В коридоре за дверью комнаты Коронала Слит внезапно схватил его за запястье и притянул поближе к себе. Хиссуне почувствовал в коротышке необычайную силу и энергию, что сжималась внутри этакой пружиной.
– Я просто хотел сказать, мальчик… я не испытывал враждебности, когда так резко разговаривал с тобой.
– Я и не думал обижаться.
– Ладно-ладно. Я не хочу быть с тобой на ножах.
– И я с вами, Слит.
– Сдается мне, нам придется немало потрудиться вместе, когда начнется война.
– Если начнется война.
Слит мрачновато усмехнулся.
– В этом нет ни малейшего сомнения. Но я не собираюсь затевать спор по новой. Довольно скоро ты начнешь думать так же. Валентин не замечает беды, пока она не схватит его за горло, – это в его характере, он слишком добр, слишком верит в добропорядочность других, как мне кажется… но ты-то не такой, мой мальчик, верно? Ты живешь с открытыми глазами. На мой взгляд, именно это Коронал и ценит в тебе больше всего. Ты слушаешь меня?
– Ночь была долгой, Слит.
– Да-да, верно. Ну ступай, мальчик, поспи немного. Если заснешь.
9
Первые лучи солнца упали на неровный, серый, илистый берег в юго-восточной части Цимроеля и осветили его бледно-зеленым светом.
Наступление рассвета моментально разбудило пятерых лиименов, расположившихся в потрепанной, латаной-перелатанной палатке на краю дюны в нескольких сотнях ярдов от моря. Они безмолвно поднялись, зачерпнули пригоршни сырого песка и растерли его по грубой, рябой коже серо-черного цвета у себя на груди и руках, чтобы совершить таким образом утреннее омовение. Выйдя из палатки, они повернулись на запад, где в темном небе еще светились несколько звезд, и сделали приветственный знак.
Одна из этих звезд была, вероятно, той, с которой прилетели их предки.
Они не представляли, с какой именно. Этого не знал никто. Семь тысячелетий прошло с той поры, когда на Маджипур прибыли первые лиимены-переселенцы; за долгие годы большая часть знаний была утеряна. За время скитаний по гигантской планете, появляясь везде, где можно было отыскать простую черную работу, лиимены уже давно позабыли то место, откуда начался их путь. Но однажды они вспомнят то, что забыли.
Старший из самцов молча развел костер. Тот, что помоложе, принес вертела и насадил на них мясо. Обе самки безмолвно взяли вертела и стали держать их над пламенем; вскоре послышалась песня кипящего жира. Тогда они молча раздали куски мяса, и лиимены в молчании съели то, чему предстояло стать их единственной пищей на протяжении целого дня.
По-прежнему храня молчание, они гуськом вышли из палатки: старший, за ним обе самки, затем двое других самцов – пять поджарых, широкоплечих существ с плоскими головами и горящими глазами, которых на их бесстрастных лицах насчитывалось по три. Они пошли к берегу моря и выстроились на узком выступе мыска вне досягаемости прибоя. Сюда они приходили каждое утро вот уже несколько недель.
Они стояли в молчаливом ожидании, и каждый из них надеялся, что новый день позволит им увидеть драконов.
Юго-восточное побережье Цимроеля, обозначенное на картах как провинция Гихорна, являлось одним из самых мрачных уголков Маджипура. Богом забытый край, скудная серая почва, напоенные сыростью порывистые ветры, полное отсутствие городов, чудовищные опустошительные песчаные бури, налетающие когда им вздумается. На сотни миль вдоль этого злополучного побережья нет ни единой естественной гавани, и лишь бесконечная гряда низких, осыпавшихся холмов спускается к полосе мокрого песка у кромки воды, полосе, о которую с печальным, угрюмым плеском разбиваются волны прибоя Внутреннего Моря. На заре заселения Маджипура первопроходцы, забредавшие сюда, рассказывали потом, что во второй раз там смотреть нечего, а для планеты, столь богатой всякими чудесами и диковинками, подобное определение было самой уничижительной характеристикой, какую только можно себе представить.
Так что при освоении нового континента Гихорну обошли стороной.
Поселения возникали одно за другим: сначала Пилиплок, посредине побережья возле устья полноводного Цимра, потом – Пидруид на далеком северо-западе и Ни-мойя на большой излучине Цимра в глубине континента, и Тил-омон, Нарабал, Велатис, и сияющий город хайрогов Дулорн, и прочие, прочие, прочие. Форты превращались в поселки, поселки – в городки, городки – в города, а города – в очень большие города, от которых по необъятным просторам Цимроеля тянулись щупальца коммуникаций; но для исследования Гихорны причин так и не появилось, и никто к тому не стремился. И даже метаморфы после того, как Лорд Стиамот разгромил их и загнал в лесную резервацию к западу от Гихорны, за рекой Стейш, не рвались пересечь реку, вовсе не желая очутиться в тех гиблых местах.
