и устало отрезал:
— Гуляйте. Всего хорошего.
Алексей вышел на улицу. Светило солнце, было двадцать градусов тепла. И у него оставалось ещё восемнадцать дней незапланированного отдыха впереди. Он повернул в сторону метро и, не заезжая домой, вновь поехал прямо на вокзал. Взял билет на электричку до станции «Володарская». Сел на деревянную скамейку в вагоне. Смотрел в окно на проплывающие мимо пейзажи и широко улыбался, представляя лицо Лены, когда он явится к ней на восемнадцать дней раньше срока. На вокзале оказалось, что автобусы не ходят, и Алексей пробежал до участка четыре километра бодрой трусцой. Калитка, как всегда, была закрыта на крюк изнутри. Он перелез через забор, прошёл по узкой дорожке, зажатой со всех сторон аккуратными грядками, подошёл к дому и постучал в окно.
Это был последний тёплый день лета. Алексею по жизни будет везти со всём, кроме погоды, особенно если это погода в отпуске. Но он об этом ещё не знал.
Пыжиковая шапка
Бывший инженер 1-й категории 7 отделения Всесоюзного научно-исследовательского института телевидения, а ныне просто безработный Алексей Морозов крепко сжимал руль старенького жигуля-трёшки и, вдыхая запах бензина, вглядывался в темноту за лобовым стеклом. Тусклые фонари вдоль проспекта Просвещения не сильно помогали выловить маленькие тёмные человеческие фигурки, а уж заметить вскинутую руку и вовсе было задачей не из лёгких. Ноябрь 1993 года выдался морозным, но сухим: снега не было совсем. А северная зимняя ночь, длящаяся 19 часов в сутки, уже уверенно прихлопнула бывший Ленинград своей чёрной ладонью. В общем, вокруг было, что называется, хоть глаз выколи. Но для Алексея такие вечерние рейды стали уже привычным делом.
На зарплату инженера, пусть даже и 1-й категории, в молодом демократическом государстве, появившемся на обломках почившего СССР, было не прожить. Тем более когда у тебя жена и маленькая дочка. Их и кормить, и одевать, и баловать надо. А в новой России одна денежная реформа сменяла другую, да так успешно, что с января по ноябрь 1993 года цены выросли в десять раз. Крупа гречневая — 620 рублей, килограмм сахара — 800, колбаса копчёная — 5000, а коньяк — все 8000. И если без копчёной колбасы можно прожить, то без коньяка в такой обстановке — вряд ли. Новый жигуль, между прочим, стоил аж 4 000 000 рублей, но Алексей купил старенький, да и тот не на инженерскую зарплату.
Из ВНИИ он уволился ещё год назад, когда стало очевидно, что ловить в институтских коридорах нечего. Тогда же почила в бозе и начатая диссертация. Но Алексею крупно повезло: близкий друг студенческих времён устроил его на работу в немецкую компанию, открывшую филиал в северной столице восточного соседа. И сразу — генеральным директором. Когда Алексей пришёл устраиваться на новую работу, его спросили:
— Зарплата в 1 000 долларов устроит?
«В год?» — хотел на радостях уточнить Алексей, получавший в своём институте десять долларов в месяц, но вовремя осёкся. Сохраняя самообладание, кивнул с важным видом. О том, что был готов с радостью работать и за сто долларов, новым нанимателям он не сказал.
Консалтинговая фирма «ОЕКОН Санкт- Петербург» организовывала презентации для немецкой котельной компании на абсолютно девственном рынке Российской Федерации. Для начала Алексей отправился регистрировать кон- тору в Комитете по внешним связям мэрии Санкт- Петербурга. Простояв час у кабинета какого-то странного, невысокого, поджарого председателя этого комитета битый час, получил заветную печать с его личной подписью «В.В. Путин». А затем началась настоящая гендиректорская работа. Несколько месяцев Алексей искал подходящее для презентации котлов помещение, договаривался об условиях сотрудничества, заинтересовывал потенциальных клиентов и занимался миллионом других мелочей. Он не очень верил, что получит обещанные деньги. Где это видано, чтоб 1 000 долларов в месяц платили? Но аккуратные немцы, приехав на презентацию, выдали всё до цента.
Ошалев от свалившегося на них несметного богатства, Алексей с Леной купили стиральную машину, спальный гарнитур, цветной телевизор с идеомагнитофоном и старенький жигуль за 500 долларов. На этом фортуна решила, что с семьи Морозовых хватит: «ОЕКОН», не питерский, а берлинский, обанкротился и платить зарплату гендиректору своего филиала в России перестал. Алексей остался без работы. Не возвращаться же в НИИ! Тут-то и пригодился только что приобретённый жигулёнок.
На ладан дышащий советский институт такси испустил дух вместе со старым государством, а новому было некогда заботиться о перевозке граждан из точки А в точку Б. Такси исчезли как вид. И пока власти занимались более насущными проблемами, предприимчивые граждане сами исправили ситуацию: в городе появились «бомбилы». Счастливые обладатели собственных автомобилей стягивались к прикормленным местам вроде вокзалов или станций метро или же просто колесили по району в поисках вскинутой вверх руки. Вот и Алексей решил, что это прекрасный выход из сложившейся ситуации, и начал «бомбить» по вечерам.
Предприятие оказалось на удивление успешным. Каждый день он выезжал «на охоту», и к ночи карманы куртки новоиспеченного таксиста набухали от мятых разноцветных купюр. Алексей приходил домой, вываливал всё заработанное на стол, и они с Леной садились подсчитывать улов. Получалось не так жирно, как у немцев, но всяко лучше, чем в НИИ.
В тот вечер всё было как обычно. Тёмные улицы, тусклые фонари, вскинутая рука девушки у станции метро «Проспект Просвещения». Ничего не предвещало приключений. Интуиция предательски молчала, и Алексей остановил машину. Девушка, совершенно обычная, ничем не примечательная, сжимая полиэтиленовый пакет, приоткрыла дверцу, наклонилась и заглянула внутрь:
— Добрый вечер! Отвезти на Светлановский проспект сможете?
— Да, конечно, без проблем, садитесь.
— Только я не одна, со мной молодой человек.
Тут к машине подошёл мужчина кавказской внешности в пушистой пыжиковой шапке. Алексей и бровью не повёл. За последние несколько месяцев он возил совершенно разных людей и никаких предубеждений по этому поводу не имел.
— Отвезу и с молодым человеком, залезайте.
Девушка уселась на переднее сиденье, кавказец в шапке — на заднее, прямо за водителем. Алексей переключил рычаг коробки передач, выжал сцепление, и машина, зарычав, тронулась вдоль широкого проспекта Энгельса, мимо бесконечно длинных, серых, совершенно безликих новостроек, которые разукрашивала только шахматка подсвеченных окон, мимо тёмных, заброшенных строек, мимо спешащих домой по чёрным тротуарам пешеходов, навстречу редким, лупоглазым, до отказа забитым людьми трамваям. Спальный район не спал.
Вдруг пассажирка попросила свернуть в сторону — на дорогу, идущую вдоль большого пустыря. Таких пустырей в северной части Выборгского района в то время было немало. Эта часть города начала застраиваться только лет двадцать назад, в 1970-х.
