Расчёт на волшебное воздействие природы оправдался быстро и полностью. Получив в морду душ ледяной — по крайней мере, по ощущениям — воды, вдохнув сырой холодный воздух с доброй примесью той самой мороси, проснулся окончательно. И трусцой побежал к северному бастиону. Ветерок хоть заметно ослаб, но продолжал выдувать тепло из организма с пугающей скоростью.
«Ой-ой-ой! Как же выживали ямщики на Руси? Им-то приходилось постоянно ездить при таком ветре и куда более низкой температуре. Почему они в ледышки не превращались? Тулупы, оно, конечно, тёплая одёжка, но… всё равно непонятно. Хотя… ездил ведь и я по вьюжной степи… хм… чего-то меня не туда понесло, отвлекаться от текущей ситуации не стоит».
Хрустя щебнем, которого насыпали вроде бы не скупясь, хлюпая по лужам и чавкая по грязи — которой быть по идее не должно было, но идея уступила прозе жизни — Аркадий быстро добрался под завывание ветра и грохот прибоя до северного бастиона. И успел немного замёрзнуть, сырость, ветер и холод — страшное сочетание.
«За несколько минут успел продрогнуть, а турки уже не один день то бредут при такой весёлой погодке, то сидят в лужах, как полярные лягушки. Обыкновенные земноводные в таких условиях спят беспробудным сном. Или вымирают. Пожалуй, и без перебежчика можно догадаться, что турки замышляют идти на штурм. Иначе без всяких боёв передохнут».
Перед входом немного притормозил — негоже крутому колдуну от какого-то дождика с ветерком бегать. Вошёл почти нормальным, разве что широким шагом.
Перебежчик оказался невысоким тощим греком, невероятно грязным — хоть лопатой счищай — с голодным блеском в испуганных глазах. По-крайней мере именно так расшифровал для себя Аркадий впалые щёки и бегающий взгляд. Ноги бедолаги были закутаны в чьё-то тряпьё, а мокрые штаны сушились на имевшейся в каземате печи, распространяя вокруг запахи, далёкие от цветочных. После уличной свежести такое амбре просто било по обонянию. Преодолев лёгкий приступ тошноты, характерник подошёл к Некрегу.
— Сегодня приступ будет?
Атаман бросил на Москаля-чародея странный взгляд, но его предположение подтвердил.
— Всё забываю, что ты колдун. Да, утрецом, посля молитвы и завтрака, пойдут на нас в атаку.
Аркадий сообразил, что ему опять приписали нечто колдовское, хотя он пользовался элементарной логикой, как герой одного из любимейших сериалов в прошлом.
«Или будущем? Век-то был двадцатый, а ныне на дворе семнадцатый… ну да не до философии сейчас. И, если штурм только после завтрака, пожалуй, не стал бы он меня ночью будить. Какие-то вести ещё эта птичка в клюве принесла».
Перебежчик, заросший чёрным волосом, из которого торчал солидный шнобель и выглядывали испуганные, взволнованные глаза, действительно напоминал нахохлившуюся ворону. Точнее, мужа вороны: в принадлежности грека к мужскому полу сомневаться не приходилось. Пожалуй, его даже немного трусило. Хотя, по идее, он должен был давно согреться, но продолжал жаться, будто сидел задницей на льду, а не на лавке возле печки.
Странно, но эта мирная, в общем, картина Аркадия встревожила, непонятно почему.
«Чего это он трясётся? Со страху, что ли? Так вроде бояться ему уже нечего, приняли как своего, турка, помнится, никто переодевать и не собирался. Непонятно».
— Что там у них случилось? Неспроста же решили по такой погоде на приступ идти? Бунт где приключился или кто домой побежал, султана не спросясь?
Некрег развёл руками.
— Да тебе и без перебежчиков всё известно.
— К сожалению, не всё. Он, — Аркадий кивнул на грека, — на русском или татарском языке, конечно, говорить не умеет?
— Нет, токмо на греческом и османском.
Характерник поморщился. На греческом, причём не новогреческом, а на древнем языке Платона и Аристотеля — распространённом среди эллинов Северного Причерноморья — он знал десятка два-три слов, османский же тогда имел, только с четверть слов с тюркскими корнями, понимание крымско-татарского общаться с перебежчиком напрямую возможности не давало.
— Ну что ж, будем через толмача с ним говорить, если понадобится дополнительно чего разузнать. А пока ты выкладывай, новости им принесённые.
Разговор намечался не на пять минут, поэтому Москаль-чародей присел на лавку.
Атаман сжато и чётко пересказал результаты допроса перебежчика.
