— Здравствуй, Персефона.
— Здравствуй… мама.
Мама направилась прямо к твоей кроватке. И едва она увидела тебя, Калли, как застыла на месте. Губы ее расплылись в медленной улыбке, все лицо осветилось изнутри. Я никогда не видела у нее такого выражения, ни до, ни после. Выражение всепоглощающей безответной любви. Она нагнулась взять тебя, и рука у меня сама собой дернулась помешать — но тут же упала обратно. Мама подняла тебя повыше, не сводя с тебя глаз, и стала баюкать.
— Здравствуй, Калли-Роуз, добро пожаловать, — прошептала мама.
На это у меня по щеке поползла слезинка. Но прятать лицо мне было ни к чему. Мама не сводила глаз с внучки.
— Сеффи, какая она красивая, — проговорила мама чуть ли не благоговейно.
— Да. Очень похожа на папу, — тихо отозвалась я.
Мама посмотрела на меня, потом снова на тебя, Калли. Я поймала себя на том, что задержала дыхание и жду, что она теперь скажет. Я думала, она положит тебя обратно и сменит тему — как минимум.
Но нет.
— Да, и правда, — согласилась мама, помолчав. — Должно быть, ты назвала ее Калли в честь Каллума.
— Не смогла придумать более близкого женского имени.
— Калли-Роуз… Красиво, — проговорила мама. — Ей идет.
Мне захотелось завизжать, лишь бы она замолчала. Осуждение и презрение я бы вынесла. Но такая доброта ко мне, одобрение и любовь в ее голосе, когда она смотрела на тебя, проскользнули под все мои доспехи и больно ранили. Очень больно. Бороться с безразличием значительно проще, чем с пониманием.
— Ма, ты зачем пришла? — спросила я, нарочно назвав ее «ма», потому что знала, что ей так не нравится и она предпочитает «мама».
Но она не поддалась на провокацию. Только улыбнулась.
— Хотела увидеть тебя и внучку, — ответила она. — А если бы знала, где ты живешь, пришла бы проведать тебя гораздо раньше.
— Ты видела объявление в газете?
— Я же тебя знаю. Это было нарочно, — заметила мама.
— Как я сказала Минерве, мы с Калли должны были уже выписаться к тому времени, как его напечатали.
— Тогда благодарю провидение, что вы не выписались, — снова улыбнулась мама.
Тут я посмотрела на нее — по-настоящему посмотрела.
— Если так, почему ты до сих пор не приходила?
— Не была уверена, что мне будут рады. Но Минерва, похоже, считает, что ты не выбросила меня на свалку истории, — сказала мама.
— Я бы так никогда не поступила, — сказала я.
— Я бы тебя не осудила. — Мама пожала плечами. — Когда тебя отпустят?
— Должны были сегодня, но оставили еще на ночь.
— Какие у тебя планы? — спросила мама.
— Жить сегодняшним днем, минуту за минутой. Других планов нет, — ответила я.
С некоторых пор.
— По минуте с маленьким ребенком не получится. Ты должна всё спланировать ради дочери.
— А в каком возрасте можно перестать заботиться о ней, как ты? — ядовито отозвалась я.
— Сеффи, я знаю, меня не было рядом, когда я была тебе особенно нужна, но теперь я хочу загладить вину, если ты мне позволишь.
Я не ответила.
Мама вздохнула:
— Сеффи, я была женой политика. Обязанности перед обществом нередко становились важнее всего остального, в том числе вас с Минервой. И в том числе моих собственных желаний и потребностей. На меньшее ваш отец не соглашался.
Я развела руками. Мама не сказала мне ничего такого, чего я сама не знала бы.
Молчание.
— Ты все еще считаешь, что я виновата в смерти Каллума? — спросила мама.
При этих ее словах я отвернулась. Она вздохнула еще раз, и я поняла, что она считает, будто это был ответ. Но на самом деле ответ был… Ответ был «нет».
— Сеффи, прошлого не вернешь, нам всем пора перестать цепляться за него. Теперь главное для нас — сделать так, как хорошо для твоего ребенка, — сказала мама.
Для нас…
— То есть? — Я напряглась, ожидая услышать, что она скажет, будто надо отдать мою дочь на усыновление, в приют, в деревню — первому, кто захочет ее взять.
