— Господин зовет тебя, акрай. Поспеши.
В лагере опять пили вино и отдыхали, и откуда-то доносился мелодичный смех ублажающей своего спутника подруги. Так будет продолжаться до тех пор, пока не придет южное войско. Шербера надеялась, что у них есть еще пара дней отдыха. Сегодняшний день был жарким и душным, и стоящее над головами солнце словно все никак не желало уйти с небес. Передвигаться по пустыне в такую жару будет нелегко, а судьбу некоторых воинов Инифри еще не решила. Кто-то из них может не пережить даже первого дня перехода. Чьи-то раны слишком тяжелы, чтобы даже магия смогла их заживить до конца месяца луны Шеле.
Но Шербера знала, что даже если войско с юга придет сюда уже завтра, с места они тронутся не раньше, чем обсудят планы. Если учесть, что мужчины обсуждали планы за чашей вина и обильной едой, а вино и яства не особо располагали к долгим переходам, то у них будет время. Они даже могут успеть отвыкнуть от запаха смерти.
Шербера вошла в палатку фрейле и замерла на месте, услышав доносящийся из-за перегородки смех. Так смеялся мужчина, выпивший сегодня много вина, и она вот уже сотню дней пристально следила за обладателем этого смеха, чтобы его не узнать.
Прэйир. Великий могучий воин, который мог бы переломить шею взрослого мужчины одной рукой. Ее господин теперь — и до самой смерти, если того пожелает Инифри. Мужчина, заставляющий ее сердце трепетать одним своим присутствием — и теперь по воле Инифри она принадлежит ему.
Шербера одернула свое испачканное кровью и лекарствами платье, хотя в этом не было нужды, и без промедления вошла в комнату, где утром приняла клятвы. Аромат вина и жареного мяса коснулся ее ноздрей, и она склонила голову и опустилась на колени, едва увидела всех своих господ в сборе.
— Встань, акрай, омой руки и чаше и присоединись к нам, — сказал господин Тэррик.
Она послушно сделала, как он велел.
Мужчины расселись на своих местах вокруг низкого стола, уставленного яствами. Чаши для вина были полны, меха с вином стояли поодаль. Жареное мясо, лепешки, свежий сыр, фрукты — всего было вдоволь, и если бы Шербера уже не была сыта, она бы обязательно прельстилась тем, что видит. Чуть поодаль, у жаровни, которую сегодня не разжигали, лежали подушки и одеяла, а рядом с ними было стопкой сложено яркое платье. Женское, ведь мужчины не носили необычных цветов.
Господин Тэррик кивнул на простое деревянное ложе, оставленное специально для акрай, и она, омыв в тазу с ароматной водой руки, с некоторым трепетом на него опустилась.
Сайам обычно сразу же приказывал ей раздеться до нижнего платья, обнажив грудь. Если другие не вмешивались, иногда ей приходилось проводить раздетой целый вечер… краснея под взглядами других славных воинов, забредающих в палатку, чтобы повидаться с друзьями, но не смея даже прикрыть наготу руками. Сайам считал, что акрай — это такой же предмет обстановки, как и ложе, и стол, на котором стоят блюда. Другие ее спутники его поддерживали.
Попивая вино, мужчины заставляли Шерберу ходить по палатке, усаживаться к каждому из них на колени, кормить их с руки, утирать их рты и позволять жирным от мяса пальцам касаться ее тела и волос. Ей запрещалось открывать рот, если к ней не обращались, и смотреть кому-то из них в глаза. Запрещалось говорить о том, что ей больно, она голодна или устала. Запрещалось отворачиваться и показывать, что ей неприятно. Наказание следовало всегда и было жестоким.
Шербера помнила запах каждого из своих спутников, знала, как разглядеть в глазах ярость, прежде чем она начнет переливаться через край, умела плакать и смеяться, когда это было нужно. За две Жизни даже самая глупая собака Побережья могла бы обучиться приносить хозяину обувь. Шербера училась гораздо быстрее.
Мужчин, сидящих и разговаривающих с ней сейчас, она не знала, и это немного ее тревожило. Ей надлежит раздеться? Налить им вина? Разломить лепешки и разложить мясо?
