Рыцарем этим стал для нее отец.
Лишь немногие знали, как самоотверженно трудится во имя своего народа этот венгерский коммунист, которого обстоятельства вынудили покинуть родину. Иногда он казался Тане похожим на Инсарова из тургеневского «Накануне». И мама, милая нежная мама, готовая пойти за ним на любые опасности, если долг призовет его на борьбу, мама была несравненно прекраснее романтической Елены. Страшно было подумать, что отец и мать, выросшие так далеко один от другого, могли бы никогда не повстречаться на земле, не узнать друг о друге, и тогда не было бы ее, Тани. И не было бы у нее доброй тети Ирены, которая учила ее языкам, учила любви к людям.
У отца и тети Ирены было две родины, у нее, у Тани, — одна. Она родилась и выросла на русской земле. А между тем Венгрия вошла в ее жизнь как-то само собой, как верная и большая любовь.
Обстоятельства приблизили к ней и Польшу, и Чехословакию…
Когда отец — а работать ему приходилось помногу — вырывал вечер для своей семьи, редко случалось, чтобы не сошлись у него друзья, друзья из разных стран, вынужденные, как и он, жить вдали от родины.
Тогда общим языком становился для них обычно русский. Звучал и немецкий, Таня привыкла к нему с детства, как и к венгерскому. На немецком говорили многие — это были изгнанники. Теперь ей предстояло столкнуться с теми, кто жестоко разделил народ, обрекая на изгнание и гибель лучших…
Но Таня боялась углубляться в воспоминания. Все дорогие подробности детства и юности она оставила где-то далеко, в безопасности, на хранение, как и подлинные свои документы. И все же она была бесконечно благодарна этим людям из Белоруссии, открывшим ей святая святых своей семьи, — они вернули ей тем самым хоть немножко родной домашней теплоты и уюта.
— Мне-то, конечно, не следует…
Таня не договорила, но Тамара кивнула, соглашаясь.
— Да, Танечка, тебе нужно быть осторожнее. Мы сделаем все необходимое.
Тамара не ошиблась — именно об этом и думала Таня: нужно крепче наладить связь с солдатами батальона, это будет важно и для дальнейшего.
Знакомые Тамары и ее подруги были солдатами строительной роты, а самый батальон этот, разместившийся по соседству, охранял военные объекты, и — что всего важнее — караульным его всегда был известен пароль для хождения по городу, ежедневно менявшийся.
— Ну что ж, если мы одно подумали, значит, так тому и быть, — сказала Таня. — Только не теперь, а примерно через недельку. В субботу мне придется уйти на несколько дней.
Наступила суббота — день, которого с таким нетерпением ожидали и Таня, и Наташа, день условленной встречи на лесной опушке. Пройти из Минска к назначенному месту, не имея ни документов, ни пропусков, а только витебский паспорт, было не просто, разные неприятные случайности могли повстречаться на пути. Но приходилось идти на этот риск. Добытый в спешке пропуск скорее вызвал бы подозрения, а дорогами Белоруссии, улицами Минска шагало много таких вот жалких горемык. Таня, выходя из дому, нередко замечала, что грязный, пропыленный, замурзанный подросток вызывает у патрульных не то чтобы жалость, а скорее брезгливость. «Вэг! Вэг!» кричали немецкие охранники: дескать, убирайся прочь, да побыстрее, не мозоль глаза.
Утром в субботу девушка тоже побрела по улице, босая, в стареньком вылинявшем платье, с жалкой котомкой в руках.
Наташа уже ждала ее на лесной опушке.
По-разному приходится встречаться друг с другом разведчикам во вражеском тылу, но две девчонки, обнимавшиеся на лесной опушке, две вчерашние московские школьницы в эти минуты меньше всего были похожи на разведчиц. Они так искренне обрадовались встрече, что, казалось, забыли про всякую осторожность. Что и говорить, нелегко пришлось им обеим, безудержно хотелось сбросить с себя усталость, напряжение последних дней…
После первых восторженных восклицаний они заговорили тише, сдержаннее. Наташа рассказала, что Андрею удалось наконец связаться с Москвой — оттуда ему обещали помочь выбраться из лесу вместе с рацией и прочим имуществом. Однако трудно сказать, как скоро это произойдет. Бедняга Андрей все еще там, в землянке, надо бы отнести ему поесть своего, домашненького. Наташа показала Тане сверток: краюха хлеба, несколько вареных картофелин. Таня вынула из своей котомки похожий сверток, и обе засмеялись невольно.
