повалилась спиной на кровать, страстно прижимая к груди записку. Как пережить оставшиеся до встречи восемь часов?
Через несколько минут, когда Кристина прятала плотно скрученную записку Исаака в распустившийся шов на боку плюшевого медвежонка, в дверь ее комнаты постучали. Она вздрогнула от неожиданности, одним пальцем затолкнула послание внутрь игрушки, снова посадила потрепанного мишку на стол и вытерла щеки, потом набрала в грудь воздуха и, стараясь казаться спокойной, произнесла:
— Да?
— Это я, — откликнулась из-за двери Мария мягким голосом. — Можно войти?
Кристина открыла гардероб и сделала вид, будто наводит там порядок.
— Входи! Открыто!
Мария скользнула в комнату, прикрыла за собой дверь и села на край кровати, сложив на груди руки, чтобы согреться.
— Что происходит? — поинтересовалась она. — Весь обед ты вела себя как перепуганная курица, а теперь прячешься в своей комнате.
Кристина вытащила из шкафа платье и перекинула его через спинку стула.
— Ничего я не прячусь. Просто разбираю вещи. Думаю, я могу отдать тебе пару платьев. Так надоело носить одно и то же!
Мария встала и сняла платье со стула.
— Правда? Например, вот это? Твое любимое?
Кристина взглянула на свое синее воскресное платье из мягкого хлопка, присборенное в талии и с вышитым воротником. Она действительно любила его, и Мария это знала.
— Nein, — она забрала платье у сестры. — Не это. Я же говорю: я только разбираю свой гардероб.
— Mutti рассказала мне, почему пришла с работы рано, — сказала Мария. — Но это не объясняет, почему ты на взводе.
— К Бауэрманам могли прийти из гестапо! — Кристина понадеялась, что насупила брови убедительно. — Они могли арестовать Mutti!
— Но ведь теперь-то она дома, — возразила Мария. — Ей ничто не угрожает, — Мария подошла ближе и положила ладонь на руку сестры, слегка наклонив голову и глядя чутким взглядом. — Помнишь, как вам велели принести в школу ветку груши и три марки? Твоя учительница хотела, чтобы из ветвей вырезали флейты и все научились играть. Ты принесла ветку, но Mutti и Vater не смогли выкроить лишние три марки. И у всех в твоем классе были флейты, кроме тебя. Но вместо того чтобы плакать, ты начищала перила и подметала лестницу, хотя накануне была генеральная уборка. Mutti думала, что ты хочешь ей помочь, но я-то знала, в чем дело. Я видела, как ты грустила. Ты заняла себя делом, чтобы не сидеть и не рыдать. К тому же мне прекрасно известно: у тебя не так много платьев, чтобы их разбирать, а тем более нет ничего лишнего, чтобы отдать мне. Знаю, они тебе до смерти надоели, но в ближайшее время ома не сможет сшить новых. Расскажи, что случилось на самом деле.
Кристина поникла, тяжело опустилась на кровать, стискивая у груди синее воскресное платье.
— Исаак любит меня, — промолвила она, и смешанное чувство сумасшедшей радости и неуемной горечи стеснило ей дыхание.
Мария охнула.
— Почему ты так думаешь? Как ты узнала?
— Он признался мне. Сегодня утром.
Мария рассмеялась и шлепнулась на кровать рядом с ней.
— Ты сказала, что тоже любишь его?
— Ш-ш-ш! — Кристина накрыла рукой рот сестры. — Vater услышит!
Мария отняла руку Кристины.
— Прости, — прошептала она. — Так что же? Ты призналась ему? Он поцеловал тебя?
Кристина закусила губу, улыбаясь и кивая; на глаза набежали слезы.
— Он поцеловал тебя! — Мария разве что не визжала от ликования. — Сколько раз? И что ты почувствовала?
— Ш-ш-ш! — снова предупредила ее Кристина.
Мария закатила глаза.
— Извини! — тихо проговорила она. — Я просто в восторге и думала, что ты тоже! — но тут она заметила, что Кристина плачет, и лицо ее омрачилось. Она взяла сестру за руку. — Исаак чем-то обидел тебя? Если так, то плевать мне на гестапо, я пойду к нему и устрою знатную выволочку!
Кристина потрясла головой:
— Nein. Дело совсем не в этом.
— Ну тогда я ничего не понимаю. Я думала, ты будешь счастлива!
К горлу Кристины подкатил ком. Как объяснить, что один и тот же день стал одновременно самым счастливым и самым ужасным в твоей жизни? Мария всегда знала о чувствах Кристины к Исааку. Она догадалась, что сестра влюблена в молодого Бауэрмана в тот же миг, что и сама Кристина. Тогда девушка пришла домой, очарованная карими глазами и глубоким голосом Исаака, с упоением вспоминая, как он улыбался ей в освещенном солнцем саду. В животе разливалось приятное тепло, она погрузилась в свои грезы и была непривычно тихой, когда помогала Марии чистить на кухне картошку. Наконец сестра подтолкнула ее локтем: «Как его зовут?» — «Кого?» — спросила Кристина, очнувшись от задумчивости. «Того, из-за кого ты так глупо пялишься в пустоту», — засмеялась Мария.
В конце концов Кристина во всем созналась, взяв с сестры обычную их клятву хранить тайну: «Свидетель Бог, включая всех, отмены нет». Выдуманная ими фраза означала, что Мария клянется перед богом и не может взять клятву назад, потому что она касается всех находящихся в комнате и не отменяется скрещенными пальцами или нашептанными на ухо признаниями. Это было их самое крепкое обещание друг другу. До сей поры Мария держала слово и молчала о любви Кристины к Исааку, так же как не разболтала о том, что в двенадцать лет Кристина и Кати тайком бегали гадать к цыганам, разбившим лагерь в лесу, и хранила в секрете, что старшая сестра разлила единственный флакон маминых духов на ковер в спальне. Но все это случилось давно, когда они были еще детьми, и жили они тогда в другом мире, где нацисты не устанавливали правила. Теперь все было иначе — свобода, а может быть, и людские жизни оказались под угрозой.
Кристина подумала о записке Исаака, спрятанной в немом медвежонке. От мысли о том, что скоро она тайком увидится с Исааком, по всему телу ее проходил электрический разряд восторга и страха. Она едва сдерживала возбуждение. Скорее бы Мария сошла вниз, а не то Кристина выдаст себя. Ей пришло в голову, что, наверно, так же чувствуют себя сумасшедшие, испытывающие одновременно сладостный экстаз и глубокое несчастье, поминутно готовые
