А дальше Тане предстояло вернуться к своим делам — она уже прочно обосновалась в квартире Тамары, начала завязывать важные знакомства. Наташе пока следовало снять комнату. Ей дали адрес — поселок Грушевский, неподалеку от окраины Минска.
Наташа про себя поспешно повторяла полученные инструкции. Хозяин скуповат, а потому и она должна торговаться вовсю, если он заломит непомерную цену. Уважением у него пользуется лишь тот, кто готов горло перегрызть за свою копейку.
Таня осталась ждать на соседней улочке. Наташа постучала в дверь, ей долго не открывали. Краем глаза она заметила, как шевельнулась занавеска на ближайшем окне: значит, хозяин исподтишка ее разглядывал. Наконец он отворил дверь.
— Чего надо? — спросил хозяин, стоя в дверях. Вроде бы и грубо, но вроде бы и по-свойски, по-простому.
Наташа заговорила торопливо, жалобно:
— Я — сирота одинокая. Буду на работу устраиваться. Пустите на квартиру, платить стану исправно. Мне про вас знакомые сказали, вы их, наверно, помните… Говорили, человек вы добрый.
Хозяин смутился, откашлялся.
— Ладно, живи. Только, сама понимаешь, человек я немолодой, инвалид, а жить надо. Деньги вперед: сто марок за первый месяц.
Наташа ахнула, всплеснула руками, начала спорить, торговаться.
Она сама с отвращением прислушивалась к своему жалобному голоску, но все ее мольбы принесли мало пользы: хозяин уступил лишь пять марок.
— А вещички твои где ж? — походя поинтересовался хозяин, когда Наташа отсчитала ему девяносто пять марок.
— Принесу, у подруги оставила, — сказала Наташа. — Да и не осталось у меня почти ничего, порастеряла все.
Спустя несколько минут Наташа выбежала в переулок, наскоро простилась с Таней. Договорились, что Таня пришлет за ней надежного человека, если будет нужно.
Уходя, Наташа оглянулась. Оглянулась и Таня, кивнула ободряюще. «Спасибо, друг. Наша встреча прибавила мне силы», — могла бы сказать каждая из них в эту минуту.
Но когда через неделю, по просьбе Тани, заглянула проведать Наташу неприметная пожилая женщина, хозяин резко ответил, что квартирантка его выехала неизвестно куда.
Нелегкими были для Тани эти дни. Она готова была сама побежать к хозяину дома, убить его, растерзать на части. То ей представлялось, что он сдал Наташу полиции, то усилием воли она заставляла себя искать выход, пыталась повстречать Наташу где-нибудь на улице. К ней Наташа не придет, не решится, но Тамарин адрес она знает. Если она жива и невредима, то, конечно, появится здесь неподалеку.
Действительно, спустя несколько дней, медленно шагая по улице, Таня услышала за спиной торопливые шаги. Ее догоняла Наташа. Девушки пошли рядом.
— Я теперь в другом месте живу, — заговорила Наташа, — у сестры бывшего моего хозяина. У него опасно было, понимаешь? Очень опасно.
Таня остановилась от удивления: она не понимала. Наташа рассказывала взахлеб:
— Ну вот, пришла к моему домовладельцу сестра, пожилая. Славная такая женщина. Она из-за него всю жизнь страдала, она постарше — все надеялась, он человеком станет. Она мне сразу посоветовала уходить от него. У него квартиранты не задерживаются: готов человека за копейку продать. Деньги вперед возьмет, а после ему все кажется, будто в огороде что-то сорвали, полы топчут, крыльцо продавили. Он и в полицию может донести. Просто так, понимаешь теперь? Мол, квартирант подозрительный, плохо о немецких властях отзывается. Деньги и вещи чужие прикарманит, а сам еще убытки подсчитывает, и представляется ему, что едва спасся от злодеев-жильцов… Сестра его мне предложила к ней переехать. Она одинокая, скучно одной да и страшновато. Ну я и переехала.
— А с пропиской как же? — спросила Таня.
— Хозяйка говорит, пока обойдется, а там она меня пропишет. Знаешь, туда к нам на квартиру немец один ходит, унтер. Он военной столовой заведует, продукты всякие таскает…
— Немец, говоришь, ходит? — опасливо переспросила Таня.
— Хозяйка сказала, он не опасный. Сам побаивается, как бы на него не донесли. Им ведь запрещают у наших ночевать, а он вообще чуть ли не переехал. Мне, Танечка, аусвайс необходим. Без него могут вызвать, в Германию угнать.
— Хорошо, Ната, погоди немного, устроим тебе аусвайс. Тогда наконец сможешь ходить увереннее. А дел-то у нас впереди хоть отбавляй!
Подруги простились, условившись о новой встрече. Таня не скрывала своей тревоги: пока что Наташе не слишком повезло с жильем и мало ли что могло случиться за эти дни.
