Толстячок, на первый взгляд, казался вполне симпатичным и безопасным, лицо его освещала улыбка вежливой доброжелательности.
– Извините, если помешал, – замер он у двери. – Я ваш сосед через купе.
И еще немного помешкавшись, вдруг сказал, спросил, вернее:
– Вы случайно в карты не играете? – перетасовал он в руках вдруг возникшую колоду. – Может, составите мне компанию?
Его взгляд остановился на папе, как на главном предполагаемом игроке в карты.
– Я? Что вы! Нет! Я пас! – замахал тот руками, будто ему предложили что-то такое, о чем порядочный человек и помыслить не может.
– Жаль, очень жаль, – огорченно вздохнул толстячок, но все еще продолжал смотреть, словно ожидая от него проявление мужской солидарности.
– Но я правда не умею, – папа беспомощно посмотрел на маму. Вслед за ним перевел взгляд и толстячок.
– Милая сударыня, может быть, вы выручите меня?
– Я? – мама растерялась, ей очень польстило обращение «милая сударыня». – Я бы с удовольствием. Но…
– Так в чем дело? – оживился тот. – Доставьте мне это удовольствие! Я был бы вам чрезвычайно признателен. Одному, знаете ли, скучно, а в моем купе больше никого нет.
Вид у толстячка и вправду был невеселый.
Мама бросила мимолетный взгляд на папу, уткнувшегося в очередной журнал.
– Видите ли, дело в том, что… Раньше я действительно играла в карты, но – бросила! Да, представьте, бросила! – подтвердила она снова, заметив удивленный взгляд. – И все начисто забыла.
– Какая жалость! – покачал головой толстячок. – Но ведь можно вспомнить!
– Увы, боюсь, не получится. Это было так давно!
– Что вы говорите, мадам – давно! Вы еще так молоды! – толстячок был сама любезность.
– Спасибо, – улыбнулась мама. – Но, тем не менее, это чистая правда. Дело в том, что в карты я играла в глубоком детстве, до пяти лет. А с пяти – бросила. Как сейчас говорят: завязала!
– До пяти лет? Не может быть! – всплеснул толстячок руками. – Вероятно, вы были очень талантливым ребенком! Очень! – и, вздохнув, добавил снова: – Жаль, очень жаль.
Толстячок угасал прямо на глазах, как будто от этой возможности сыграть в карты зависела вся его жизнь.
– Но… – вдруг оживился он снова. – Может быть, ваши дети… Они столь же талантливы? – и его взгляд первым перенесся на Рому, как старшего носителя фамильных талантов.
Но тот вдруг замотал головой, заранее смиряясь с полным отсутствием у него всяких талантов, и принялся прихлебывать чай с таким хлюпаньем, будто на водопой пришло целое стадо.
Толстячок не скрывал своего огорчения. Но…
Но еще оставалась сидящая напротив брата девочка. Правда, она еще мала…
Аришка же все больше начинала сочувствовать толстячку: едет в купе один, не с кем даже словом перемолвиться. И она сказала:
– Вообще-то я бы могла… – с друзьями они порой посвящали время этому, не слишком добропорядочному, с точки зрения взрослых, занятию.
– О, это было бы так замечательно! – возликовал уже почти потерявший надежду толстячок. – Это было бы великолепно! – взгляд его ожил снова.
– Ну, если в «дурака» или в «пьяницу»… – старалась Аришка не смотреть на маму.
– Замечательно, замечательно… – карты в пальцах толстячка запорхали, словно стая перелетных птиц.
Но не успел он собрать свою стаю обратно, как стены купе снова начали сотрясаться. Это была целая симфония из фырканья, хлюпанья, хрюканья и прочей звуковой какофонии.
– Что с тобой? – оторопела смотрела на сына мама. – Ты что – простудился?
– Просто – крошка… – старательно откашливался брат. – Просто крошка попала не в то горло.
Мама принялась стучать Ромку по спине, а обнадеженный толстячок смотрел на Аришку.
– Так что, юная леди? Выручите меня?
Аришка же теперь не знала, как ей и быть. Конечно, она поняла смысл звукового выступления брата и по достоинству его оценила. Но ей было жаль толстячка. Он такой милый, и такой одинокий, и к тому же – совсем не страшный. Совсем не похоже, чтобы он мог – шарфиком, яблочком или подставить подножку. И, продолжая пребывать в замешательстве, она теперь не знала, как ей и быть.
– Ну, Арина, ты и забывчивая! – пришел ей на выручку, откашлявшись, брат. – Мы же с тобой как раз собрались в шахматы играть! Я ведь тоже жду! – прорвался он сквозь мамин взгляд, даже и не подозревавший, как сильно любит он эту интеллектуальную игру. – Надо же сдерживать слово!
Толстячок беспомощно заморгал:
– Жаль, очень жаль. Видно, до Кснибялеча мне так и придется просидеть в купе одному.
