Я был удивлен не меньше, чем хозяин дома, так как двор был полон людей в синих полукафтанах. Это были гвардейцы де Бомона. Камердинер говорил с ними, но при этом они не знали, кто он. Они рассказали, за кем пришли. И тогда, вместо того чтобы пойти с ними, он убежал в дом и там спрятался. При этом хозяин дома, не знавший, что происходит, взял ружье и был готов выстрелить. Я остановил его и двинулся к гвардейцам, которые все прекрасно меня знали, и спросил, в чем дело. Они рассказали мне, что произошло. Я попросил их не двигаться, пока я не вернусь, и пошел все объяснить хозяину дома. Я предложил ему, чтобы один гвардеец вошел в дом вместе со мной. Это было непросто, но он доверился мне. Гвардейцы все вокруг обыскали, понимая, что камердинер не мог уйти далеко. Они осмотрели все уголки, но безрезультатно, а потом решили, что его унес сам дьявол. Лишь после того, как они удалились, камердинер хозяина дома выбрался из своего тайника.
Этот человек, кстати, не стал дальше скрываться у своего хозяина и, попросив у него отпуск, уехал к себе на родину, которая находилась в десяти — двенадцати лье от Парижа. Он нашел там своего старого отца. Тот был тяжело болен и страшно обрадовался, что может его увидеть перед смертью. Он был бедным человеком, и рядом с ним не было никого, и он попросил, чтобы сын дал ему попить. Он это просил много раз в течение четверти часа. Камердинер дал ему попить один или два раза, ничего не говоря, но ему стало лень это делать, и он принес отцу сразу целое ведро, сказав, что не может постоянно бегать туда-сюда. Для несчастного отца это было ужасно, он стал упрекать сына в бездушии, а тот вдруг взял ведро и опрокинул его на отца, сказав, что пусть он обопьется, если ему так хочется.
После этого он поехал в Париж и там натолкнулся на президента Сегье[23], тот впал в бешенство от подобной наглости и приказал бросить его в тюрьму. Тогда было принято допрашивать всех заключенных, и на допросе либо его физиономия показалась слишком злобной, либо это Бог наказал его за ужасное поведение, но судьи решили переправить его на родину, чтобы там узнать побольше о его жизни и проступках. Комиссар, занявшийся этим, нашел его отца уже мертвым, но тот успел рассказать о страшном поступке своего сына многим людям, так что не было ни одного человека, кто вступился бы за него. Комиссар составил доклад, соблюдая все формальности, виновного предали суду и приговорили его к повешению. Перед виселицей он признался во всех своих страшных преступлениях, и его колесовали, как это делалось раньше с самыми страшными негодяями.
Это, без сомнения, хороший урок для тех, что думает, что сможет избежать Божьего наказания. Некторые люди склонны думать, что могут выкрутиться из любой передряги, но потом погибают из-за пустяка. В конце концов, этот человек пострадал из-за случайного столкновения с президентом Сегье, а без этого он ходил бы с высоко поднятой головой, думая, что ему нечего бояться.
* * *
Как я уже говорил, я добился чина лейтенанта гвардии для моего брата. Он участвовал в двух или трех осадах, которые имели место в очередной военной кампании. Господин кардинал, пожелав узнать, хорошо ли он выполняет свой долг, спросил об этом у маршала де Граммона, прибывшего к нему утром. Камердинер, стоявший у двери, потом рассказал мне, что маршал ему ответил, что это очень хороший мальчик. Я бы еще кое-что предпринял, чтобы сделать для него еще что-нибудь, но мне было неловко обращаться с просьбами слишком часто. К тому же у него был еще и младший брат, и он тоже уже находился в возрасте, позволявшем отправиться на войну. Я представил его господину кардиналу и попросил, как я это уже делал для старшего, куда-то его пристроить. Господину кардиналу он понравился, и он сказал, что мне повезло, что у меня такие высокие и хорошо сложенные братья.
— Младший офицерский чин в гвардии, Монсеньор, — сказал я, — для него был бы столь же хорош, как и чин лейтенанта для его старшего брата. Такое место сейчас как раз вакантно, и я заверяю Ваше Преосвященство, что, когда настанет время, он докажет, что у него достаточно и доброй воли, и храбрости. Кардинал подумал немного и сказал:
— Ты хочешь столкнуть меня с господином д'Эперноном[24]. Но знаешь ли ты, что он не любит, когда вторгаются в сферу его компетенции, он же даже вступил как-то в спор с самим королем из-за какой-то роты гвардейцев?
— Если он будет слишком придираться к вам, Монсеньор, — ответил я, смеясь, — нас уже тут три брата, а ведь есть еще и другие, и, когда они подрастут, они все смогут постоять за ваши интересы.
