«Подключить, что ли, миномёты? Ребята наверняка уже стоят у своих миномётных — в смысле бомбомётных — батарей. Хотя… не стоит. Запас мин мал, когда новые подвезут неизвестно, да и дороги пока, чёрт бы их подрал, эти бомбы. Приходится, волей или неволей, и войну делать экономной».
Наконец, шедшие на смерть, будто заколдованные её не замечать, турки дрогнули, замялись и побежали. Некоторое время стрельба по ним продолжалась, однако из-за плохой видимости вскоре большинство потеряли врагов из виду и стрельбу прекратили. Несколько минут самые азартные стрелки продолжали отстрел раненых или выцеливание теней на грани видимости и за оной, но вот и они затихли — их, скорее всего, приструнили младшие командиры войска. В виду той же экономии боеприпасов.
Судя по доносившимся с противоположенного фланга звукам, там всё произошло и закончилось малоотлично от здешнего боя. Три центральных бастиона враги даже не пытались атаковать, они принимал в бою незначительное участие. Вероятно, их коменданты разрешили поддержать товарищей только лучшим стрелкам. Учитывая отвратительную видимость, такие действия были разумными.
Осознав, что спектакль окончен и в третий раз этой ночью вряд ли повторится, характерник отошёл от бойницы. Ложиться спать уже и пробовать не стоило, он приказал попавшему на глаза джуре приготовить крепкого кофе. Вспомнив о минометчиках, отослал другого джуру распустить их на отдых.
«Итак, можно теперь быть уверенным, что знания врага о крепости много больше, чем хотелось бы. В чём-то даже больше наших — они точно знали о возможности перейти вброд ров на участках у моря. Мы-то как раз, ведать об этом не ведали. Характерно, что по дороге к центральному форту турки наступать и не пытались, хоть на ней ведь тоже мин нет, упорно пёрлись по прибойным полосам, где и без обстрела недолго на тот свет переправиться. Ударит волна посильнее по ногам и здравствуй дедушка Нептун! Или кто там у мусульман утопленниками заведует? Ладно, будем посмотреть, откуда у нас во рву броды образовались? Чего-то вроде как о возможности слышал, но где, когда и от кого — тайна великая есть. Дьявольщина, даже сесть орлом и подумать, повспоминать, и то времени нет!»
Недобрым утро не только с похмела бываетСозополь, 24 февраля 1644 года от Р. Х.
Пока Аркадий пил кофе небо стало сереть. Именно сереть, потому как посветлело оно нескоро, часа через три. Погода к улучшению никаких тенденций не проявляла, ветер неистствовал по-прежнему, морось превратилась в дождь, температура хоть превышала ноль по Цельсию — судя по незамерзающим лужам — но очень ненамного. Причём и днём из-за густой облачности и дождя видимость не порадовала.
— Москаль, ночью-то, в темень ишо турки подошли! — подскочил к нему молодой рыжебородый казак.
— Где?!
— Та вона же, гляди! — протянул руку тот.
Но как не всматривался характерник в плотную пелену дождя, рассмотреть толком ничего не смог. Вероятно, увидеть вдаль в такую погоду мог только очень зоркий и наблюдательный человек. Решив поверить на слово, Аркадий принял к сведению сообщение.
«Однако ночной штурм мог стать успешным, если подкрепление сравнимо с прибывшими вчера днём. Выбей даже мы их из крепости, всё равно ведь потом новых штурмов не смогли бы выдержать из-за потерь — сами-то наверняка тоже кровью в ночной резне умылись бы. Ситуация разворачивается всё более неприятно. Вот и старайся для добрых людей — мы Гирея на трон посадили, а он норовит нас со света сжить. Не помню, чтоб приходилось читать о подобных турецких хитростях, и казаки ни о чём таком не рассказывали. Придётся всё время быть настороже, вряд ли поганые сюрпризы этим закончатся».
Аркадий разослал гонцов ко всем полковникам и атаманам, имевшимся в крепости, приказывая им явиться на военный совет. Конечно, такой шаг был рискованным — кто-нибудь из них в жажде вожделенной булавы мог затеять бучу для её вырывания у нагло присвоившего желанный символ власти колдуна. Однако гарнизон по составу можно было прировнять к усиленной дивизии, по меркам этих времён, так и к небольшой армии, а у него элементарно не хватало опыта руководства столь многочисленными коллективами во время военных действий. Стоило чётко распределить права и обязанности командного состава, озаботиться получением полезных советов по организации дальнейших действий.
