коньяка и лег на кровать.
На какую-то кровать. Замусоленный матрас на замызганном полу. Я и тараканы, которые приползли на ночь глядя. Вот до чего всё докатилось: приходится делить постель с тараканами. Отлично, детки, устраивайтесь поудобнее. Мы подружимся. Только вы и я, и больше никто нас не побеспокоит. Никто больше не нырнет к нам под одеяло. Вы же заметили? Даже мой кот Феликс держится в стороне. Вон он, самодовольно сидит в дальнем углу. Думает, он такой умный, раз его не задевает всякая ерунда, в которой мы пытаемся не увязнуть. Он выше всего этого. Катись ко всем чертям, Феликс. Оставайся там, где безопасно. Ты и подобные тебе, все, кто не хочет замарать лапы, держитесь от меня подальше. Вы мне не нужны. У меня есть мои маленькие друзья, и мы еще поворочаемся в нашем спальном мешке. Да-да. В мешке. Вы правда решили, что это кровать? Ну же, включите голову. Если бы это была кровать, в ней бы кто-нибудь спал и видел прекрасные сны, читал книгу или смотрел телевизор, а может, в ней бы трахались двое. Но здесь только мы, тараканы. То есть только вы и я. Давайте это признаем. Давайте признаемся себе во многом. Отлично, детки, ситуация такова. Сегодня ночью никто не заснет. Как и прошлой ночью. Это становится привычкой. Если перестать выходить на улицу, день превращается в едва заметный, ничтожный промежуток чуть более светлого времени, а очень скоро снова наступает вечная ночь. И вот еще что. Здесь – моя территория. Не беспокойтесь, я не буду давить вас ботинком или насыпать вам отравы. Я ведь неспроста не стал командиром. Пусть мой пацифизм распространяется и на тараканов. В общем-то, вы мне нравитесь. Ведь вы – это всё, что у меня есть. Это похоже на брак. Нужно заплатить небольшую цену за возможность жить со мной. Я несу полный бред, помногу, подолгу, сколько захочу, и вам придется это слушать. Послушайте, вы такие маленькие…
Никто не хочет слышать о горе Родриго. Его горе слишком всеобъемлюще. Это остров, который всецело принадлежит Родриго. Он должен пройти весь путь целиком и разметить его. Это территория, куда не ступала нога человека. Здесь всё неизведанно, Родриго – первопроходец. Он – первый человек в истории, который потерпел фиаско в любовных отношениях. Первый музыкант в истории, обреченный еле-еле сводить концы с концами. Единственный парень, который обозвал своих родителей придурками, и единственный, от кого эти придурки впоследствии отказались. Он – единственный, единственный человек, который взглянул на прожитые годы и почувствовал себя дураком. Единственный человек, у которого есть чувства. Глубокие, сильные, болезненные чувства. Никто никогда не был так задет, никто не жил, не любил, не чувствовал так, как он. Такой ночи, как эта, не было никогда.
Но не для Родриго, который медленно плыл по течению времени, бормоча как сомнамбула, полностью погруженный в свое горе. Теперь, в замкнутом пространстве, в одиночестве, он основательно отгородился от причин своих несчастий. От Шарлотты, что хочет вырваться из мрачного уныния, которое распростерлось над ними. Она сидит за письменным столом, пытаясь собраться с мыслями.
Дорогой Родриго,
я хочу прояснить ситуацию, чтобы не оставить никаких сомнений или недосказанности. Моя вспышка ярости не была сиюминутной. Я не хочу иметь никаких отношений с тобой. Ни сейчас, ни впредь. Я не стану брать трубку, если ты позвонишь, так что не трать зря силы и время. Я перейду на другую сторону улицы, если увижу тебя. Я испытываю к тебе такую сильную неприязнь, какую только может испытывать человек. Ты
Дорогой Родриго,
я хочу объяснить ситуацию. Между нами всё кончено, и это всерьез. То, что я сказала, действительно так, но я попробую объяснить, хотя в этом не будет никакого толка. Есть причина, и ты должен ее знать. Уже какое-то время я думаю об этом, но не знала, как поговорить с тобой. Всё запутано, и в письме трудно
Дорогой Родриго,
я хочу поговорить о том, что произошло. Но я не уверена, что ты этого тоже хочешь. Я вышла из себя. Моя вспышка эмоций была просто верхушкой айсберга, и это нечестно. Я могу всё объяснить. Но, как я уже сказала, я не уверена, что мы сможем поговорить и это вообще для тебя имеет значение теперь. Пожалуйста, позвони мне, если
Милый Родди,
всё это какая-то нелепая шутка. Нам нужно поговорить. Я тебе сейчас звонила, но мне никто не ответил. Поэтому я пишу. Позвони мне, как только получишь письмо. Шарлотта.
Ни ливень, ни поздний час не повлияли на ее решимость. Только бы Родриго получил ее письмо. «Сейчас, пока еще не поздно. Пока он не смирился с нашим расставанием. Скорее, пока не упущен момент, пока сомнения не вернулись, пока я знаю, что делать», – подумала Шарлотта и выбежала под проливной дождь.
Его не было дома. Шарлотта просунула письмо под дверь его квартиры и сразу ощутила, что былая ясность испарилась. Она вернулась домой, ничего не изменилось.
Она так и не дошла до этой ясности. Она не приняла решение, не надела пальто и не вылетела за дверь. На улице не шел дождь, и не было потоков воды на каждом углу. Машина с номерами округа Джерси сбавила скорость, следовала за ней целый квартал, а потом на 14-й улице дала по газам. На углу Третьей авеню две шлюхи, прижавшись друг к другу в проеме двери, курили сигарету, одну на двоих. Лапая друг друга, обнимаясь и смеясь, из бара вывалилась группа молодых людей. На Бродвее было тихо и безлюдно, несколько раз донесся свист тормозов, послышался плеск луж, разбрызгиваемых автомобильными колесами, затем всё снова стихло. Она не видела и не слышала ничего вокруг себя. На пути к Канал-стрит Бродвей казался ей одним блестящим мокрым пятном, она видела только очертания дома впереди, дома, где жил Родриго.
На обратном пути Шарлотта видела всё. Всё было ясно как божий день. Его нет дома. Он отлично проводит время. Ему всё равно. Он уже обо всём забыл. Она просто идиотка. Дура. Не стоило оставлять это письмо. Теперь нужно написать другое письмо. Написать, что он может забыть об этом. Даже не думай, Родриго. Ты урод, каких еще поискать нужно. Я перейду на другую сторону улицы, если встречу тебя. Ты
Когда Шарлотта вернулась к себе домой, ей показалось, что там кто-то есть. Неприятное ощущение присутствия, будто кто-то затаился. Родриго? Она оглядела квартиру. Верхний свет был включен, вещи разбросаны. Ее опрокинутый стул лежал на порядочном расстоянии от письменного стола. Повсюду – черновики писем и следы от кофе. В пепельнице было полно окурков, в воздухе еще