— Я считаю, что для тебя и Калли-Роуз будет лучше всего, если вы вернетесь домой, ко мне, — осторожно проговорила мама.
Я засмеялась — не смогла сдержаться:
— Мама, да ты шутишь.
— А что? — тихо спросила она.
— Мы же не можем повернуть время вспять. Мы слишком много наговорили друг другу, слишком много пережили…
— Я вовсе не говорю, что надо повернуть время вспять, — сказала мама. — Я хочу, чтобы мы втроем с этого момента начали жить дальше.
— Взяли и начали жить дальше?
— Взяли и начали, — подтвердила мама.
— Думаешь, это так просто?
— Это так, как ты распорядишься. Сеффи, ты у нас никогда не искала легких путей. А это просто, — сказала мама. — Возвращайся домой. Там и тебе, и Калли-Роуз будут более чем рады.
— Да ладно!
— Правда-правда. Я хочу, чтобы ты вернулась домой, хочу, чтобы мы жили вместе, больше всего на свете. Хочу, чтобы мы снова стали друзьями. И хочу помогать с Калли.
Я попыталась вставить слово, но мама затараторила:
— Я не буду командовать, я со всем уважением отношусь к тому, что ты — мать Калли, а я — нет. Но я хочу снова участвовать в твоей жизни, Сеффи. И хочу участвовать в жизни внучки.
Мы с мамой уставились друг на друга. Как же я хотела, чтобы мне где-то были рады, неважно где. И я видела, что мама говорит совершенно серьезно. Мы обе за последние месяцы наговорили друг другу много горьких слов, полных ненависти, но я ужасно устала. Неужели я так устала, что больше не в состоянии ненавидеть ее? Каллум, что мне делать? Переехать к маме было бы легко. И нам с Калли в мамином доме ничего не грозит. Джуд не сможет к нам подобраться. Но главное — мне не придется остаться один на один с новорожденным ребенком. Мне не придется справляться самой, мама будет рядом и всегда поможет. Провести черту, оставить прошлое позади и жить дальше… Как же мне хотелось так и поступить! Может, переезд к маме станет первым шагом? Я вздрогнула, обнаружив, что уже уговариваю себя.
— Я по-прежнему постоянно думаю о Каллуме, — предупредила я.
— Было бы странно, если бы было иначе, — ответила мама. — Он твоя первая любовь и отец твоего ребенка. Это дорогого стоит.
— Очень жаль, что ты не понимала этого несколько месяцев назад, когда пыталась заставить меня сделать аборт. — Я не могла скрыть старой обиды в голосе.
— Да, жаль, — мрачно согласилась мама, чего я никак не ожидала. — И я буду раскаиваться в этом до гробовой доски. Но, пожалуйста, позволь мне загладить вину перед тобой — перед вами.
Столько всего нужно простить и забыть… Может быть, слишком многое?
— Можно я подумаю? — спросила я наконец.
— Значит, нет, — понурилась мама.
— Нет-нет. Это значит, что я хочу, чтобы мы снова стали друзьями, но в последнее время мне пришлось из-за спешки и под давлением принять слишком много неверных решений, поэтому мне просто нужно еще немного над этим подумать, — сказала я.
— Сеффи, твоей дочери нужна стабильная спокойная домашняя жизнь.
Ну вот, мама решила использовать мою дочь против меня.
— Ты пьешь? Хотя бы немного? — спросила я.
При этом вопросе мама напряглась, но я ни за что не доверю ей дочь, если она по-прежнему пьет.
— Я не пила ничего крепче апельсинового сока с того дня, когда Каллума… убили, — сообщила мне мама.
— Как так вышло?
Сначала я думала, мама не ответит, но она, помолчав, сказала:
— Потому что в тот день я потеряла не просто сына одной из ближайших моих подруг. Я потеряла еще и дочь.
Ничего не отрицает. Ни с чем не спорит. Ни одного лишнего слова.
— Сеффи, вернись домой. Пожалуйста, — мягко добавила мама. — Честное слово, теперь все будет иначе.
— Ладно, — кивнула я.
— Чего?!
Впервые на моей памяти мама забыла о хороших манерах! Ни тебе «Что, прости?», ни «Извини, я не расслышала» — просто «Чего?!».
Я рассмеялась.
— Я говорю, ладно! — повторила я. — Я вернусь домой с тобой.
— Правда? — Мама просияла, словно маяк.
