этого была бессонная ночь и раздумье над фразой: «Что может быть полезнее для человека, чем видеть себя изнутри?»
Богданов недоумённо пожал плечами.
— И что же?
— Как что? — всплеснула руками Элизабет. — Ты когда-нибудь видел себя изнутри?
— Только снаружи.
— И что ты видел?
— Отражение.
— Именно! Стоя перед зеркалом, ты видел себя, разговаривал, задавал вопросы, сам на них отвечал. В зеркале заключался главный смысл кодировки.
— Хочешь сказать завещание следует читать с последней строчки, справа налево в зеркальном отражении?
— Наконец-то! — выдох француженки был похож на вздох облегчения. — Кодировка завещания имела три защиты. Строки необходимо было составить снизу — вверх, затем переписать их справа — налево и всё это прочитать в зеркальном отражении.
Подняв бокал с коньяком, Элизабет залпом опрокинула остатки содержимого в рот.
Богданов же смотрел на Лемье, как заворожённый. Мысли путались, создавая суматоху.
«Сколько же всё-таки во француженке жизнелюбия! И всё это от причастности к роду Соколовых. Поистине, Элизабет достойна своих предков».
Перехватив взгляд Ильи, Лемье вновь навалилась на сознание Богданова, заставив то окунуться в котёл, в котором до этого приходилось вариться ей одной.
— Когда завещание предстало в первозданном виде, я думала сойду с ума. Танцевала, пела, искала выхода эмоциям, в то время, когда душа была закупорена настолько, что хотелось выть. Тогда-то и пришла мысль — поехать в Петербург, чтобы увидеть построенный прадедом дом.
— И как?
— Поехала. Наплела родителям с три короба и вместо Италии махнула в Россию. Приехала в Петербург, нашла дом. Три дня ходила вокруг, изучая владения, принадлежность к которым предстояло доказать. Помнится, дождь лил как из ведра, люди под зонтиками прячутся, а я, как полоумная, смотрю на табличку с названием улицы и представляю другую, на которой написано: «Особняк этот построил фабрикант, меценат, человек огромной души и безграничной любви к Родине — Андрей Александрович Соколов». Подобное могло быть данью памяти тем, кто стоял у истоков становления новой России».
Взяв в руки бокал, Богданов тем самым демонстрировал согласие с мыслями Элизабет.
— Предлагаю написать письмо в правительство Петербурга. Так, мол, и так, на каждом доме необходимо повесить табличку с именами тех, кто дал жизнь городу.
— А что, и напишу, — надула губы француженка. — Отыщу тайник и напишу.
— Тайник?
Илья непроизвольно дёрнулся, отчего лежащая под рукой бумага съехала в сторону. Дышащее таинственностью прошлое стремилось дожить до настоящего, будто и не бумага то была вовсе, а частица души Андрея Александровича Соколова, того самого, что собственноручно составил и закодировал завещание.
— Да, тайник, — повторила француженка. — Как я уже говорила, Россию прадед покидал не в лучшие времена. Что мог переправил, остальное спрятал.
— С этого момента, пожалуйста, поподробнее, — стараясь не выдавать поразившего его удивления, произнёс Богданов.
— Андрей Александрович, как, впрочем, и все до него живущие, были фанатиками не только собственной фамилии, но и всей России в целом. Мне иногда кажется, что люди эти и жили только для того, чтобы прославить род. В завещании так и написано: «Правнуки мои! Я Андрей Соколов, сын Александра Соколова, обращаюсь к Вам, живущим в двадцать первом столетии. Шаг длинною в сто лет есть ничто по сравнению с вечностью.
Все, кто жил до нас, с честью пронесли через судьбы свои всё, что объединяло их, объединяет ныне живущих, и будет объединять тех, кому предстоит жить после нас. Посему всем живущим в неизвестном нам мире завещаю с почитанием относиться к тем, кто, положив начало роду Соколовых, преумножал достояние оного, дабы, передавая из рук в руки, дать тому возможность жить вечно.
Завещанным мне отцом правом заклинаю хранить и оберегать пуще глаза то, что есть реликвия фамилии нашей, относиться с должным уважением, почтением, помня о том, сколько вложено труда, слёз и пота тех, чья кровь течёт в ваших жилах. Овладеть реликвиями сможете тогда, когда доподлинно будете знать, от кого начался род наш, кто на протяжении многих лет прославлял его, вкладывая в дела свои даренную Богом душу.
Молитесь Господу, молитесь Николаю Чудотворцу, потому как ему мы обязаны всем, что было завещано мне, а я завещаю вам. Придёт время, и Николай Чудотворец поможет вам, как когда-то помог тому, кому я и вы обязаны рождением рода нашего, а значит, и нас самих.
Заглядывая на сто лет вперёд, я не вправе оглядываться назад и уж тем более предвидеть то, чего не должен знать ни один человек. Пути господни неисповедимы. Живите, по совести, не творя зло, посему всё, чему суждено таиться в желаниях ваших, будет исполнено. Потому как вера в благословенье Божье способна дать право на постижение самих себя.
Заклиная, умоляю, помните — душа и мысли неразделимы, проклиная кого-либо, проклинаете часть себя. Избегайте опрометчивых слов и пустых обещаний, не завидуйте и не тешьтесь тщеславием, ибо всё в этом мире изменчиво.
Да хранит вас Господь!»
Прибывая в недоумении, когда первая, наиболее сильная волна эмоций, не найдя возможности вырваться наружу, вынуждена была стать востребованной, Богданов смотрел на стоящий пред ним бокал с таким видом, словно через призму стекла мог увидеть лицо автора письма. Удивляло даже не то, что Элизабет знала послание наизусть, поражала страсть, с которой было написано обращение и то, с каким вдохновением его продекламировала француженка.
Сколько потребовалось времени, чтобы Илья смог прийти в себя, он не знал, потому как понятия времени на тот момент для него не существовало.
Зато, как только стоило включить в работу мозг, начала возникать потребность в анализе услышанного. Следом возникла череда вопросов.
— Но в письме нет ни слова о тайнике?
— Нет. Потому что всё, что необходимо для поисков тайника, изложено в завещании. Даже имеется описание комнаты, в которой тот должен находиться.
— И ты наверняка уже там побывала?
— К несчастью, нет. Квартира принадлежит чете Исаевых, профессору и его жене. Вдвоём они занимают три комнаты. Я хотела под видом сотрудника горсобеса или ЖЭКа нанести визит, но в последний момент испугалась. Вдруг заподозрят неладное и обратятся в милицию.
— И правильно сделала. Ты посмотри на себя. Какой из тебя работник ЖЭКа?!
Илья и Элизабет настолько были увлечены разговором, что ни сразу заметили, как пожилой скрипач, отделившись от оркестра, приблизился к их столу. Наигрывая «Неаполитанский танец», тот какое-то время развлекал гостей виртуозностью владения инструментом, когда же мелодия вошла в завершающуюся фазу, скрипач наклонился и, зубами вытащив из вазы розу, положил на стол перед Элизабет. Проделано это было настолько грациозно, что все, кто наблюдал за действиями музыканта, вскочив, начали аплодировать. Приняв розу, Элизабет вышла из-за стола,
