Я думала, Рокси, как я, одиночка. Но я сильно ошибалась.
Было семь вечера, я только что покормила тебя. Положила обратно в кроватку — и тут Рокси перехватила мой взгляд и улыбнулась.
— Какая у тебя красивая дочка, — сказала она.
— Я тоже так думаю, — ответила я. — Но я необъективна.
Тут в коридоре послышались голоса целой толпы.
— Это к тебе? — спросила я.
— Вряд ли. Мой парень работает в Шили, это на севере, так что приехать сможет только завтра днем.
— А кем он работает?
— Кладет рельсы на Национальной железной дороге, поэтому постоянно в разъездах, смотря куда назначат, — ответила Рокси. — А брат и сестры могут заглянуть.
— Сколько у тебя сестер?
— Три. — Рокси улыбнулась. — И один брат, Джексон. А вот и он.
Я повернулась к двери и увидела, как по проходу шагает высокий светловолосый парень с волосами до плеч и гитарой за спиной — да так решительно шагает, будто он здесь хозяин. Он был на вид не старше меня. А когда он приблизился, я увидела, что и брови у него светлые, а самое странное — белые ресницы, отчего сразу хотелось заглянуть ему в глаза. Они у него льдисто-синие и до жути гипнотические, будто у змеи. Кажется, от их взгляда ничего не скроется — ни снаружи, ни внутри, — потому-то он и был такой заметный.
— Привет, сеструха. — Джексон нагнулся поцеловать сестру в щеку, а потом взял у нее из рук племянника и поднял.
— Джексон, это Сеффи. Сеффи, это Джексон Роббинс, мой брат.
— Рада познакомиться, Джексон.
Я улыбнулась, а он даже не покосился на меня — смотрел только на своих.
— Как решила назвать спиногрыза?
— Моего сына зовут Сэм, — надменно ответила Рокси и бросила на меня взгляд, говорящий: «Только посмотри, что приходится терпеть от родного брата». — Он не спиногрыз.
— Спиногрыз? — удивилась я.
— Он же короед, мелюзга, поросюшка…
— Спасибо, Джексон. Думаю, Сеффи уловила общую идею, — перебила его Рокси.
— Не слышала, чтобы детей так называли, — улыбнулась я.
— А это у нулей так принято. Не всё в нашей жизни диктуют Кресты. У нас, нулей, свой язык, знаешь ли. Нам нужно хоть что-то свое. — Джексон впервые посмотрел в упор.
— Да, конечно, — сказала я после паузы.
— Правда? Ты серьезно так думаешь? — с вызовом поинтересовался Джексон. — У нас свои слова, свои выражения, свой акцент, а нам твердят, что мы не умеем нормально говорить, что мы неграмотные и косноязычные!
— Я так никогда не говорю, — сказала я.
— Но тебе наверняка не по себе. Слова-то похожие, а значение совсем другое, — продолжал Джексон. — Наш язык — это то, что вы, Кресты, не понимаете и не контролируете.
— Джексон, отстань от нее! — напустилась на него Рокси. — Сеффи, прости, пожалуйста, мне за него стыдно.
— Ничего-ничего. — Я пожала плечами. — И вообще я люблю, когда словами через рот. Тогда не остается никаких недомолвок.
Я пересела поближе к кроватке, потому что услышала, как ты кряхтишь — вот-вот заплачешь.
— Все хорошо, мама здесь. — Я прижала тебя к груди, чтобы успокоить.
Краем глаза я увидела, как Рокси шепчет что-то брату, а он слушает и смотрит на меня не отрываясь. Я решила не обращать на тебя внимания и проверила твой подгузник — полон доверху! Тогда я помыла тебя и стала переодевать, и тут Джексон подошел ко мне.
— Слушай, если хочешь влепить мне по роже грязным памперсом, валяй, имеешь право, — сказал он.
— С какой радости? — Я засмеялась.
— Рокси мне рассказала, кто ты, — признался Джексон. — Я тебя не узнал. Не сообразил, что ты из наших.
Моя улыбка мгновенно погасла.
Наши и чужие. Мы и они. Одно и то же. Вечно одно и то же.