А случилось то, что и новая квартира оказалась небезопасной. Как-то вечером дворник, вышедший во двор покурить, проболтался Наташе:
— Мне, барышня, велено за вами приглядывать и все про вас докладывать. Брат ихний, хозяйки вашей, силу большую имеет, вся полиция ему знакомая. Она от него не впервой жильцов уводит, вот он ее и недолюбливает, вроде бы всякий раз недобрал чего. Домовладельцем заделался! А мне — тьфу! От меня слова не дождутся, молчу. Однако лучше бы вам, барышня, ихнюю аусвайсу заиметь. Ведь нету? А вы постарайтесь. И вам покойнее, и мне тоже…
— Дворник прав, — согласилась хозяйка, когда Наташа ей все рассказала. — Нужно достать аусвайс, иначе не миновать неприятностей.
Наташа не стала передавать слова дворника о хозяйкином брате, но видела по ее лицу, что та сама прекрасно все понимает. Изможденная, в надвинутом на лоб темном платке, с просящим тревожным взглядом, она несла через всю жизнь ту тяжкую усталость, какая ложится на плечи вместе с чувством стыда, непрерывной тревоги за самых близких людей. Рос рядом брат, и всю жизнь ни на один день не оставляли ее эти горькие чувства: не дал он ей ни отдыха, ни радости. А она считала себя в ответе за него, за его поступки, один одного грязнее, и гнулась от стыда, от невозможности что-либо изменить…
Наташа с беспокойством думала и об аусвайсе, и о том, что хорошо бы устроиться на работу. Случай устроиться представился неожиданно.
Однажды ночью кто-то с силой рванул дверь комнаты, сорвал с крючка. На пороге стоял унтер из военной столовой, поклонник соседки. Он едва держался на ногах. Ощупывая стены, пошатываясь, унтер добрел до кровати, повалился на нее, буркнул пьяным голосом, чтобы его не будили до семи утра, и захрапел. Наташа пыталась дергать его за руку, объяснить, что он, по-видимому, перепутал дверь, но тот отвечал громким храпом.
Наутро Наташа, всю ночь дремавшая вместе с хозяйкой в кухне на табуретках, подкараулила унтера в коридоре и сердито сказала по-немецки:
— Мы вынуждены жаловаться вашему начальству. Сегодня ночью вы нас оскорбили и вообще ведете себя недостойно. Вас немедленно отправят на фронт или в отряд по борьбе с партизанами…
Унтер, выспавшийся за ночь, смотрел на нее с ужасом. Он дорожил теплым местечком в кухонном раю и невероятно боялся партизан. Видя его замешательство, Наташа решила продиктовать свои условия, но из осторожности прежде всего обрушилась на гитлеровца с упреками:
— Вы не только сыты, вы пьяны чуть ли не каждый день, а вы бы на людей посмотрели. Разве вы не видите, с каким трудом мы перебиваемся, еле концы с концами сводим? Вы вот, наверно, хотите, чтобы вас пожалели, не выдавали, а вы нас жалеете?..
Стоя перед Наташей, ошеломленный унтер поднял обе руки, как бы в знак полной капитуляции. И уже спустя два дня Наташа определилась в военную столовую на должность судомойки. Теперь аусвайс лежал у нее в кармане.
Подошел срок свидания с Таней. При встрече Наташа показала ей свое служебное удостоверение. Таня с улыбкой развела руками.
— Наташа, ты неоценимый человек. Такое знакомство! Он ничего не заподозрил?
— Думаю, только то, что я с голоду решилась почти на шантаж.
— Нет, ты просто молодец, Наташа! Каков напор, а? Но наш Андрей не дремал, нашел человека… Теперь у нас всегда будут и пропуска, и аусвайсы.
— Поддельные?
— В том-то и дело, что самые настоящие. Вот, пожалуйста. И печати, и подписи. Свой человек в комендатуре, представляешь? По заданию наших туда устроился…
…Каждый новый день приносил новые волнения, но и дарил новые победы, пусть еще не слишком значительные, но ценные и важные для общего дела, ради которого девушки прибыли на землю оккупированной Белоруссии.
ОПАСНОЕ СОСЕДСТВО
Тамара Сергеевна и Таня спешили избавиться от соседства начальника полиции, но и на новой квартире их подстерегали неприятные сюрпризы.
Начать с того, что во флигеле в глубине двора жили чванившиеся своим происхождением обрусевшие немцы. Оккупанты, правда, считали их второсортными арийцами, но тем не менее предоставляли им ответственные должности. Один из новых соседей занимал какой-то немалый пост на Минском железнодорожном узле. Пузатый и важный, он торжественно проходил по двору — утром на работу, вечером с работы, презрительно не замечая бывших знакомых. На улице его всегда ожидала машина, неподалеку от машины прогуливался переодетый охранник, усиленно притворявшийся, что он просто от нечего делать глазеет на прохожих.