— Хорошо-хорошо, — сказал мне господин кардинал, — найди его и скажи от моего имени, что он должен тебя наградить.
Я не преминул поблагодарить его за такую милость и тут же отправился к господину д'Эпернону. Он сказал мне, что для такой малости, о которой идет речь, было бы достаточно рекомендации господина кардинала, но раз я пришел лично, то и этого вполне хватит.
* * *
Конечно, ничто не могло сравниться с добротой, которую мой хозяин проявлял ко мне, и единственной проблемой для меня было то, что я не мог отблагодарить его за все, что он для меня делал. Однако я искал для этого любые возможности.
Герцог д'Эпернон
Однажды, например, мне ради этого пришлось вступить в перепалку с несколькими людьми. Дело в том, что один англичанин начал плохо говорить о кардинале. Похоже, что избыток выпитого вина мешал ему контролировать свои слова, а может быть, у него на это были какие-то свои тайные причины. В любом случае, я сказал ему, чтобы он не говорил так о моем хозяине, в противном случае я заставлю его замолчать. Однако он продолжал, мое терпение лопнуло, и я бросил ему что-то в лицо. Он хотел выхватить шпагу, я выхватил свою, но наши друзья развели нас в стороны и попытались утихомирить. Это было невозможно. Потом появился некий третий и предложил мне свои услуги. Я всех поблагодарил, сказал, что ни о чем не жалею, что не могу помешать этим двум господам проводить меня до дома, но что игра должна быть равной.
На следующее утро, когда я был еще в постели, мой слуга доложил мне, что меня спрашивает какой-то господин. Не сомневаясь, о чем идет речь, я приказал впустить его. Он вошел и сел около моей кровати. Я его узнал. Это был один из тех, кто вчера находился с моими двумя противниками. Я дал ему знак ничего не говорить, пока мой слуга не выйдет. После ухода слуги он поприветствовал меня, а потом заявил, что я оскорбил его друга, очень достойного человека, что это оскорбление можно смыть лишь кровью, что меня ждут, а посему я должен прийти и привести с собой двух своих друзей.
Из всего разговора проистекала лишь одна трудность — нужно было втянуть в ссору еще двух человек. Я не знал, на ком остановиться, и долго оставался в замешательстве, но потом вдруг подумал, что у меня есть два брата, которые, как и я, ощутили на себе благодеяния господина кардинала, и я решил не привлекать посторонних, так как речь шла о битве за его интересы. Я предупредил братьев, мы все вместе отправились в Булонский лес, который был местом для подобных встреч, там мы выхватили шпаги и стали драться. Сначала мой младший брат был ранен, но и он успел ранить и обезоружить своего противника. Я сделал то же с моим противником, и мы двое бросились на помощь нашему третьему брату, так как его противник проткнул его и он упал мертвым у его ног. Для братьев это был сигнал к отмщению, и кровь, лившаяся из раны младшего, нас не остановила, в результате этот человек стал просить пощады, когда мы на него навалились, но я счел, что не нужно оставлять его в живых.
Так мы победили: у нас лишь один пал на поле боя, а у них все трое. Однако это оказалась не единственная наша потеря. Рана младшего брата тоже оказалась смертельной. Он сначала сопротивлялся силой своей молодости, и я даже был удивлен, когда он вдруг испустил дух у меня прямо на руках. Никогда мне не было так грустно. Я видел себя причиной смерти этих двух многообещающих мальчишек, которых я сам, если можно так выразиться, привел на бойню. Можно себе представить, что почувствовала моя мачеха при этом известии. И мне нечего было ей ответить. Я мог бы многое сказать в свое оправдание, но мне показалось, что лучше будет дать высказаться другим. Тем более что помимо этого несчастья, которое само по себе было немалым, было и еще одно, не дававшее мне покоя ни днем ни ночью.
* * *
Хотя господин кардинал и был главной причиной нашего боя, дуэли были запрещены, и он не желал меня больше видеть, словно я был каким-то убийцей. Мне пришлось спрятаться, и мне рассказали, что меня повсюду ищут, чтобы передать в руки правосудия, и этим уже занимается господин генеральный прокурор. Ля Удиньер, остававшийся моим другом, первым предупредил меня об этом и сообщил, что господин кардинал так взбешен, что он даже не решился замолвить обо мне слово. Я тоже не стал его ни о чем просить, опасаясь, что Его Преосвященство догадается, что он виделся со мной. Мне подумалось, что полезнее будет, если он будет делать вид, что ничего обо мне не знает, а сам постарается проследить за обстановкой. Так продолжалось почти три месяца, что весьма долго для человека, вынужденного прятаться. При этом если у меня и были враги или, лучше сказать, завистники, то они не теряли зря времени, и невозможно даже представить, сколько всяких сказок они успели понарассказать обо мне господину кардиналу.