Он сникал и обесцвечивался прямо на глазах. Вид его был такой грустный, что мама не удержалась:
– А вы попробуйте пройти по другим купе. Мы же здесь не одни. Может, и найдутся желающие.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Мои соседи слева такие нелюдимы. Даже не открывают дверь. Сидят запершись, делают вид, что их там просто нет. И вообще, это их купе… – он хотел и еще что-то добавить, но сдержался.
– Ну… – пожала плечами мама. – Пройдите по другим купе. Ведь здесь целый вагон.
– Хорошо, я, пожалуй, последую вашему совету, – он кивнул, но было видно, что уходить ему от них почему-то не хочется.
Едва за толстячком закрылась дверь, Аришка выпалила, чтобы мама не успела задать вопрос первой:
– Мам, зачем ты придумала, что с пяти лет не играешь в карты? А еще говоришь: «врать нехорошо»!
– Почему врать? Я не вру, – пожала плечами мама. – Просто до пяти лет я жила у бабушки с дедушкой, они и научили меня. Втроем же играть интересней. А когда мне пошел шестой год – родители забрали меня обратно в город, домой. Там, вблизи цивилизации, эти навыки и пропали. Так что, Арин, для карт ты явный перестарок! Переходите прямо к шахматам!
Аришка вздохнула: «Ну вот, придется еще из-за бдительности брата и в шахматы играть»!
Против шахмат она, собственно, ничего не имела, но – при соответствующих обстоятельствах. Сейчас обстоятельства были не соответствующие. И поэтому, услышав Ромино тройное: «кхе- кхе- кхе» – тут же отреагировала.
– Ой, что-то у меня ноги затекли. А у тебя, Ром, случайно, не затекли? – пришла она на выручку брату, который, хоть и покашливал, но не забывал с обреченным видом расставлять на доске фигуры.
– Еще как затекли! Прямо ужас, как затекли! – с готовностью подхватил Ромка. И – через секунду ими в воздухе уже и не пахло.
«Странные какие, – смотрела мама на доску с расставленными фигурами. – Ноги у них затекли… Только что по перрону гуляли.»
Она пожала плечами и посмотрела на папу, уже снова привычно уткнувшегося в свой очередной журнал. И подумала вдруг: «А не пойти ли и вправду сыграть с толстячком партию»?
Глава семнадцатая
О пользе и вреде конспирации. Арина и Роман предаются воспоминаниям о счастливом детстве
А в это время, стоя возле окна, Ромка придушенным голосом выговаривал сестре:
– Ты хоть иногда думать можешь? Вдруг этот – из их же компании?
Но, оглянувшись, заметил: дверь купе, где проживала известная парочка, слегка приоткрыта. И, приложив палец к губам, принялся оглашать на весь коридор:
– Ух ты, смотри какая мощная елка! Вот бы такую в Кремль, на новый год, так ведь из такой далищи не попрут! А? Как ты думаешь?
И только Арина собралась сказать, что она по этому поводу думает, как он снова перешел на шепот:
– Сегодня ложись спать пораньше. И делай вид, что спишь. А когда все уснут, выберемся в коридор и, и… – Аришка приблизила ухо.
– «И когда над Москвой дожди»… – гаркнул он так, что ее ушная перепонка от неожиданности чуть не лопнула.
– А потише нельзя? – потерла Аришка ухо.
– Я же для конспирации, – шепнул Ромка, а вслух продолжил:
– А помнишь, когда ты была маленькая, тебя в зоопарке журавль клюнул? – загорланил он так, что стали раскрываться двери соседних купе. – Ты совсем мелкая была. Подошла, значит, сунула журавлю в клетку физиономию, а он-то как, как… Скажи спасибо, что не в глаз! Ха- ха- ха!
– Спасибо! – прошипела Аришка, оглядываясь.
– Пожалуйста! – Ромку просто распирало от щедрости. – Вот, правда, смеху-то было, когда ты с тем журавлем почеломкалась.
– Не тебе, тому журавлю спасибо. Мне вот только интересно, ты что – всему коридору эти сказки рассказывать будешь?
– Я же в целях конспирации, неужели не понимаешь? – снова притушил он голос.
– Понимаю…
Но вдруг Аришкин голос ожил:
– А помнишь, как в том же зоопарке… В тебя верблюд плюнул? – радостно сообщила она, найдя достойную подробность из его биографии. – Ему твоя физиономия не понравилась! Ха- ха- ха!
– Можно подумать мне его понравилась! – покривился Ромка, не ожидавший такого подвоха со стороны сестры. – У нас просто возникла взаимная антипатия.
– Но твоя, видимо, ему не понравилась больше! «Верблюд большой, ему видней»! К тому же плеваться удобней! Ха- ха- ха! Чего ты не смеешься?
– А вот того… Доболтаешь! – прошипел брат ей в ухо. – Значит, ночью, по моему сигналу, выходи. Нюхом чувствую: что-то будет. Поняла?