— Ну, а дальше? — тоном старшей сестры допытывалась Таня — она в самом деле была старше почти на год и находилась в том возрасте, когда год способен вобрать в себя очень много. — Садись-ка на этот пенек и выкладывай. Как там наша тетя Оля? Как ты до нее добралась? Как встретились? Все-все рассказывай, слышишь?
Наташа рассказывала долго, подробно, обстоятельно. Потом Таня решительно поднялась.
— В лес пойду я, тебе нужно вернуться домой. Смотри будь осторожнее. Отнесу Андрею поесть, и заодно пусть передаст в Москву все, что нам с тобой удалось разузнать.
Только что встретились, и вот уже опять пора расставаться и опять впереди — неведомое.
Условились так: Наташа вернется к тете Оле и будет ждать указаний от командира.
МИНСКАЯ ПРОПИСКА
Тани было преимущество перед Наташей: Минск уже не был для нее чужим, незнакомым городом. Она возвращалась к людям, ставшим ей близкими, в семью, где ее любили и ждали.
Светлана и Игорек, с утра караулившие ее возвращение, наперегонки, с воплями кинулись ей навстречу, обхватили ее ручонками так крепко, с таким искренним восторгом, что она и впрямь почувствовала себя родной сестрой Тамары Синицы. И порадовалась, что не забыла выменять несколько шоколадных конфет где-то по дороге.
Ребятишки были поражены. Они смотрели на разноцветные обертки, будто на чудо, что вот-вот исчезнет. Потом ухватили конфеты в обе горсти и кинулись на улицу, похвастаться сверстникам.
Бабушка едва успела перехватить их у самой калитки, привела в дом и преподала своеобразный урок конспирации:
— Если вы будете показывать конфеты другим ребятам, тетя Таня никогда больше не сможет приносить их вам. Ребят на улице много, конфет у тети Тани не хватит даже по самому маленькому кусочку всем разделить. Вот когда мы сможем всех угостить, тогда и позовем, а пока никому не говорите, что тетя Таня уходила за конфетами.
Малыши посмотрели на Таню благодарными глазами. Еще бы! Они давным-давно знали, что надолго отлучаться из дому опасно, а тетя Таня ничего не побоялась, чтобы принести им конфет.
Таня и Тереза Францевна переглянулись и вздохнули. Как было бы хорошо, если бы могли сейчас детишки вырваться с победными кликами на улицу и чтобы кромсали, делили там свои конфеты на десятки кусков. Если бы, конечно, и конфет было немного побольше. И насколько радостнее было бы даже услышать спор, что кто-то нечестно разломил свою конфету, чем вот это тихое шуршание развертываемых в уголке глянцевитых бумажек…
Вечером за чаем Таня сказала:
— Тамара Сергеевна, пропишите меня, пожалуйста. Это необходимо, — и положила на стол свой паспорт.
— Да, дочка, я уж давно про это думаю. Лучше нам прописать ее, поддержала Тереза Францевна. — Правда, могут придраться в полиции: дескать, в доме этом начальник из полиции живет, а ты им свое — мол, племянница под надзором самого начальника будет.
— А где он? — спросила Таня.
— Кто ж его знает… Не бойся, появится, — брезгливо сказала Тереза Францевна. — Он надолго нас не покидает. Есть такие тыловые вояки. Ничего не боится, лишь бы не его кровь лилась, а чужая. Видно, куда-нибудь на дознание поехал.
— Деньги нужны, — задумчиво сказала Тамара. — Без взятки вряд ли что выйдет. У меня есть немного…
— Об этом не тревожьтесь, — прервала Таня. — Мы привезли, я взяла сегодня.
Уже через несколько минут Таня поняла, что о прописке думали они все трое. Тамара, кстати, сумела даже разузнать немало полезных вещей.
Надежные знакомые сказали ей, что и в бюро минской городской управы, и в немецком заявочном бюро (появилось и такое учреждение!) городского паспортного стола у подпольщиков есть свои люди. Через них удавалось доставать бланки, разные пропуска, образцы печатей, а то и готовые паспорта с пропиской.
Рассказывая это, Тамара вопросительно посмотрела на Таню, но Таня лишь развела руками — не их дело было вмешиваться в такие вещи. Тогда Тамара с гордостью сообщила, что выяснила даже, в какой день и к кому из чиновников лучше обратиться, какую предложить взятку.
— Советскими деньгами берут, — сказала она со злостью. — Надеются, что ли, богато после жить при Советской власти?
— А что ж, и надеется кое-кто, — вмешалась Тереза Францевна. — От таких не жди, что они захотят добровольно свои грехи искупить. Они и потом, когда наши вернутся, все будут к жирному куску лезть. Ну конечно, удирать придется подальше да деньги припрятать поглубже.