В этот день ему судилось остаться не только без сна, но и без завтрака. Вскоре явился Назар Нестеренко, да не сам, а с влекомым двумя дюжими запорожцами пленником. Выяснилось, что казаки заметили шевеление у вала, не поленились спуститься, связать турка, оглушенного телом собственного товарища, упавшим на него. Бедолагу тут же допросили и, отбив второй штурм, потащили к требовавшему пленника начальнику.
Военнопленный выглядел неважно. Точнее — совсем плохо. Даже в вертикальном положении его поддерживали с двух сторон казаки, юрук фактически висел между ними, бессильно согнув ноги в коленях и склонив голову. Впечатления грозного и бесстрашного воина, способного пойти на штурм мощной крепости в прибойной полосе он не производил.
«Ты гляди, а штаны-то у него и действительно мокрые, а ведь уже несколько часов в помещении, следовательно, промочены были насквозь. Как он бедолага себе яйца не поморозил? Впрочем, они ему уже не понадобятся, — никто лечить и выхаживать пленного в подобных обстоятельствах не будет. И сапоги у него кто-то хозяйственный уже успел прихватизаровать. В общем-то, понятное дело — зачем сапоги покойнику? А вот одёжку ему оставили, значит совсем негодящаяся, не лучше той, что сами казаки в бой одевают».
Аркадий встал, подошёл к турку и, схватив за волосы, приподнял его голову, чтоб посмотреть в лицо. Того такое обращение не смутило, потому что был пленник уже за гранью бытия. На отрешённом лице невозможно было заметить и тени чувств. Несмотря на открытые глаза, вряд ли он находился в сознании — смотрел сквозь заслонившего его от света колдуна, не замечая и не реагируя. Лицо выглядело вкрай измученным, но не изуродованным. Только под глазами светились два огромных синяка, да в густых, чёрных с проседью волосах виднелись песчинки. Вблизи стала заметна и мелкая дрожь, пробиравшая его, то ли от сырости и холода, то ли от перенесённых волнений и мук.
«Да… не случайно в двадцатом веке форсированный допрос иногда именовали потрошением… И что любопытно, но по голове и лицу его кажется не били, берегли, чтоб мог связно говорить, синяки скорее всего образовались от сотрясения мозга полученного при падении на него соплеменника. Но мучить его ещё раз вряд ли стоит, все, что надо у него наверняка выспросили запорожцы, большие мастера подобных собеседований».
— Неужели не всё вызнали, что его сюда приволокли? — обратился Москаль-чародей к Нестеренко.
— Що зумилы, то выспросылы, — развёл руками атаман. — Може ты захочешь щось ще взнаты.
— Хлопцы, посадите его пока на лавку и сами там посидите, а мы с атаманом поговорим, — скомандовал Аркадий казакам, продолжавшим держать обессилевшего пленника, который без их усилий немедленно обрушился бы на пол. — Пошли Назар, присядем, в ногах правды нет.
Нестеренко, также не выглядевший «огурчиком» после тяжёлой ночи, принялся рассказывать, что удалось выведать у турка. Знал простой кочевник, даже не десятник, немного, но уж что знал, всё рассказал. Выяснилось, что вместе с попавшими в великую немилость юруками к Созополю вчера подъехали несколько отдававших команды их племенным вождям пашей из оджака и крымских татар из числа приближённых к султану Исламу. Имён вельмож, как ни «уговаривали», пленный не назвал, значит, точно не знал. После совещания с ними-то ханы собрали своих соплеменников и рассказали, что новые власти поставили их перед выбором: захватить крайние укрепления или их семьи уничтожат как мятежные. Захватят, то все грехи за бунт против законного султана Ислама Гирея будут списаны, а здесь, в Румелии, им выделят вдвое больше земли под кочевья.
Будь у людей выбор, идти или не идти на самоубийственный приступ по смертоносной полосе прибоя, многие не пошли бы, но выбора не было. Вскоре после наступления темноты к Созополю подошло несколько тысяч всадников. Сколько точно и не спрашивали, зато неожиданно выяснилось — юрук слышал, будто это анатолийские сипахи, также лишившиеся наделов и жаждущие их получить. Ханы предупредили соплеменников, что в случае успешного захвата, сипахи придут им на помощь, а тех, кто вздумает трусить и повернёт назад, порубят.
Назар рассказал, что, по словам пленника многие до вала не дошли, сгинули по пути в волнах, но подгоняемые страхом за родственников и надеждой, турки смогли добраться до вала. А уж потом-то пошли на приступ, будто крылья обрели. Сам он шёл не в первых рядах, на вал даже не успел взобраться, но был потрясён полетевшими с него гранатами, буквально выкосившими всех, кто шёл на подкрепление.