— Расскажи нам что-нибудь, акрай, — сказал господин Номариам, чьи волосы и глаза казались одного цвета с лунами: глаза были серебристые как Шира, а волосы — золотистые как Шеле, — и она покорно кивнула и сразу же начала рассказывать мелодию об этой битве, повторяя слово за словом то, что слышала сегодня днем от идущего за войском поэта.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет, — тут же сказал темноволосый Фир, отпивая вина из чаши и со стуком ставя ее на стол. Его лицо без красной краски было странным, непривычным… красивым? Можно ли назвать красивым того, для кого это слово не значило ничего? — Не нужно о битвах и крови, акрай Шербера. Расскажи о мире.
Она запнулась, но тут же вспомнила старую, рассказанную еще Афалией историю, и начала говорить…
— Замолчи, акрай, — сказал Прэйир, и она тут же замолчала. — Поднимись.
Она поднялась.
— Опустись на колени и поклонись мне.
— Хватит, — тут же прервал господин Тэррик, и Шербера замерла, уже опустившись на одно колено, и перевела взгляд с его лица на лицо Прэйира. — Вернись на свое место, акрай. Ты голодна? Ты можешь поесть с нами, если хочешь.
— Нет, — сказала она, осторожно поднимаясь с колен и усаживаясь на ложе, но все еще не отводя взгляда от лица Прэйира. — Господин Прэйир…
— С каких пор акраяр называют воинов господами? — спросил он резко, не отрывая от нее взгляда темных глаз, и Шербера опустила голову, понимая, что оскорбила его. — Подними голову, женщина, когда я с тобой говорю. Почему ты назвала меня…
— Я сказал: хватит, — все так же спокойно прервал господин Тэррик.
Шербера увидела, что двое мужчин смотрят друг на друга. Остальные: Фир, Номариам и господин Олдин, спокойно ели и, казалось, не обращали на происходящее внимания. Она сжала руки на коленях и тут же расслабилась и откинулась назад, чтобы они не видели, что она уже напугана, хоть и пытается казаться спокойной.
Сайам избил бы ее до полусмерти за то, что она назвала его господином. Что сделает Прэйир?
— Шербера, — фрейле произносил ее имя как «Чербер», — как долго тобой владели те пятеро?
— Две Жизни, господин, — ответила она, еле заметно вздрогнув.
— Как это случилось?
— На мой город напали зеленокожие, господин. Темволд предали нас и сбежали. Мы, выжившие, оказались беззащитны. Нам пришлось примкнуть к восходному войску, чтобы выжить, и последовать за ним дальше на юг. Славные воины, которые мною владели, были в этом войске.
— До этого у тебя был мужчина?
Она покачала головой, теребя рукой ткань платья.
— Нет, господин. Я была слишком мала. Мне было шестнадцать Жизней, когда зеленокожие захватили нас.
— Когда воины овладели тобой?
Шербера залилась краской, но не опустила глаз под его пристальным взглядом:
— В первую же ночь, как мы вошли в город. Все пятеро.
— Ты лжешь, — резко сказал Прэйир. — И их, и тебя убила бы магия.
— Она не лжет, — тут же возразил Фир, и Шербера посмотрела на него, удивленная уверенностью в его голосе.
— Она не лжет, — поддержал его Номариам. Он казался старше остальных. Сколько ему было: сорок Цветений или больше? Как долго он уже был на войне, как много битв видел? — Они владели тобой как рабыней, акрай?
— Да.
— И ты заставил нас дать клятву постельной девке, — выплюнул Прэйир, поворачиваясь к фрейле. — Ты хочешь сказать, что ей не владели другие? Что за акрай ты связал с нами?
— Мною никто не владел, воин, — яростно сказала она, не сумев заставить себя назвать его по имени, хотя оно уже давно перекатывалось тяжелым камнем у нее на языке. — Я не была рождена рабыней. Я должна была стать женой фрейле. И пока я могла выбирать свою судьбу, я выбирала ее. Но потом я всегда служила Инифри, даже если служба эта была слишком жестокой. Как ты, обагряющий руки чужой кровью, разве не так?
Он отвернулся от нее так, словно она ничего не говорила, и Шербера снова сжала руки, понимая, что за такую дерзость заслужила бы от Сайама пинок в лицо. Она возразила воину, она не сдерживала своих чувств и говорила то, что думала. Сайам и остальные не считали, что акрай положено говорить о своих чувствах и желаниях. Ее чувства и желания принадлежали тем, кто ей владел.
