сильным и хитрым, а охотничий азарт близкого опасного приключения заставлял кровь быстрее струиться в жилах. – Да и Гельге старайся без лишней нужды на глаза не соваться. Мы еще выведем этот змеиный садок на чистую воду…
Приятели вышли на свежий воздух и оглянулись, лишь отойдя от сарая на изрядное расстояние. Вокруг, как и прежде, простирался знакомый мирный пейзаж, верещали сверчки, все дышало сонным спокойствием. Однако на сей раз, словно некая пелена спала с глаз киммерийца, он по-новому увидел воздвигшуюся над садом громаду роскошного особняка из розового туфа.
Дом, в зыбком свете молодой луны кажущийся черным, представился ему вместилищем пороков и зловещих тайн, источающим непонятную угрозу.
* * *
…Благоразумия Дагоберта хватило ровно на три дня, до первой встречи с красавицей-аквилонкой, вышедшей погулять по саду в сопровождении двух молоденьких служанок. С этого дня он сделался задумчив, неизменно отклонял заманчивые предложения выпить вместе или скоротать приятный вечерок за игрой в кости и старался уединиться где-нибудь под благовидным предлогом. Уединяясь, он обычно прихватывал с собой свою потрепанную лютню, и тогда, случалось, в неподвижном воздухе слышался откуда-то негромкий и неуверенный струнный перебор.
Стражники помоложе понимающе усмехались, те, что постарше, неодобрительно качали головами. Конан, как мог, пытался вразумить приятеля, но добился в конце концов только ссоры, едва не закончившейся дракой. Влюбленный Дагоберт упрямо не желал прислушиваться к голосу здравого смысла. Оставалась призрачная надежда, что с упрямцем побеседует Легионер и вобьет пинками то, что не доходит словами, однако Фидхельм вскоре спешно собрался и покинул поместье, взяв с собой троих наиболее доверенных тургаудов. Вместо него на воеводстве остался ир'Габали, пожилой вислоусый туранец, служивший некогда в дворцовой гвардии государя Илдиза Туранского. А с голубятни при доме, где держали почтовых птиц, выпорхнули полдюжины быстрокрылых гонцов, унося привязанные к лапкам депеши.
Гельге на глаза не показывался, будто сгинув в недрах огромного дома – лишь кухонные девчонки исправно носили еду в господские покои. Вивия при случайных встречах делала вид, будто ничего не произошло, и упорно не замечала ни Конана, ни измученного безответным чувством гандера. Тхим Хут, напротив, был вездесущ, его голос звучал, казалось, во всех уголках обширного поместья, и там, где появлялся хрупкий кхитаец, люди начинали работать с удвоенным рвением.
Один только Кетлик ничего не имел ни за, ни против пылкой страсти Дагоберта. Молодой шемит исчез из имения начисто, исчезли также его вещи, оружие и тщательно скопленное жалованье. Это случилось через день после таинственной сцены в саду. Конан попробовал осторожно выяснить, куда мог подеваться тургауд, но точного ответа так и не получил. Даже караульщики у ворот недоуменно пожимали плечами: нет, не выезжал… конь по-прежнему в стойле… сбежать, конечно, мог, хотя это и непросто, но – зачем? Да и далеко ли уйдет незамеченным пеший беглец по землям, где каждый крестьянин знает всех своих соседей и где в каждом дворе злющие сторожевые псы? Фидхельм, получив известие о загадочной пропаже, скривился, но махнул рукой. Удрал, мол, и удрал, Сет ему в попутчики. Человек – не иголка, попадется где-нибудь. А и не попадется, плевать.
Все это казалось киммерийцу донельзя подозрительным. Воспользовавшись временным послаблением, покуда тургаудами командовал ир'Габали, он стал искать способа тайно проникнуть в дом, разумно предполагая, что разгадка обязана таиться где-то в глубине огромного строения. Его попытки увенчались успехом, причем довольно неожиданным: одной из горничных, разбитной рыжеволосой Ардис из Ванахейма, приглянулся молодой воин, цвет глаз коего напоминал о голубых льдах далекого Эйглофиата. Несколько жарких ночей были наполнены страстными объятиями и взаимными клятвами в вечной верности – в каковые, впрочем, ни тот, ни другая всерьез не верили – а в промежутках между поцелуями Конан получил ключ от задней двери в господский дом и выслушал уйму рассказов, показавшихся ему, в свете определенных событий, весьма интересными.
– Дом этот, – рассказывала Ардис, – построен еще прадедом господина Гельге лет сто назад, а может, и больше. Семейство Ханаран живет в этих краях очень давно. Другое дело, что Ханаран не всегда были такими богатыми. Раньше им принадлежал только небольшой участок земли под виноградниками, не очень хорошей, – только то, что вокруг нынешнего поместья, самое большее, на поллиги. Дед господина Гельге дальше Хоршемиша, где у них какая-то родня, никогда не выезжал. Отец держал там скромную виноторговлю и постоялый двор. Это уже Гельге Кофиец отстроил сад и скупил всю округу, с самой Тарантией торгует, да ниспошлют ему боги долгой жизни и отменного здоровья.
– И как же ему удалось? – хмыкнул киммериец. – Умер дядя в Хоршемише и оставил полный сфинкс в наследство?
– Этого я не знаю, врать не стану, – Ардис, прижимавшаяся к боку варвара своим горячим телом, внезапно посерьезнела. – Я ведь служу в доме не очень долго. Вот старая Эйхнун здесь почти всю жизнь, она еще прежнего господина застала. Так она рассказывала, что, когда Кофийцу исполнилось два десятка зим, он одолжил у отца немного денег и уехал с караваном, уходящим на Восход. Когда он вернулся спустя два года, у него был уже свой собственный караван. Он приглашал отца с собой, убеждал, что сидя в захудалой винной лавке, состояния не нажить, но тот отказался, и господин Гельге опять уехал. Так он уезжал несколько раз, всегда надолго, и возвращался всякий раз все богаче и богаче. В последний раз у них с отцом даже вышла ссора, потому что старый господин говорил, что такие деньги не к добру и что честным трудом столько не заработаешь. Эйхнун говорила, они очень друг на друга кричали, а потом молодой Ханаран выбежал весь красный, в страшной ярости, и тем же вечером уехал, а спустя две луны старый господин умер, и дом отошел к Гельге. Это лет пятнадцать тому случилось… Ой, только я тебе этого не говорила, ясно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
