что-то заставляло девушку усомниться в своих догадках. Мысли об этом сопровождали Леру в течение всей поездки. Наконец, объявили нужную станцию.
Район, в котором жила Афинская, выглядел чисто и культурно. Это было не удивительно, так как центр города был недалеко, но, в отличие от него, здесь не ощущалась его спешка, его беспокойство. Наоборот, в свете солнца, далеко ушедшего на запад, район казался дремлющим. Повсюду были деревья, в том числе небольшие красные клёны и высокие груши с кручёными ветвями, на которых виднелись маленькие зелёные фрукты с красными боками. Над этими деревьями возвышались редко посаженные высокие здания, покрашенные ровной белой краской, с разноцветными балкончиками. Лере вспомнился район, где жила она. Там тоже было довольно много растительности, но узкие дворики между старыми, потрескавшимися панельными домами, и кривые полумёртвые яблони создавали совершенно другое ощущение, ощущение упадка. Здесь же природная свежесть и чистота цивилизации слились в каком-то особом симбиозе уюта.
Ведомая картой в смартфоне, девушка шла среди этой красоты по заданному программой маршруту. Посреди большого, засаженного деревьями участка, на маленьком возвышении показался нужный дом. Железная дверь подъезда была открыта, а рядом, на придомовой стоянке, рабочие выгружали из грузовика деревянные детали то ли мебели, то ли окон. Лера воспользовалась этим и, войдя в подъезд, начала поиск нужной квартиры. Смартфон в этом поиске уже был бесполезен, и, поставив устройство на беззвучный режим, чтоб не мешало, она спрятала его.
Вдруг до её ушей донёсся крик. Судя по всему, кричали в одной из квартир, а номера подсказывали, что нужная девушке дверь в том же направлении. Лера двинулась на звук, и чем ближе она подходила, тем больше кричащий голос казался похожим на тот, что она слышала по телефону. А исходил этот крик из-за двери, на которой красовался нужный номер. Лера остановилась около неё и прислушалась. Помимо криков с той стороны доносился плач ребёнка.
— … развела, корова! Сейчас человек придёт, а ты что устроила? А ну немедленно всё убрала! — голос Лидии Афинской излучал гнев и обиду. Он слышался то ближе, то дальше от двери, и, судя по всему, в квартире вовсю шла подготовка к её, Леры, принятию.
— После такого и не подумаю, — послышался в ответ другой, более молодой, безэмоциональный голос.
— Ах ты, ведьма! Да как ты смеешь! Что ты вообще здесь делаешь? Да здесь ничего твоего нет, корова ты!
— Я здесь прописана, и мой ребёнок — тоже. Твой внук, между прочим. И доля моя здесь есть, её Саша отписал.
— Прописана? Доля есть? — в голосе Лидии Александровны послышались нотки плача, — Сколько же горя принёс мне этот человек!
— Кого вырастила, то и принёс.
— Как ты смеешь! Это ты ему голову забила, ты его охомутала! Да если б не ты!..
— Да? Будто до меня у вас с ним всё было хорошо.
— Было! Вот представь себе, было!
— А сама мне не жаловалась, что он в дом всякую бесовщину с детства тащит?
— Ведьма ты поганая! Да! Тащил! И я его от этой бесовщины ограждала, как могла, пока он тебя, ведьму, колдунью проклятую, не притащил! А ты его точно приворожила, наколдовала! Всё про тебя знаю, ты…
Лера ткнула в дверной звонок. Она не могла больше это слушать. Впервые в жизни она слышала, чтоб человек ругался с такой злостью, и при этом не матерился. Да если бы в этой тираде было хоть одно нецензурное упоминание гениталий или полового акта, она бы вызывала меньшее отторжение. Впрочем, если за обвинениями в ведьмовстве была некая форма правды, скандал приобрёл бы совершенно другой смысл. Разумеется, Лера не верила в колдовство, но наркологию и токсикологию изучала. Это бы объяснило, почему отношения Александра с женой так быстро сошли на нет.
Крики немедленно прекратились, только ребёнок по-прежнему плакал, не меняя тон. Послышался шум возни, скрип мебели и топот пробежек трусцой. Лера подождала с полминуты и нажала на звонок ещё раз. На пару секунд шум усилился, и дверь, наконец, открылась. За ней показалась женщина лет пятидесяти, в длинном синем платье из лёгкой ткани, с короткими каштановыми волосами, стройная и осанистая. Позади неё стояла другая — платиновая блондинка чуть старше Леры, тоже стройная, но слегка сутулая, с узкими бёдрами и непропорционально большой грудью, в светло-голубых джинсах и белой обтягивающей кофточке с розовым котёнком на принте. Лера отметила разительное сходство этих женщин: острые правильные черты лица, орлиные носы, зелёные глаза и аристократическое безэмоциональное выражение. Александр — или тот, кто себя так называл — был совершенно на них не похож. Лера переступила порог.
— Лидия Александровна, здравствуйте. Мы вчера говорили с вами по телефону.
— Да, мы вас ждали, Валерия…
— Тимофеевна. А вы, должно быть, супруга Александра… — обратилась Лера ко второй женщине.
— Да, ответила та, — Меня зовут Анна Филипповна
Плач ребёнка начал стихать. Видимо, младенец устал. Лера осмотрелась вокруг. Прихожая была перегружена новенькой, но очень плохо собранной мебелью. Створки двух платяных шкафов не сходились друг с другом, а кривовато торчащие ящики явно не закрывались до конца. Под потолком висела огромная массивная люстра с одной ввёрнутой лампочкой из пяти. Напротив входа, по обеим сторонам от обклеенной яркими аппликациями двери, стояли два одинаковых комода, уставленных какими-то статуэтками. Правый немного покосился, а из-за приоткрытой дверцы левого виднелась куча тканевого хлама, едва не выпадающая наружу. Справа от комодов висели полоски пёстрой ткани, судя по всему загораживающие проход в коридор. Между ними и входной дверью стояли несколько декоративных, но потёртых вешалок с кучей одежды, в том числе летней. На противоположной стене висело ростовое зеркало, а по обеим сторонам от него — с десяток икон. Лера никогда не видела столько икон в квартире в одном месте. Она вообще не видела столько икон. И всё, кроме них — шкафы, комоды, вешалки, люстра, даже розовые