Джексон посмотрел на мою дочку и опешил — как и все, когда видят ее впервые. Для Креста она слишком светлая, а для Нуля слишком темная.
— Как ее зовут?
— Калли-Роуз.
— Красивое имя. Ей идет, — сказал он.
Я только улыбнулась:
— Она дитя радуги, как в песне.
— Что ты имеешь в виду? — Джексон нагнулся посмотреть поближе.
— То, что она раскрашивает жизнь во все цвета радуги, а не то, какого цвета она сама.
— А, понятно.
— А где ты играешь? — Я кивнула на гитару.
— Ты про нее? — Джексон подтянул гитару так, что она легла ему под руку. — Всегда и везде. Где придется.
Я посмотрела вдоль прохода и сказала:
— Может, сыграешь, чтобы нас повеселить?
Я просто шутила, но Джексон тут же ухватился за идею:
— Только, чур, ты споешь!
— А если мне медведь на ухо наступил? — спросила я.
— Даже лучше! — Джексон ухмыльнулся.
Рокси замотала головой:
— Сеффи, прошу тебя, не подначивай его, он же и правда сыграет!
Я посмотрела на Джексона, который весь сиял, и решила, что Рокси права. Джексон явно из тех, кто сто процентов времени мчится вперед на всех парах.
— Ну что, струсила, да?
— Что споем? — спросила я, уложив уже задремавшую Калли обратно в кроватку. Наверное, она не проголодалась, просто ей было неудобно.
— Вы спятили. — Рокси была в ужасе.
— Что споем? — снова спросила я, ерзая от нетерпения.
— Предлагай, — сказал Джексон.
— «Дитя радуги»? В честь всех новорожденных в палате.
— Погнали, — сказал Джексон и забренчал по струнам. И запел, с вызовом глядя на меня.
Твое объятье зыбко, В твоих глазах — улыбка, И — нет, ты не ошибка, дитя радуги. Ты — ласковая осень, Где сердце солнца просит, С тобой явилось счастье, дитя радуги.
Я глубоко вздохнула и после первых двух строчек вступила, сначала тихо, потом все громче с каждым словом. И поймала на себе удивленный взгляд Джексона, когда запела. Наверняка он думал, что мне храбрости не хватит. Но потом он улыбнулся — и мы запели в унисон, всё увереннее и увереннее.
Забыть, что было прежде? Ты — первый шаг к надежде, Мне страшно ошибиться, Но что со мной случится, Пока со мной мое дитя радуги? Мне так тепло с тобою, И жить, и думать стоит, С тобой пришел покой, дитя радуги. Ты рушишь все преграды, И сердце свету радо, В тебе — моя надежда, дитя радуги.
У Джексона был неплохой голос. А у меня? Сначала меня заботило только как бы попасть в ритм и не забыть слова. Но потом я словно поймала волну. И к концу второго куплета мне даже понравилось. Я совсем не смущалась. Исполнение у нас вышло не суматошное, а просто… прочувствованное. Естественно, стоило нам с Джексоном запеть, как мы завладели вниманием всей палаты. И знаешь, Калли, не так-то плохо у нас выходило. Честно говоря, я сама не ожидала, что спою так чисто! В школе я пела в хоре, но меня никогда не выбирали в солистки на школьных концертах или постановках. Я всегда была одной из хора, и меня это вполне устраивало. Но вот я пою в дуэте, и вроде никого не тошнит. Все в палате даже улыбались и хлопали в такт. А Джексон, продолжая петь, буравил меня взглядом, и лицо у него было какое-то странное. Но тут в палату ворвалась сестра Соломон.
— Петь в отделении запрещено! — Она пыталась перекрыть наши голоса. Мы не обратили на нее ни малейшего внимания. И вообще запели громче.
Забыть, что было прежде? Ты — первый шаг к надежде, Мне страшно ошибиться, Но что со мной случится, Пока со мной мое дитя радуги?
— ПЕТЬ В ОТДЕЛЕНИИ ЗАПРЕЩЕНО! — Сестра Соломон уже не кричала, а визжала.
