«Давай! — толкало меня изнутри. — Это единственная возможность, больше такой никогда не будет! И получится такое приключение, которое будешь вспоминать всю жизнь. Давай!»
Но я не прыгнул. Да и не прыгнул бы никогда. Меня держала любовь к отцу. Как он будет один, без меня? Ведь я — единственное, что у него есть, что у него осталось после смерти матери. Я был в четвертом классе, но хорошо запомнил, как мы хоронили маму. Она была такая молодая, совсем как девочка, и отец ее очень любил. Когда мы пришли с кладбища домой, отец лег на кровать, отвернулся лицом к стене и пролежал так до утра. Потом, даже не позавтракав, ушел на работу. Несколько дней он вообще не разговаривал со мной, только подойдет, бывало, когда я готовил домашние задания за столом, положит мне руку на плечо и стоит, глядя куда-то в сторону. И я сидел тихо-тихо, не шелохнувшись… А однажды он сказал:
— Сашка, я непроходимый идиот. Ведь ей совсем нельзя было жить у моря. А я ее потащил сюда, в эту сырость…
С того дня я стал после школы ходить в магазин, закупать продукты, а отец готовил. У него тоже все получалось так же быстро и вкусно, как у мамы. Особенно он любил рис с мясом. Он заливал рис водой, потом плотно накрывал тяжелую чугунную кастрюльку крышкой и ставил сначала на сильный огонь, а потом «доводил» на совсем слабом…
Эх, сейчас бы сюда кастрюлю отцовского плова!
Никогда в жизни я не был так голоден. Все в животе болит и противно, тягуче подсасывает… Не то что кастрюлю риса и буханку хлеба, а огромную рыбину… И не вареную, а так… Сырую…
«Сашка, ведь ты ничего не ешь! Сашка, доешь завтрак, слышишь? Сашка, в школе обязательно купи себе булочку и котлету!»
Эх, мама…
Рыбалка
Костер я все-таки проморгал.
Зато, когда утром вылез из палатки, над островом стояло солнце и от всего шел пар — от травы, от кустов, от деревьев и от камней.
Я прихватил с собой огневой инструмент, удочки и начал спускаться к берегу. Все пропиталось водой. Под ногами чавкало. Кусты обдавали плечи холодным душем. Я не шел, а буквально плыл по траве, до тех пор пока не добрался до россыпей булыжников.
У воды все изменилось. Там, где ночью кипел прибой, громоздился огромный вал водорослей — в мой рост. Из вала торчали мокрые бревна и доски, а против того места, где я добывал огонь, я увидел шлюпку. Вернее, нос шлюпки — остальное было разбито, расщеплено, измочалено. Наверное, эту шлюпку снесло с палубы какого-нибудь корабля и она долго билась о камни у острова, пока ее не перебросило через рифы.
Ладно, доски от нее пойдут для костра, а сейчас — рыба, рыба и рыба! Я уже видел, как жарю огромную рыбину на своем старом костровище, где впервые получил огонь.
Перелез вал водорослей.
Море уже не бушевало, а только накатывалось на камни и снова отбегало назад, оставляя за собой пенные щупальца.
Я сложил удочки и полиэтиленовый сверток с огневым инструментом в сухое место и потащился вдоль кромки водорослевого вала. Может быть, найду какую-нибудь дохлую рыбину для наживки.
Опять из-под ног стайками сыпались маленькие крабы, и настороженно смотрели на меня три чайки, как часовые, сидящие на камнях. Ну, эти-то, наверное, ни одной рыбины мне не оставили. Ишь, как следят!
Водоросли пахли гнилью и еще чем-то аптечным. Волны равномерно бились о рифы. У-у-у-ух-х-х! — ударяла в камни вода. С-с-с-са-а-а… — откатывалась назад. Солнце висело в парном тумане.
Ничего подходящего для наживки не попадалось.
Я забрался на большой камень, выступающий в море. Волны не налетали на него с размаху, как на рифы, а плавно поднимались и опускались вокруг. Это происходило потому, что они теряли силы, наталкиваясь на черные зубы скал метрах в тридцати перед камнем. Очень удобное для рыбалки место.
Я лег на камень и заглянул в глубину.
Там извивались лохмотья длинных толстых листьев ламинарии, а у подножия камня крутилась рыжая пена, мешая смотреть. У меня на глазах вода опустилась, открывая на дне валуны, обросшие жесткими мшанками, а потом снова начала подниматься, словно карабкаясь по отвесу камня. Весь отвес был усеян плотно прижавшимися друг к другу продолговатыми грязно-зелеными раковинами.
Я пригляделся, вскочил и, приплясывая на камне, содрал с себя куртку, потом рубашку, а потом майку. Завязал майку у плечиков узлом, чтобы получился мешок. Меня всего распирало от нетерпения.
Мидии!
Помню, как отец впервые угостил меня пловом с мидиями.
Он принес домой полное ведро этих раковин и сказал:
— Сашка, если хочешь пировать, помогай. Сегодня попробуешь такого, что целую неделю будешь облизывать пальцы.
— Что делать, па?
Он вынул из кармана бумажник и дал мне три рубля.
— Быстро на станцию в магазин и купи килограмм помидоров. Я схватил трешку и помчался на станцию.
Когда вернулся, на плите уже стояла кастрюлька с рисом, а на второй конфорке громоздилось ведро с грязными раковинами. Запах от них шел такой, что я поморщился.
— Не нравится? — спросил отец.
— Ну и воняют! — сказал я.
— Ничего, чем крепче воняют, тем вкуснее будет. На тропических островах растет такая штука — баньян. Ты видел на каштане зеленые шишки с колючками? Баньян похож на каштановые шишки, только размером они с небольшую дыню. На всех тропических базарах продают баньяны. Это самый высокий деликатес. Но если ты захочешь полакомиться баньяном в гостинице, тебя туда просто не пустят. Потому что воняет баньян еще почище этих мидий… ну, мягко сказать, как засорившаяся уборная. Зато тот, кто пробовал баньян, уже никогда не забудет его вкуса. И ему захочется попробовать еще раз и еще…
В ведре лопалось и шипело.
— Это они пекутся? — спросил я.
— Они варятся в собственном соку, — сказал отец. — Когда отдираешь раковину от камня, она сразу же захлопывает створки, и внутри остается морская вода. Вот в этой-то воде они и варятся. И никакой соли не надо.
Над ведром поднимался пар. Раковины шевелились, приоткрывали створки от жара. Мне казалось, что они даже попискивали.
Когда все раковины открылись, отец поставил ведро на табурет.
— Теперь чистить.
Мы разворачивали створки раковин пальцами и находили внутри оранжевый комочек мяса, похожий на крохотную пельменину. Мясо мы складывали в тарелку.
— Вот это и есть самая вкуснотища, — радовался отец. — Тут, Сашка, все микроэлементы, которые нужны человеческому организму. Вся таблица Менделеева. Кто ест мидии, тот живет до ста лет и никогда не болеет.
Из ведра мидий получилась столовая тарелка мяса. Тем временем поспел рис.