Сначала по Гиреевскому войску распространились слухи, что завтра будет атака на крепость. Потом, весьма скоро, эти слухи оправдались. Всех стамбульских райя собрали по сотням, к которым они были приписаны, и вернувшийся от тысячника сотник рассказал, что еда в войске заканчивается, а из-за бунта в Египте подвоза новой не будет. Неоткуда её везти — повсюду голод и разорение. Посему, если они, райя, не хотят передохнуть с голоду, то пойдут на штурм крепости, где проклятые гяуры запаслись продовольствием на долгую осаду. Причём, им, райя, не надо даже в крепость врываться — это воины сделают. Их дело — забросать мешками с землёй и песком ров и даже не весь, хотя бы в нескольких местах.
В этом месте Некрег прервался и ухмыльнулся.
— Понимаешь, Москаль-чародей? Всего-навсего, а?
— Чего тут непонятного? Пробежаться с тяжёлыми мешками через минное поле под обстрелом с бастионов. Лёгкое дело, раз плюнуть и растереть.
— Точно! Вот и он, — атаман кивнул на перебежчика, — так подумал. И заместо такого лёгкого дела затеял рисковый побег к нам пешком по волнам. Храбрецы лёгких путей не ищут! — и опять широко ухмыльнулся.
— Да… в одиночку-то по прибою, ночью, в такую погоду… трус-то скорее под плетью с мешком на смерть побежит. И, правда, храбрец. Как же он в Стамбуле выжил? Греков там вроде не осталось?
— Да омуслимился, иначе его давно бы повесили. Думаю, не один он там такой. А сейчас вот вспомнил, что христианином был и решил в истинную веру возвернуться. Осознал, можно сказать, своё грехопадение. И к нам норовит притулиться.
— Придётся принять, чай не звери ведь мы. Ещё чего интересного не рассказывал?
— Да усё жалился на голод, холод и мокрядь. Кормили их совсем худо, токмо чтоб не подохли, одёжка от дождей промокла, а просушить негде и не на чем — дров и на приготовление пищи не хватает… А у последние-то дни и животом многие стали маяться, хучь едового с гулькин нос получают, а гадить тянет бедолаг то и дело. Оттого и мрут один за другим.
— Только райя, или и воинам?
— Почитай всем. Ещё на полпути, как поняли, што занегодилось усерьёз, султан и паши свои походные гаремы назад, в Стамбул возвернули. Хотя, ясно дело, они, паши с султаном, значит, в мокром платье на холодном ветру не ходют.
— Как бы в подтверждение небезвредности такого времяпровождения, перебежчик зашёлся в приступе тяжелого кашля, щедро делясь с окружающими донимавшими его вирусами.
«Чёрт!!! Вот почему мне тревожно было — перебежчик-то болен, поэтому и кутается. Ой, как бы он нас всех не перезаразил. Вот только эпидемии в тесном пространстве нам и не хватало! Для полного счастья. Но и прекращать допрос глупо — вирусы-то уже успешно из воздуха усвоены. К тому же, скорее всего, у болезного обычная простуда или, в худшем случае, грипп. При обилии лука и чеснока в крепости, большой беды не должно быть. Надеюсь».
Однако дальнейший допрос надежды Аркадия на большой объём важной информации не оправдал. Грек охотно пересказывал ходившие по гиреевскому лагерю слухи, делился своими наблюдениями — мало отличными от того, что можно было подмечать и с валов крепости. Среди прочего он подтвердил, что простудные болезни не просто широко распространились у турок, а имелись там почти у всех. И количество нетрудоспособных исчисляется уже тысячами, сотни ежедневно мрут, не вынеся таких условий существования.
— И янычары помирают? — счёл нужным уточнить Аркадий.
Некрег перевёл вопрос и, выслушав пространный ответ, подтвердил:
— Да, и они простужаются и умирают, хоть и реже, чем райя. Всё же и не голодали они раньше, сейчас их, опять-таки, кормят лучшей… одёжка у янычар потеплее. Токмо всё одно — и к ним старуха-смерть часто наведывается.
— И это хорошо, — ободряюще улыбнулся Москаль-чародей допрашиваемому, пребывавшему в явно не в лучших чувствах. — Пороху больше для других ворогов прибережём.
— Полагаешь, скоро новая война? — встревожился атаман.
— Уверен, на наш век походов и боёв хватит, но об этом потом погутарим. Вы его чем-то тёплым поили?
— А как же, сразу же, как только шаровары его на просушку повесили, горячего настою на травах дали.
— Прикажи принести ещё, да мёду не жалейте, больным простудой надо поболе пить тёплого и сладкого. Потом, когда поговорим с ним, положите бедолагу в тёплое местечко, но с охраной. Нам разносчик заразы в крепости совсем не нужен.
— Так может его…
— Поздно. Нас-то с тобой он уже обкашлял-обчихал. Да и, вроде бы, простуда у него, не холера, авось и не передастся. Турки-то от холода, дождя и ветра страдают, недоедают, а у нас с этим всё в порядке. В тепле и сытости сидим, и мокряди у нас нет. Бог не выдаст, свинья не съест.