Значительно позже – спустя тысячи лет, когда большая часть территорий выглядела уже не менее освоенной, чем Алханроель – в Гихорну все же проникли, наконец, несколько поселенцев. Почти все они были лиименами, простыми и неприхотливыми существами, так и не влившимися окончательно в общую жизнь Маджипура. Казалось, они добровольно держатся особняком, зарабатывая по несколько вейтов то там, то сям – торгуя жареными сосисками, на рыбном промысле, на сезонных работах. Для этого странствующего народа, жизнь которого выглядела тусклой и бесцветной в глазах почти всех рас Маджипура, оказалось несложным переселиться в тусклую и бесцветную Гихорну. Здесь они обосновывались в крохотных деревушках, забрасывали сети сразу за линией прибоя и ловили серебристо-серую рыбу, которой кишела вода, вырывали западни на блестящих черных крабов с огромным восьмиугольным панцирем, что ползали по побережью огромными стаями, а к праздникам выходили охотиться на медлительных и нежных на вкус дхумкаров, которые проводили дни наполовину зарывшись в песок дюн.
Большую часть года Гихорна принадлежала лиименам. Но только не летом, поскольку летом шли драконы.
В начале лета по всему побережью Цимроеля к югу от Пилиплока до края непроходимых болот Цимра вырастали, подобно желтых калимботам, палатки любознательных. В это время года стаи морских драконов совершали свое ежегодное путешествие к восточному берегу континента, направляясь в воды между Пилиплоком и Островом Снов, где животные размножались.
Побережье ниже Пилиплока было единственным на Маджипуре местом, дававшим возможность хорошо разглядеть драконов, не выходя в море, поскольку здесь беременные драконши подплывали близко к берегу, чтобы полакомиться крошечными созданиями, обитавшими в густых зарослях золотистых водорослей, столь распространенных в этих водах. Так что часто ежегодно ко времени нереста драконов сюда со всего света съезжались тысячи желающих посмотреть на них. Отдельные шатры представляли собой великолепные изящные сооружения, настоящие дворцы из парящих опор и мерцающих тканей, в которых поселялась путешествующая знать. Иные палатки выглядели устойчивыми и добротными и служили прибежищем для процветающих торговцев с семьями. А остальные принадлежали простонародью, копившему деньги по нескольку лет, чтобы позволить себе эту поездку.
Аристократы съезжались в Гихорну в сезон драконов потому, что находили забавным зрелище проплывающих по воде огромных морских животных, а еще из-за некой пикантности времяпрепровождения в таком столь зловещем месте.
Богатые торговцы появлялись здесь потому, что такое предприятие, как дорогостоящая поездка, несомненно, повышало их вес среди окружающих, а дети могли узнать кое-что полезное из естественной истории Маджипура, что могло бы принести некоторую пользу в школе. Простые же люди собирались тут поскольку верили, будто достаточно увидеть, как проплывают драконы, и счастье на всю жизнь обеспечено, хотя никто не мог сказать, откуда взялось это убеждение.
И, наконец, для лиименов появление драконов не связывалось ни с развлечениями, ни с соображениями престижности, ни с надеждами на благосклонность судьбы, но имело гораздо более глубокий смысл: избавление и спасение.
Никто не знал точно, когда драконы покажутся у берегов Гихорны. Они неизменно проплывали летом, но иногда чуть раньше, а иногда – позже; в этом году драконы запоздали. Пятеро лиименов, каждое утро изо дня в день выходившие на маленький мысок, не видели ничего, кроме серого моря, белой пены и темной массы морских водорослей. Но нетерпеливостью они не отличались. Рано или поздно драконы все равно приплывут.
Тот день, когда драконы, наконец, появились в поле зрения, был теплым и душным, а с запада задувал горячий влажный ветер. Крабы, обычно выползавшие на берег по утрам, безостановочно маршировали взводами, фалангами, полками взад и вперед по песку бухты, как бы готовясь к отражению неприятеля. Это был верный знак.
Около полудня появился еще один признак: из-под накатившего вала выбралась огромная жирная прибойная жаба, состоявшая, казалось, лишь из живота и острых, как зубья пилы, зубов. Она проковыляла несколько ярдов в сторону берега и зарылась в песок, тяжело при этом вздыхая, трясясь всем телом и помаргивая большими глазами молочного цвета. Мгновение спустя из воды вынырнула и уселась на песке, злобно поглядывая на первую, вторая жаба. За ними последовала небольшая процессия большеногих омаров, в которой насчитывалось до полудюжины голубовато-пурпурных созданий со вздутыми оранжевыми конечностями: они решительно выбрались на сушу и принялись быстро закапываться в грязь. После явились красноглазые гребешки, пританцовывавшие на тоненьких желтых ножках, маленькие тощие угри с вытянутыми белыми рыльцами и какие-то рыбы, что беспомощно бились на песке, пока за них не взялись крабы.
