смешения многих культур, как я. Или как мои родители.
– Это национализм? Я, по-твоему, не американец? Ты что, из Дочерей американской революции?
– Нет. Совсем наоборот. Если все члены моей семьи соберутся вместе, что почти невозможно, получится свора собак. Нет. Собачий приют. Мы все полукровки. И приблудыши. В семьях вроде моей большая текучка. Люди приходят и уходят. Cвязи весьма непрочны.
– Ясно. Видимо, ты хочешь сказать, что ощущаешь себя сиротой и не знаешь, где твои корни.
– Вообще-то я говорю о другом. И не могу сказать, что это меня волнует. В каком-то смысле ты тоже сирота и не особенно хорошо знаешь свои корни. Но, с другой стороны, ты совсем не такой.
– С какой стороны?
– Ты связан с другой культурой, другим народом, даже с другой эпохой, и эта связь – непосредственная.
– Может, ты и права, но это ничего не значит. Разве что в моем роду все заключали браки только с иудеями. Но связь с нашей культурой или традицией утеряна. Ее нет.
– Возможно, это не так. Возможно, она живет в тебе. Возможно, это часть тебя… это твои клетки, твои гены.
– Уму непостижимо. Я думал, ты говоришь о моем еврействе. Я что, обязательно должен быть связан со своей культурой или обусловлен генами?
– Ну, одно из двух.
– Знаешь, детка, многие представители генетики или еврейства решили бы, что так говорить очень грубо и оскорбительно. И совершенно неприемлемо в современном мире.
– Я знаю. Но это же всё между нами. Я могу выражаться неточно, потому что еще не разобралась в своих мыслях. Я работаю над новым материалом.
– Про евреев, гены или полукровок?
– Про месье Лепренса.
– Это кто?
– Вот, прочти. Мне пора умываться и причесываться, скоро надо выходить из дома.
Он читает: «Отправляясь в новые места или страны, люди иногда берут с собой вещи других людей, в особенности вещи, которые касались тела другого человека, заряжены его энергией и прочее. Эти вещи оставляют след, наподобие невидимой нити, и такие нити тянутся через пространство. Они соединяют объект с его живым, а в некоторых случаях и умершим хозяином. Люди обрели это знание в древнейшие времена и научились по-разному его использовать. Следы этого знания можно обнаружить в обычаях многих народов. Например, в некоторых нациях сохранилось кровное братство. Два или несколько человек смешивают свою кровь в одной чаше, а затем пьют из нее. После этого они считаются братьями по крови. Но этот обычай коренится гораздо глубже. В его основе лежит магический обряд установления связи между астральными телами. У крови есть специфические свойства. И некоторые народы, например евреи, придавали особое значение магическим свойствам крови. У некоторых народов считается, что если связь между астральными телами установлена, нарушить ее не может даже смерть».
– Шарлотта, – спросил Родриго у двери в ванную, – кто тебе это сказал?
– Месье Лепренс, – сказала она, возвращаясь к завтраку.
– Ясно. Это секрет, или ты всё-таки расскажешь, кто, к чертовой матери, такой этот месье Лепренс?
– Он очень интересный человек. Он живет в подсобке в «Джем спа».
– Ты с ума сошла. Никто не живет в подсобке «Джем спа».
– А он живет там. И я как-нибудь отведу тебя к нему. Не сейчас. Мне нужно бежать.
– А ты уверена, что он не извращенец и не отморозок какой-нибудь?
– Решай сам, хочешь пойти или нет. Я сказала, что как-нибудь свожу тебя туда. До встречи.
Следующее, что он запомнил, – это отсутствие Шарлотты. Шарлотта никогда не любила прощаться, она просто исчезала. Лестничные пролеты наполнились стуком ее каблуков, когда она в своей обычной спешке выбежала из дома. Но Родриго не встревожил ее уход. Он убрал остатки завтрака со стола и погрузился в утренние дела. По утрам он сочинял музыку, а Шарлотта писала статьи; возможно, они еще увидятся сегодня, а возможно и нет.
Им удавалось не превращать регулярные встречи в рутину. Они оба были фанатиками своего дела: абсолютно несгибаемые в рабочих моментах, они становились абсолютно гибкими, когда дело касалось их двоих. Это приносило нужные плоды. За несколько лет между ними установилась добросердечная связь, и страсть не угасала. Время от времени вспышки напряженности нарушали благостную атмосферу. А потом в их отношения возвращалась былая свежесть, и страсть возникала с той же силой, что и в самые первые дни их близости. Всё было вновь как в первый раз: разговоры, секс, всё было настолько ярким, как будто они только что познакомились и только-только открывали всю глубину нежности.
Они плыли по течению, которое то неслось с непостижимой скоростью, то замирало. Нечто такое, что они предпочитали не обсуждать, позволило им обрести близость и оставаться сердечными друзьями, а не только любовниками. «Нам просто повезло, – решили они. – В этом нет ничего особенного». Но кое-что особенное в этом было, и они это знали.
Впервые любовь и дружба в их жизни соединились. Ради этого им не пришлось ничем жертвовать. Компромиссы возникали будто сами собой. По правде говоря, они оставались вместе много лет не только благодаря компромиссам, но и благодаря той атмосфере, в которой Шарлотта и Родриго впервые встретились.
У Дики знакомились многие. Там всегда были люди, одни приходили, другие уже прощались. У него гостили друзья, кто-то заходил на пару часов, а кто-то оставался на пару недель. Были и незнакомцы – и они пользовались гостеприимством наравне с другими. Не только людей было много, еще у Дики всегда было достаточно еды, травы, музыки и гостеприимства, чтобы гости были довольны и приходили снова и снова. Он вырастил небольшой островок каджунской Луизианы посреди стального сурового Нью-Йорка. Он вырастил его и в сердце Шарлотты.
То, что было естественным для Дики, Шарлотте представлялось сущей экзотикой. Каджунский стиль открыл для нее новый мир. Она случайно оказалась в нем однажды ночью. Это была одна из самых жарких ночей в ее жизни. Не в силах заснуть, Шарлотта вышла погулять. Кто-то играл на саксофоне. Звуки растекались по липкой духоте кварталов. Когда звуки прекратились, она остановилась. «Что ты здесь делаешь совсем одна, дитя?» Недолго думая, Шарлотта поднялась в квартиру Дики, где царила настоящая вакханалия: обилие еды, травы, музыки и толпы людей. Для Шарлотты это была ночь посвящения. Она вошла в его дом скромной незнакомкой, а вышла подругой, из тех, что могут зайти в любой час.
Солнце уже вовсю светило, когда она шла домой, думая о произошедшем. Дики рассказал ей, что в графстве, где он родился и вырос, было пятьдесят скрипачей. Это произвело на нее большое впечатление. Куда там Клейтону. Уфф. Вот это мысль. Но нет времени думать. Было уже 9:30, она отклонялась от расписания.
Шарлотта всегда жила по расписанию. Каждые четыре месяца она издавала «Домашний орган». Глупое название для газеты, но двенадцать лет назад, когда она начала ей заниматься, звучало иначе.
